«Я думаю, – сказала Андреа, – мы должны сделать заявку на торгах, а затем дать знать мистеру Ямато, что собираемся поставить фильм. Готова держать пари, что он охотно финансирует съемки». Так Лэрри получил идею написать сценарий фильма и поставить его.
«А почему бы нет?»– подумал он, накачиваясь на тренажере и чувствуя, как играют мышцы ягодиц и икр, а ощущение силы разливается по всему телу. Когда-то он уже пришел к выводу, что любой болван может написать сценарий. То же самое можно сказать и о постановке фильма. Снова бедняжка Андреа помогла, даже не подозревая об этом. Но совесть Лэрри не шелохнулась.
Он представлял, что мир делится на два лагеря: дающих и берущих. Андреа определенно была из дающих, что, в ее случае, означало и теряющих.
Когда на коже выступил пот и бешено забилось сердце, Лэрри выкинул из головы все мысли об Ямато и Марион Стар. Его тело неотвязно напоминало ему только о Кэроул Пейдж. Сейчас он мог думать только о сексе. И именно с этой женщиной. Он должен придумать, как добиться ее.
А снаружи в пасмурном, сумеречном свете к бунгало по вновь заснеженной тропинке пробиралась Андреа. Она вошла в дом через свой отдельный вход. Оставив в спальне сумку и сняв пальто, она направилась в гостиную, где в камине бушевало пламя. Прислушавшись, узнала знакомые звуки – Лэрри упражнялся на тренажере. Она тихонько подкралась к открытой двери и, не замеченная, стала за ним наблюдать.
Андреа не впервые видела его тело. Они много раз работали на пляже в Малибу. Пока она сосредоточено стучала на портативной машинке, он плавал и загорал. Теперь она снова вспомнила о том, как глупо была влюблена в него, как ослеплена желанием.
Андреа вспомнила то волшебное лето одиннадцать лет назад, когда они с Лэрри находились неподалеку от Нью-Мехико, где шли съемки по их последнему сценарию. Режиссер был очень суетлив и взвинчен, и каждый раз в последнюю минуту требовалось вносить в сценарий поправки, так что большую часть времени Андреа проводила в раскаленном трейлере, задыхаясь от жары над пишущей машинкой. Все это было бы нестерпимо, если бы не ассистент режиссера, молодой человек с преждевременно редеющими спереди волосами, в очках с толстыми стеклами и неистощимым чувством юмора. Этакий ответ из Санта-Фе Вуди Аллену. Звали его Чад Маккормик.
Лэрри крутил тогда с одной из статисток, старлеткой, которая еле-еле могла произнести три строчки текста: эта парочка все время проводила, устраивая пикники в Чака-Каньоне, Альбукерке и даже добирались до Юмы. Они покупали индейские гончарные изделия, объедались чили и такос и занимались любовью, в то время как Андреа пыхтела, внося изменения в сценарий. Она уже собралась было бросить эту работу и уволиться, как однажды Чад Маккормик постучал в ее дверь.
Чад не был человеком Голливуда, он даже не принадлежал к «индустрии», и это произвело на Андреа впечатление. Быть ассистентом режиссера в наводненном акулами городе означало одно – присоединение к акулам. Но Чад был джентльмен, с мягкой манерой разговора, внимательный и, что поражало больше всего, честный. После их первой «Маргариты» в местном баре они провели много ночей под юго-западной луной, болтая обо всем, что только приходило им в голову. Когда Чад первый раз поцеловал ее, Андреа был тридцать один год, и ей показалось, что вся пустыня содрогнулась словно от грохота взмывающей космической ракеты.
И тогда же, впервые за шесть лет, она могла задаться вопросом: так кто же он, Лэрри?
Однажды ночью, после долгих поцелуев, Чад сказал, что любит ее и хочет на ней жениться.
Когда съемки закончились, Андреа и Чад вернулись в Лос-Анджелес через Гранд-Каньон, где они провели в Явапаи-Лодж пять ночей, занимаясь любовью под индейскими покрывалами. Андреа не созналась Чаду, что отдала ему свою девственность. Она вспомнила, как они возвращались домой, как сладко кружилась у нее голова, когда она предавалась разным девичьим забавам: размышляла, как будет звучать ее новое имя – Андреа Маккормик и как они назовут своих детей. Но все ее мечты были разбиты, когда она явилась к мрачному, неразговорчивому Лэрри, который дулся целую неделю, пока не сказал ей, в чем дело.
– Ты разрушила нашу команду, – заявил он.
И хотя Андреа заверяла, что по-прежнему будет работать с ним вместе и после того, как они с Чадом поженятся, раздражение Лэрри не прошло, и, наконец, она поняла невысказанный ультиматум: «Если выйдешь замуж – мы расстаемся».
К несчастью, ее привязанность к Лэрри оказалась сильнее тяги к Чаду. В конце концов, она рассталась с ним, а Лэрри был восстановлен в правах и вернулся к своему веселому эгоцентризму.
