Я только что вернулся. Едва успел съездить домой, в дом № 39. Я думал, что вы живете теперь в роскошных апартаментах у Ритца, но наша бесценная хозяйка сообщила мне, что вы все еще у нее. Она сказала, что вы и ваш брат собирались куда-то сегодня вечером, и она слышала, как этот молодой джентльмен упоминал «Савойю». Вот я и пришел сюда. Я приехал в Лондон в восемь часов. Недурно, а? Какой шум… Не слышишь собственных слов. Это мешает вам слушать, кажется? Почему бы нам не уйти куда-нибудь в другое место?
– Я должна следить за Ультимусом. Куда он исчез? – воскликнула Риппл, оглядывая публику за ближайшими столиками. – Стоит мне упустить его из виду…
– Ничего, мы его найдем. А! Смотрите, вот он! За тем столом в правом углу… Видите даму в черном с рыжим господином, который наливает ей шампанское? Затем двое налево… А вот парень, похожий на совсем юного Джеральда… Не так ли? Это Ультимус. Да… Вот он, Ультимус, в большой шикарной компании. Кто его друзья?
– Не имею ни малейшего представления, – растерянно ответила Риппл. Она сделала движение к столу, на который указывал Стив. Да, там сидел Ультимус в незнакомой ей элегантной компании.
– Ультимус, – тихо позвала его сестра. Ультимус, должно быть, почувствовал ее взгляд; отставив назад свой золоченый стул и резко кивнув головой в игрушечном колпаке, он, в свою очередь, сделал им знак. Судя по движению его губ, он настаивал: – Идите сюда!
Риппл и Стив с трудом проложили себе дорогу к этой ужинающей компании. За столом Ультимуса сидели люди, совершенно непохожие на тех гостей, которых можно было встретить двадцать лет назад на балу у тетушки Бэтлшип.
Там была вдова, которая, вероятно, находилась в том же возрасте, что и сама тетушка Бэтлшип в тот памятный вечер. Но эта вдова принадлежала к так называемой «новой молодежи». Нежное лицо двадцатипятилетней женщины; гладко зачесанные пряди каштановых волос, скрывавшие два тонких шрама на висках, по которым опытный взгляд мог безошибочно установить, что она недавно подверглась хирургической операции удаления морщин; блестящие глаза. Она была искусно накрашена и выглядела такой бодрой и живой, какой никогда не казалась даже в дни своей молодости бедная Мейбл Бекли-Оуэн; она была худа и стройна, и нитка великолепного жемчуга спускалась на ее платье нефритового цвета, которое представляло собой точную копию белого платья молодой девушки, сидевшей за тем же столом.
Девушке этой, похожей на подснежник, уверенной в себе и спокойной, было всего семнадцать лет. Ее сверстниц эпохи бала у тетушки Бэтлшип отличали нервный румянец, трепет, косы и детская пухлость лица и фигуры. А эта расцветающая красавица относилась к тому типу девушек, которые держат себя, одеваются и ведут такой же образ жизни, как старшие. Именно для такого типа и было создано ее платье – с некоторыми элементами моды 1903 года, без рукавов, открытое до ключиц, прямое, свободное там, где обычно бывает линия талии, и стянутое где-то над коленями.
«Современная вертушка, лицо пресыщенного херувима с красными, как сургуч, губами и плоская, как гробовая доска, фигура», – так отозвался бы о ней майор Мередит. Однако что касается представлений о женской красоте, то его время ушло. Эта девушка держала себя непринужденно, но с прирожденным чувством девичьего собственного достоинства, и была окружена поклонением не меньше, чем ее предшественницы.
Остальное общество состояло из двух молодых людей, атлетически сложенных, несомненно, хороших спортсменов и любителей верховой езды; их бросающаяся в глаза сила говорила об отличной тренированности.
С самой непосредственной, самой любезной готовностью Ультимус стал представлять всех друг другу. Трудно передать, как он наслаждался своей ролью и той подчеркнутой предупредительностью, с какой оба румяных молодых человека вскочили, чтобы приветствовать «знаменитую Риппл».
– Это моя сестра, – непринужденно представил ее Ультимус. Затем, обращаясь к Риппл, он сказал: – Леди Брайндерен.
Вдова, принадлежащая к «новой молодежи», любезно поздоровалась с сестрой Ультимуса.
– Здравствуйте! Как приятно встретить вас в жизни! Я узнала вас, как только вы вошли, – сказала она. – Не хотите ли посидеть и побеседовать с нами. Мне так хочется сказать вам, как мне понравилась «Русалочка»! Я была на ней девять раз. Садитесь сюда, мистер Хендли-Райсер. Это мой племянник, внучатый племянник или что-то в этом роде, а это его друг, лорд Кериг. Они, кажется, были одно время в школе вместе с вашим братом. Это его сестра Берил.
– Я была на «Русалочке» десять раз, – промолвила Берил. – Когда вы будете танцевать египетскую царевну? Я видела снимки репетиций в «Скетче».
