Впрочем, принарядиться удалось не всем. Бедные батраки, у которых едва хватало средств, чтобы прокормиться, прибыли в грубых домотканых робах из шерсти. Этим людям приходилось работать день и ночь, чтобы свести концы с концами.
Дженевра и Роберт сидели у основания помоста, принимали десятину и в случае необходимости творили правосудие. Управляющий Мартин, судья Джеффри и отец Джон вели записи и разбирали дела в соответствии с местными законами. К счастью, тяжбы оказались пустяковыми и разрешились легко.
Сначала дети тихонько сидели на ковриках и с благоговением взирали на роскошь громадного зала. Но вскоре они побороли застенчивость и сгрудились вокруг Мартина, обладавшего даром рассказывать занимательные истории. Потом наступил обед с обилием разнообразной еды. Кое-кого пришлось даже уговаривать, что диковинные яства на столе вполне съедобны.
А перед самой полночью, когда отец Джон приготовился отслужить праздничную мессу прямо в зале, поскольку церковь не могла вместить так много прихожан, в помещение внесли огромное рождественское бревно и один конец его сунули в огонь. Собранным заранее остролистом и плющом заблаговременно украсили стропила и карнизы, и все помещение пылало от пламени многочисленных свечей и факелов. Кое-кто из детишек заснул, зато у остальных глаза были широко раскрыты от изумления.
Дженевра знала, что это будет самое счастливое Рождество в ее жизни. Гости, хоть и не сияли раззолоченной одеждой, оказались добрыми и сердечными. Им искренне хотелось порадовать хозяев и самим повеселиться до упаду. Собравшиеся то и дело затевали игры, смотрели представление странствующих акробатов и жонглеров, пели, плясали и смеялись. Даже барон Сен-Обэн разошелся, и Дженевре нетрудно было догадаться, каким жизнерадостным и веселым был ее супруг раньше, пока жизненные невзгоды не обратили его в человека удрученного и растратившего все иллюзии.
Вилланы не выказали ни малейшего желания покидать хорошую еду, тепло и веселье, несмотря на то что спать им приходилось вповалку, на полу в огромном зале. Однако, как только Новый год, в облачении Батюшки Времени (его роль исполнял Мартин с наклеенной белой бородой и в парике), был встречен всеми с громадными почестями, гости стали разъезжаться.
Родители Эннис приехали из Барнстепля, чтобы отпраздновать Рождество и Новый год вместе со всеми, и заняли комнаты для гостей. Мег и Бернард уже поселились в своем новом доме, рядом с Мартином и Эннис.
Жизнь в Мерлинскрэге становилась все уютнее, и Дженевра не без грусти думала о расставании с поместьем. А что расставание наступит сомневаться не приходилось, у лорда Сен-Обэна скопилось немало важных дел, требующих разрешения. Дженевра была намерена всюду следовать за ним, чтобы не разлучаться с мужем надолго. Но родить она все-таки решила в Мерлинскрэге, и супруги с нетерпением ждали появления ребенка на свет.
Недели шли одна за другой, живот у Дженевры становился все больше. Ездить верхом она перестала. У нее болела спина, даже в кровати ей было неудобно. По ее просьбе Роберт уходил ночевать в гардеробную. «Это ненадолго», – утешала она себя и его.
Живот Мег стал просто огромным. Никто уже не сомневался, что предсказание старой Мариел оправдается. Дженевра, приложив ухо к животу Мег, расслышала слабое биение двух крохотных сердечек.
Дженевра рассчитала, что ее ребенок должен родиться в начале марта. Время пришло, однако ничего не случилось.
– О, Мег! – жаловалась она, хлопая ладонями по своему раздутому животу. – Я не могу больше этого выносить! Ребеночек такой тяжелый! Поскорей бы он явился на свет!
– Явится, потерпи немного, – утешала Мег, которая сама была не в лучшем состоянии. И случилось так, что у Мег роды начались на неделю раньше, чем ожидалось: видимо, ее детишкам не терпелось выбраться наружу.
Мужчина в повитухи не годится, и Бернард удалился прочь, пока старая Мариел возилась с его женой. Вскоре Мег устроилась в кровати, по обе стороны которой стояли люльки с новорожденными. Она была измучена, слаба, но счастливой улыбкой встретила хозяйку, пришедшую ее проведать. И пока Дженевра восхищалась крохотными двойняшками, родившимися раньше срока, у нее самой начались родовые схватки.
Без мук, конечно, не обошлось, но и осложнений никаких не возникло. Через двенадцать часов Дженевра благополучно разрешилась от бремени и возлежала в кровати с сыном, который пытался взять в ротик ее грудь.
Она пребывала в радостном предвкушении. «Настал миг, когда я покажу Роберту нашего сына».
Полог кровати не был задвинут. Едва Роберт вошел в комнату, Эннис и Сигрид вышли. Он постоял мгновение, вглядываясь в супругу, которая явно была наверху блаженства. Потом сделал шаг вперед. Выражение его лица нагнало на Дженевру страх. Недавняя горделивая радость исчезла. Роберт смотрел на нее с прежней подозрительностью.