Но ему недолго осталось веселиться, подумала Андреа, отвернувшись от этого микеланджеловского Давида на тренажере. Хватит. Особенно после того, как он поступил с ней восемь месяцев назад…
Это произошло в тот вечер, когда вручались награды Академии. Лэрри был представлен на «Оскара» за лучший оригинальный сценарий. Они были настроены на жесткую конкуренцию, но полагали, что все же имеют хорошие шансы на победу. За их семнадцать совместных лет Андреа, ослепленная своим поклонением Лэрри, отказалась от своего авторства. В титрах всех фильмов значилось только его имя, разумеется, и в номинации на «Оскара» стояло лишь одно: Лэрри Вольф. Но Андреа не переживала: его победа была и ее победой. Кроме того, он сказал, что намерен объявить всему миру в своей речи после вручения «Оскара», что никогда не заслужил бы этой награды без Андреа Бахман. Она мечтала, что он может даже пригласить ее присоединиться к нему на сцене. Правда, получая «Оскара», никто никогда еще так не поступал, а вот он поступит, размечталась она, сидя с ним рядом в «Шрайн-Аудитореум» сразу за Кевином Костнером и Джереми Айронс. Андреа даже протянула к Лэрри руку и сжала его ладонь. Их семнадцатилетний путь привел их сюда. Если только они победят… Если только победят… И Лэрри победил. Было объявлено его имя, и аудитория аплодировала, и когда он шел к сцене принимать «Оскара», звучала мелодия из фильма. И никто не хлопал громче Андреа, на ее глазах даже навернулись слезы. А затем он произнес речь.
И поблагодарил всех на свете. Кроме нее.
Андреа сидела ошеломленная. Лэрри поблагодарил даже своего парикмахера – и аудитория благодушно посмеялась над этим. Потом он высоко поднял статуэтку и триумфально покинул сцену рядом с роскошно сложенной молодой звездой, которая вручала ему награду.
А Андреа сидела в зале…
Он не упомянул ее.
Он даже не упомянул ее.
Это был момент внезапного прозрения. Это был момент, когда она поняла, что больше не влюблена в Лэрри Вольфа. И что не любит его уже довольно давно.
И тогда же она начала обдумывать план отмщения.
Крупного отмщения.
31
Сан-Фернандо Вэлли, Калифорния, 1966 год.
В «Кат-Кост» царил аристократический холод. Чарми сделала всего двадцать шагов, когда увидела его. Мужчину с тележкой, полной огромных коробок картофельных чипсов от Лауры Скуддер. Такие упаковки предназначались для больших сборищ. В его тележке их была целая дюжина. И еще упаковка из шести пачек диетических сладких таблеток. Но вовсе не эти гастрономические излишества привлекли ее внимание, а сам мужчина. Он был такой, словом – мужчина.
Должно быть, она уже слишком пристально уставилась на него, потому что он стеснительно улыбнулся и, указав на ужасающие коробки с чиспами, сказал:
– Это для дня рождения моего малыша, к нему придут гости.
Чарми в ответ пробормотала:
– Поздравляю…
Он прошел мимо, а она за какую-то секунду отметила целый букет его достоинств: высок, широкоплеч, силен и ошеломляюще мужской мужчина. И молод, должно быть, ее возраста – лет двадцати девяти или около того. Чарми стояла и словно дурочка смотрела, как он катит тележку к кассе, и пыталась хоть приблизительно сообразить, сколько ребятишек требуется собрать, чтобы они съели десять фунтов картофельных чипсов. Затем она спохватилась и напомнила себе, что да, он действительно – глаз не оторвать, но у него, это ясно, семья, а она – замужняя женщина. К тому же беременная.
Это напомнило ей о цели ее прихода сюда, в «Кат-Кост», где кондиционеры поддерживали температуру, достаточную для того, чтобы даже ртуть замерзла. Пробираясь через отдел «Женская гигиена» и «Уход за ногами», Чарми надеялась, что в отделе фармацевтики ей не придется долго ждать, может быть, она быстро получит свои пилюли, расплатится и сумеет вовремя вернуться назад, чтобы поймать последний взгляд мистера Ханка прежде, чем он навсегда уйдет из ее жизни.
Чарми повезло. Единственными покупателями в фармацевтическом отделе были два подростка, которые, подталкивая друг друга к витрине, перешептывались между собой: «Я не стану покупать их, ты купи…»
Чарми получила лекарство по своему рецепту, а когда расплачивалась, то едва удержалась, чтобы не сказать: «А еще пакетик презервативов для этих моих друзей».
Когда она вышла из аптеки, на нее обрушилась прямо-таки невыносимая жара. Ей показалось, что после прохлады аптеки само ее тело стало расширяться от тепла. Она остановилась, чтобы извлечь откуда-то со дна своей необъятной сумки солнечные очки.