Риппл рассказала ей, когда предполагается поставить «Саркофаг». Она ответила на все вопросы, улыбнулась, когда леди Брайндерен воскликнула: – Разве это не чудо – слышать, как она разговаривает? Настоящий человеческий голос. Нет, в самом деле! Это какие-то волшебные звуки. Мы привыкли относиться к вам, балеринам, как к прекрасным безгласным видениям. Мы думаем, что вы можете разговаривать только жестами или мимикой. Никогда не забуду, как я завтракала однажды у Биркли, а за соседним столом сидела Лопухова, и я слышала ее смех; она смеялась как девочка. Похоже было на то, как будто цветок неожиданно запел. Не хотите ли чего-нибудь выпить, Риппл? Нет? Я называю вас коротко Риппл, как сказала бы Тальони. У вас есть телефон? Отлично. Я вам позвоню и условлюсь, когда вы сможете с нами позавтракать. Мы должны познакомить с вами некоторых интересных людей…
– Очень вам благодарен, – вставил Ультимус. Все рассмеялись, и Риппл откровенно сказала вдове, что пора уже увезти домой этого неукротимого мальчика, что она не знает, как отнесся бы отец к тому, что Ультимус вообще находится здесь, да еще в такой поздний час…
– В его возрасте папа никогда нигде не бывал…
– И папа был таким уж ангелом? – запальчиво спросил сын Гарри Мередита. – А я вам скажу, что если их держали взаперти, то это только заставляло прибегать к таким же уловкам, к каким прибегали и мы, и еще хуже…
– Пожалуй что так, Мередит…
– Но нам пора теперь уходить, – настаивала Риппл, – Ультимус…
Но его уже не было за столом, ибо оркестр заиграл вальс «Я буду помнить твои поцелуи». Притушили огни. Блеск и краски потонули в розовой полумгле, которую пронизывал призматический луч, скользивший то по одной, то по другой паре. На мгновение радужное сияние окрасило белое, плоское, как гробовая доска, платье ультрамодной девушки Берил, которую увлек за собой Ультимус. У Ультимуса виден был только сбившийся набок серый колпачок, и мелькало его плутоватое лицо; рот был широко открыт, он что-то напевал. – Оставьте его лучше, Риппл. Мы присмотрим за Ультимусом, – смеясь, обещала леди Брайндерен его сестре. – Я знаю, что вы хотите уйти и потанцевать сами.
– О да. Могу ли я? – тотчас поднялся один из молодых людей. Но «знаменитая Риппл» уже умчалась и исчезла из виду.
V
Впервые с тех пор, как ей исполнилось пятнадцать лет, Риппл Мередит снова танцевала со Стивом Хендли-Райсером.
Она почувствовала, что ни с одним кавалером ей не было так удобно с тех пор, как она давным-давно танцевала в Кеир-Динесе… Он так чудесно приноравливался, так искусно ее вел (он, испытатель мотоциклов, привыкший за пятьдесят ярдов видеть препятствия на дороге), что красочная толпа, казалось, расступалась и исчезала на их пути. Оставалось только хорошо знакомое, слегка загорелое лицо Стива, склонившееся над ней, только одна его рука на ее плече и другая, тонкая, крепко, уверенно сжимавшая ее пальцы.
Она переживала чудесную иллюзию. Ей казалось, что под ногами у нее не гладкий паркет, а зеленая трава, и она снова видит солнечные часы, кусты нераскрывшихся роз. Будто она опять девочкой-подростком танцует со Стивом, с юношей Стивом в фланелевом костюме. Совершенно так же, как в былые дни, но какая разница!.. Ей хотелось, чтобы это продолжалось вечно, хотелось никогда не покидать его мягких объятий. Это было новое чувство, неиспытанное еще блаженство.
Три раза протанцевали они вальс, но все же он закончился раньше, чем Риппл вполне насладилась танцем. Она вздохнула.
– Устали? – спросил Стив. – Отдохнем?
– Пожалуйста.
Они нашли где-то место и сели. Не там, где он предполагал, а в каком-то уголке, в одном из бесчисленных коридоров «Савойи», под пальмами в кадках. Музыка слабо доносилась до них из-за стеклянных дверей; смех и шум слышались из обоих танцевальных залов.
Стив вынул узкую серебряную табакерку с резьбой, заменявшую ему портсигар, и предложил Риппл папиросу.
– Спасибо, я не курю.
– Конечно, вы не курите. Я тоже нет. Я ношу это только для других. – Он спрятал табакерку. – По-видимому, мы не похожи на молодежь нашего поколения, нам чужды их привычки. Мы, должно быть, «исключительно оригинальные звезды», как сказано о вас в одной из газетных статей.
Риппл засмеялась, но… Разве этого она ждала? Почему ей хотелось, чтобы Стив оставил свой небрежный шутливый тон? Она спросила: – Разве вы читали эту статью?
– Риппл, я читал все статьи о вас, которые только мог достать. Вы ничего не имеете против? Чтобы ничего не пропустить, я написал одному агентству, доставляющему вырезки из газет.
– Почему же? Газеты – общее достояние, – сказала прима-балерина.