Дженевра постаралась скрыть испуг. Она приподняла спеленатого младенца, чтобы показать его Роберту.
– Смотри, муж, это твой сын и наследник. Как мы его назовем?
Роберт не двинулся с места. Он внимательно разглядывал красное сморщенное личико.
– Какого цвета у него волосы? – спросил он.
Дженевра проглотила ком в горле. Она была обижена до глубины души.
– Светлые, но старая Мариел говорит, что цвет волос может измениться.
Новорожденный бессмысленно таращил свои большие блуждающие глазки.
– Он похож на тебя, – робко произнесла Дженевра, хотя это было смело сказано, малютку пока что трудно было отличить от прочих младенцев.
– В самом деле? Нос совершенно не похож. Как я могу быть уверенным, что ребенок – мой?
Слабость и отчаяние наполнили глаза Дженевры слезами. «Почему Роберт так изменился? Перед родами был сама заботливость…»
– Он твой, – подтвердила она так решительно, как только могла произнести это своим дрожащим голосом. – Я не спала ни с одним мужчиной, кроме тебя.
– А почему же он смахивает на Дрого? У него не мой нос.
– Но ведь ему же всего несколько часов! Младенцы быстро меняются. И черты у них развиваются. Может, носом он вообще пойдет в меня. О, Роберт! – она крепко, словно защищая, прижала к себе ребенка. – Прими и полюби своего сына! Он не виноват в том, что этот Дрого посеял у тебя в голове зерно недоверия!
Роберт посмотрел на свою измученную жену и в который раз проклял брата. Он хотел верить, и верил, что Дженевра не такая, как Джейн, что она – скромница, воспитанная в монастыре, – честная и искренняя. Но с другой стороны, он знал, что, если женщину насильно заточают в монастырь, она на свободе ведет себя более чем фривольно – в знак протеста. Но Дженевра не из таких. Да и в монастыре она зря время не теряла: напротив, развивала свой тонкий ум. Роберт понимал, что несправедлив к жене, но ничего не мог с собой поделать.
Как избавиться от сомнений? Тут он припомнил, что вот-вот должен родиться ублюдок от кухонной девки, которая заявила, что отец его – Дрого. Значит, можно сравнить младенцев. А вправе ли он так оскорблять Дженевру? В глубине души Роберт понимал, что она не лжет.
Сен-Обэн сгорал от желания обнять их обоих, дать выход радости, которая зарождалась у него внутри. Он сдался. Нагнулся над кроватью и поцеловал Дженевру в лоб. Она опустила веки в знак примирения. Темные ресницы! отбрасывали тени на ее бледные щеки, подчеркивая синяки под глазами.
– Дай-ка, я возьму его.
Дженевра заглянула в виноватые глаза мужа и с радостью передала свое сокровище в его руки. Роберт, неловко держа младенца, долго стоял и смотрел на сына, потом легонько покачал, когда тот попытался протестовать, что его отдали в другие руки.
– Какое имя ты бы хотела ему дать?
– Роберт. Ты не против?
– Мы можем назвать его как-нибудь еще. Нас сосватал лорд Нортемпстон. Его зовут Уильям. Как тебе Роберт Уильям? Пусть будет Уилл!
Дженевра с улыбкой кивнула.
– Мне нравится.
– Я попрошу отца Джона, чтобы он устроил крещение.
– У отца Джона прибавилось трудов. Мег и Бернард называют своих близнецов Эдана и Уистэн.
Роберт рассеянно ответил:
– Это их личное дело, я предпочитаю простые имена.
– А что бы ты предложил для девочки? – спросила заинтригованная Дженевра.
– Алида, – не колеблясь, ответил Роберт. И потом добавил немного смущенно: – В честь моей сестры и бабушки.
– Очень хорошо, муженек, – улыбнулась Дженевра. – Нашу первую дочь мы назовем Алидой.
– Ты уже мечтаешь о дочери, хотя еще так слаба после родов Уилла?
– Мой супруг и господин, я желаю подарить вам много детей, если на то будет Божья воля.
Она не стала говорить о предсказании старой Мариел, понимая, что настоящее счастье от них пока ускользает. Оставалось верить, что пророчество вещуньи сбудется до конца.
В тот год лето наступило рано, и Уилл благополучно подрастал, но Дженевра не могла стряхнуть мрачные мысли о том, что Роберт до сих пор не до конца доверяет ей. От этого она постоянно пребывала в угрюмом настроении.
Роберт не был жестоким. Он вернулся к ней в постель и, едва она оправилась после родов, вновь возобновил с ней супружеские отношения. Дженевра ни с кем не говорила о своих беспокойствах, даже с Мег. Но все ее камеристки давно заметили, что у хозяйки понурый вид. Она почти перестала улыбаться, а по утрам с трудом вставала с постели.
– Наверное, это оттого, что вы кормите ребенка, – с сомнением предположила Эннис.
Дженевра равнодушно вонзила иголку в рукоделье.