Эта холщовая сумка была изготовлена специально в пару к ее сшитому на заказ кафтану. Больше никаких муумуу, хватит. Теперь Чарми носила только модные вещи, слетавшие с искусной иглы Ханны. В конце концов, она теперь вроде бы служащая, получает доллары как внештатный консультант «Старлайта» по косметике, и платье должно соответствовать этому положению. Кафтан был сшит из импортного египетского хлопка, окрашенного соком байснеберри, с медового цвета отделкой квадратного выреза на шее и пышными рукавами. Подходящая косынка, схватывающая ее пушистые белокурые волосы, наталкивала на расхожее представление о цыганском облике, которому дополнительный этнический колорит придавали длинные серьги из золотых бусинок и фруктовых косточек. В целом внешность казалась порождением брака между Африкой и Карнабустрит. Это произведение, дополненное этикеткой с жирной цифрой, могло бы красоваться в одном из лучших магазинов Лос-Анджелеса, но Ханка ограничивала свое творчество, одевая лишь друзей и родственников. Она всем говорила, что не располагает временем для серьезного моделирования.
Водрузив на нос солнечные очки, Чарми стала разглядывать новый офис «Старлайта» на противоположной стороне улицы. Компания разрасталась столь стремительно, что за три года уже четвертый раз сменила свой адрес. Наконец впервые за несколько месяцев они, как заметила Филиппа, снова собрались вместе в здании, по загадочной прихоти построенном кем-то в виде швейцарского шале.
Чарми с трудом преодолела желание перейти улицу и сообщить друзьям хорошую новость – она беременна, и это после семи лет! Этот сюрприз был словно дар небес. Но она не имеет права так рисковать. Хотя Чарми соблюдала осторожность и работала в «Старлайте» только тогда, когда Рон уезжал дальше Санта-Барбары, и никогда не работала ни на следующий день после его отъезда, ни накануне его предстоящего возвращения, все же риск разоблачения всегда существовал. Ей удавалось поддерживать мир в их браке уже продолжительное время, лишь изредка случались всплески по тому или иному поводу. Так, однажды Рон пребывал в трезвом состоянии достаточно долго, чтобы заметить в ее шкафу появление новых дорогих платьев. Он бил ее до тех пор, пока она не созналась, что купила их на складе на горящей распродаже по дешевке, и обещала, что это больше не повторится. Рон выбросил эти платья, а Чарми целый месяц прихрамывала, но она была довольна уже тем, что он не нашел хорошо запрятанную банковскую книжку секретного счета, на который переводила все, что зарабатывала в «Старлайте». Эти деньги предназначались для будущей учебы маленького Натана в колледже. Однако, несмотря на подобные инциденты, между ними сохранялось достаточно гармонии, и несколько раз они по-настоящему хорошо провели вместе время на пляже, в Диснейленде и в горах, как вполне нормальная семья. Они решили завести еще одного ребенка. Вот почему, несмотря на то, что желание поделиться хорошей новостью буквально обуревало ее, Чарми решила подождать несколько дней, когда Рони в очередной раз уедет во Фресно, где должен пробыть последующие три недели.
Пытаясь вспомнить, в каком месте на стоянке она оставила свою машину, Чарми одновременно думала, повезло ли Филиппе с новым частным детективом. Все три года, что Филиппа пыталась найти своих настоящих родителей, ей попадались никудышные. Чарми называла их «детективами». Эти люди, казалось, были сделаны из одного теста. Они брали деньги, давали много обещаний, а в конце заявляли, что «ничего нельзя поделать», но деньги не возвращали. Чарми порой казалось, что они даже и не пытались разыскать семью Филиппы. Это был, она понимала, тяжелый случай. Филиппа располагала слишком уж скудной отправной информацией: родилась в Голливуде в 1938 году. Даже точное место рождения неизвестно. Имя матери тоже неизвестно. И все же, полагала она, за те деньги, что она потратила, хоть что-то должно было выявиться. Когда последний раз, месяц назад, Филиппа и Чарми разговаривали на эту тему, Филиппа сказала, что намерена рассчитаться с очередным детективом и поискать нового. Чарми очень интересовало, удалось ли ей это сделать, но она не могла рисковать, чтобы даже просто позвонить Филиппе по телефону. Поскольку Рону было известно, что жена его уже три года не поддерживает никаких связей со старыми друзьями из «Старлайта».
При каждом шаге кожаные сандалии Чарми глубоко погружались в размягчившийся от жары асфальт. Это мешало идти, поэтому она не сразу заметила мужчину, сидящего в голубом «мустанге» с опущенной крышей, жующего картофельные чипсы. Ей осталось миновать до него всего лишь три припаркованные машины, когда Чарми внезапно осознала, что это он, мужчина из аптеки. Она улыбнулась, он тоже смущенно улыбнулся и произнес несколько слов, которых она не разобрала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78