В глубине души она была довольна. Стив, ее друг детства, ее симпатичный сосед и приятель, почти брат; Стив, который так помог ей в тот момент, когда решалась ее судьба, Стив, все еще настолько по-дружески к ней относился, что и в отъезде следил за всеми ее действиями. Он читал все отзывы о ее исполнении «Русалочки» и «Духа огня», о появлении Риппл на празднествах и частных приемах. Читал различные предположения о ее национальности. Вдруг она подумала, что ему, вероятно, известны и другие газетные сообщения о ней. Первая легенда в утренней воскресной газете о ее «бывшем возлюбленном», извещение о том, что «предполагавшееся бракосочетание капитана Барра с мисс Риппл не состоится». Она не смогла удержаться и спросила: – Вы читали, что моя свадьба расстроилась?
– Я почему-то всегда думал, что вы не выйдете за него замуж.
– Это он порвал со мной.
– Мм… Вы знаете, что с ним теперь?
– Кажется, он собирается жениться на своей кузине, она тоже живет в провинции.
Стив спокойно спросил: – Барру всегда не нравилось, что вы танцуете, не правда ли?
– Он ненавидел мою профессию и всегда хотел, чтобы я ее бросила. Но я иногда думаю, что все мужчины недовольны, когда девушка добивается успеха, какую бы работу она ни выполняла.
– Вы ошибаетесь, Риппл, – возразил Стив. – Да, Риппл, вы глубоко неправы. Это ложное мнение о мужчинах.
– Вы думаете? Может быть, и так, – согласилась Риппл и внезапно задумалась. Несколько минут оба сидели молча.
VI
Обычная обстановка дорогой гостиницы, позолота, зеркала, парча и пальмы окружали Риппл. Из младенца, у которого хороши были только ножки, она превратилась теперь в девушку, красивую от гладких стриженых волос до кончиков серебряных парчовых туфель, в которых ее ноги казались двумя прелестными блистающими звездами. Серебрилось, как звезда, и платье Риппл; оно было без рукавов и подчеркивало изящные линии ее рук, закрывая спину и плечи. Но на открытых местах кожа была цвета слоновой кости, слегка розоватого оттенка. Безупречное здоровье и пропорциональное сложение балерины свидетельствовали о детстве, проведенном на свежем воздухе, и о последующих физических упражнениях.
Успех придал ей выдержку, умение держать себя в обществе и одеваться. Не испортив ее, он в то же время сказывался на ее манерах и общем виде. В ней не было заносчивой самоуверенности, но было то, что отличает женщин, для которых красивая внешность – одно из необходимых условий их профессии; они привыкли держаться так, как будто тысячи глаз следят за каждым их движением, сохраняя при этом абсолютную естественность. Так вела себя и балерина Риппл. Теперь она сидела, склонив голову и устремив взгляд на свои руки, легко сложенные на коленях, на серебристой ткани платья.
Рядом с ней сидел Стив. Время было благосклонно к толстощекому мальчугану, который когда-то, спотыкаясь и плача, вошел в зал, полный веселящихся взрослых людей. Стив по-своему так же хорошо выглядел, как и Риппл. Прошло время, когда красивому мужчине обязательно было иметь бычью шею, широкие, как дверь, плечи, мускулы, похожие на бутылки кьянти, крупные черты лица, руки и ноги, подобные древесным стволам.
Понятие о мужской красоте уже не связано с грубой силой. Красота современников Риппл – в их хорошем сложении, ловкости и упругой мускулатуре, в легкости и красоте движений.
Стив был мотоциклистом 1923 года, и на его характер наложили отпечаток отличительные особенности испытываемых им машин. Он был молод, но разве 20-е годы не были особенно благоприятны для молодежи? За его гибкой грацией и легкостью угадывалась стальная упругость тренированных мышц. Правда, у него была опасная профессия: он имел дело со скоростью, участвовал в дерзновенных состязаниях мускулов и машин с самими законами тяготения, но это только закалило его волю.
Благодаря всем этим качествам Стефан Хендли-Райсер мог со временем занять не менее прочное положение в современном мире, чем любой из наиболее выдающихся деловых людей прошлых десятилетий. Он и внешне, и по своей сути принадлежал к иному поколению, чем, например, капитан Барр. Может быть, дело не в поколении, а в человеческом типе? Очень давно, еще во времена королевы Виктории, некий писатель сожалел о «тех мужчинах, у которых нет примеси женского серебра в их мужской глине».
Эта примесь просвечивала во всем облике Стива. Но никто не мог бы назвать его женственным. Он был так же мужествен, как и изящен, но его красивая мать вместе со стройным, грациозным сложением передала ему и некоторые духовные качества, которые делали его симпатичным. Он не смотрел на женщин снизу вверх, не ставил их на пьедестал с выгравированными чужими, символическими именами, не глядел на них и сверху вниз, как на очаровательных приятных созданий, лишенных, однако, чувства юмора, чести и понятия о справедливости, но дружески и приветливо относился к ним, как к равным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34