– Ты же кормишь своего, а Мег кормит двоих. Дело не в этом.
– Но вы же высокого происхождения, леди. А мы нет.
– И все же я женщина, сделана из того же теста, что и вы.
– Но вы тоньше чувствуете…
– Глупости. – На какой-то миг Дженевра встрепенулась от своей апатии. – Может, мои чувства тоньше, чем у кухарок, но тоньше, чем у тебя или Мег? Навряд ли.
– Ну почему же тогда вы такая угнетенная?
Дженевра вздохнула. Она часто вздыхала в последнее время.
– Не знаю. Словно на голову мне упала черная туча, она давит на меня, и я не могу отогнать ее, как бы ни старалась. Она клонит меня к земле.
Они сидели в саду, который разбила еще мать Дженевры. Сад был расположен за внутренними стенами, и оттуда открывался вид на океан. Теперь его вновь привели в порядок. Плодовые деревья радовали цветением и давали много тени. В жару это райское местечко было настоящим спасением.
Но даже цветущий сад не мог разогнать тоску Дженевры. И в постели она стала безжизненной. На ласки Роберта отвечала вяло. И спать она тоже не могла. Даже кормление Уилла утратило для нее первоначальную прелесть, молоко начало пересыхать, поэтому ребенка стали отнимать от груди. Она с трудом находила в себе силы есть.
Дженевра не понимала, что с ней происходит. Она, которая была так полна жизни и надежд, которая так глубоко и беззаветно полюбила Роберта Сен-Обэна, теперь не знала, хочет дальше жить или предпочла бы умереть.
Роберт тоже это заметил. Да и как было не заметить? Он внимательно приглядывался к ней все эти дни. В глазах его снова появилась настороженность, очевидно, он не знал, как обращаться с женой, потерявшей вкус к жизни.
Старая Мариел приготовила для нее успокоительное средство и сказала, что знавала других женщин, которые после родов страдали таким же недугом.
– Дело не в недуге, – возразила Дженевра. – Я хотела ребенка. Да и роды были нетрудными.
– Недуг или кручина, называй как хочешь, – ответила старуха, – но такое случается. Скоро все пройдет.
Дженевра сомневалась в этом. Она не видела впереди никакого света. Расстройство и уныние нарастали с каждым днем.
Из дома пришла Сигрид и принесла Уилла. С нею прибыла и кормилица, цветущая молодка лет шестнадцати. Вскоре к ним присоединилась Мег со своими подросшими близняшками. Робин принес флейту. В воздухе поплыли сладкие звуки музыки, сопровождаемые ленивыми ударами и шипеньем волн, бьющихся о скалы.
И единственным негармоничным звуком оказалось бряцанье доспехов, доносившееся с боковой стены замка, а в минуты затишья свистели пущенные в цель стрелы. Даже в такую жару солдаты обязаны упражняться. Сен-Обэн уехал на охоту.
Когда солнце начало садиться, все пошли в замок, чтобы подготовиться к позднему ужину. Роберт и охотники вернулись чуть раньше. Едва Дженевра закончила переодеваться, он вошел в комнату, сопровождаемый Аланом и Робином, которые поклонились ей и проследовали в большой зал.
– Как вы провели день, миледи? – спросил Роберт.
– Спасибо, хорошо, милорд.
Взмахнув рукой, Роберт отпустил Сигрид, помогавшую Дженевре. Сигрид сделала книксен и вышла из комнаты.
Дженевра поглядела через плечо на мужа.
– Ты хотел бы поговорить со мной наедине, Роберт?
– Да, жена. Пришло письмо – приглашение от графа Нортемпстона. Просит помочь ему развлечь герцога Ланкастерского и его новую жену Констанцию Кастильскую.
– Джон Гонтский? – удивленно спросила Дженевра, и сердце ее оборвалось. Она чувствовала, что не в состоянии предпринять путешествие в Ардингстон, и в то же время не хотела, чтобы Роберт ехал без нее.
– Да, Джон Гонтский. Или король Кастильский, как он сейчас себя называет. Разумеется, он женился на Констанции в надежде занять кастильский трон.
– И он займет?
– Сомневаюсь. Ты хотела бы поехать со мной, жена? Приглашение адресовано нам обоим.
– Тогда мне следует подготовиться к путешествию. У меня нет желания ставить графа в неловкое положение. Или вас, муж мой, – добавила она, встрепенувшись. – Я понимаю, что вы недовольны мной, и постараюсь выбраться из этой ужасной меланхолии, которая на меня напала.
Роберт подошел к ней, схватил ее за плечи и крепко сжал.
– Ты должна, моя дорогая, ради Уилла и меня. – Он поколебался немного. – Если твое угнетенное состояние вызвано моими сомнениями в твоей верности, то могу лишь сказать, что я не хотел причинить тебе боль.
– Твое недоверие очень огорчает меня, Роберт, хотя истоки его ясны. – На миг хорошее настроение вернулось к ней, и она горячо заговорила: – Я невинна, и конечно, мне грустно оттого, что ты все еще подозреваешь меня в измене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28