Голова Русалки была повязана водорослями, такими же зелеными, как ее гладкие волосы, которые, струясь, падали по обе стороны лица, доходя до колен. Маленькое бледное лицо казалось в тот вечер прозрачной маской, озаренной огнем юных грез.
– А, вот она! Она изумительна, она всегда изумительна, – произнес самый консервативный из критиков. Остальные только и ждали этого. Все оглушительно зааплодировали, громко выкрикивая фамилию Мадам. Театр восторженно приветствовал балерину, которую все принимали за нее. А Мадам улыбалась за кулисами, куда ее осторожно перенесли и уложили на подушках, чтобы она могла наблюдать за ходом спектакля.
На сцене маленькая Русалочка склонилась всем своим тонким телом, поклоном отвечая на приветствия. Затем она мечтательно начала тот танец, который Мадам и ее дублерша изучали столь тщательно, каждая вкладывая в него присущее ей искусство и воображение; никогда не исполнялся он лучше, чем в вечер премьеры.
Теперь балет «Русалочка» всем известен. За два года он стал таким же классическим и популярным, как сказка, сюжет которой положен в его основу. Скоро исчезнет память о первых постановках балета, и все будут думать, что он существовал всегда, как «Лебедь» Павловой и «Карнавал» Лопуховой.
Многим, вероятно, одна из мелодий будет всегда напоминать испуганный жест Русалочки, когда она подходит к той, что так безжалостно отрежет ей волосы и лишит голоса. Риппл вложила в это движение робкую попытку отпрянуть назад, весь ужас трепетной юности. Это было так же волнующе, как «Танец кинжалов» во второй сцене (во дворце принца), где получившая от колдуньи взамен рыбьего хвоста ноги Русалочка танцует перед принцем, и каждый шаг ее нежных босых ног по мраморной террасе причиняет ей такую боль, как если бы она ступала по острым лезвиям кинжалов. Какая кисть может передать это страдальческое девичье лицо, озаряющееся улыбкой при Приближении принца, эту мягкую, бессильно клонящуюся гибкую фигуру с простертыми руками?
На протяжении всего спектакля громкие несмолкающие аплодисменты оглашали театр. Люди общества, интеллигенция, скромные труженики, преданные поклонники искусства, часами ожидавшие в очереди, – все они восторженно и неутомимо без конца выкрикивали фамилию той, кого им так приятно было чествовать.
Снова и снова поднимался занавес над последней сценой во дворце принца – над мраморными ступенями, где стояли артисты: Риппл, постановщик балета в костюме принца, колдунья, русалки. Снова и снова они раскланивались, а театр все шумел; без конца вызывали русскую приму-балерину, саму Мадам.
– Идите, идите вперед, – проворчал принц, обращаясь к дублерше Мадам. – Идите! Чего вы ждете?
Джим и его приятель в красной куртке раздвинули в стороны тяжелый занавес. Риппл старалась держаться спокойно; словами ее ощущения можно было бы выразить так: «Успокойся. Это не ты. Это совершенно к тебе не относится. Это все еще часть твоей роли. Ты продолжаешь изображать Мадам».
В сопровождении балетного принца она прошла между раздвинутыми половинками занавеса к рампе и устремила взор на бушующий театр. В тот момент Риппл ни о чем не думала. Машинально она тщательно подражала жестам Мадам. Балерина поклонилась креслам. Подняла свое маленькое бледное лицо к верхним ярусам театра. Галерее она послала воздушный поцелуй. А театр все кричал и аплодировал, и никто не знал…
VI
Гордая собой, чувствуя некоторое презрение к этой обманутой толпе, балерина Риппл стояла и принимала аплодисменты, предназначенные для другой. Внезапно она повернулась к ложе, где как ей было известно, сидел ее родной брат. Да, Джеральд сидел там. Он тоже ее не узнал. Юноша восторженно аплодировал, громко вместе с публикой вызывал Мадам. Рядом с ним, у самой сцены, сидел Стив Хендли-Райсер. Поверх большой золоченой корзины с цветами Риппл взглянула в лицо своему другу детства. Загримированная, чувствуя себя в безопасности, она тихо засмеялась прямо ему в глаза.
И тогда среди грома аплодисментов и криков «Браво! Браво!» произошло нечто, не имевшее никакого значения для остальной публики, но поразившее Риппл. Она увидела, как лицо Стива, такое близкое от нее, внезапно изменилось. Его брови удивленно поднялись, рот приоткрылся. Он пристально, упорно смотрел на нее, как бы желая схватить ее за руки. Она видела, как губы его произносят слово, которое она не могла расслышать среди общего шума. Но девушка знала, что Стив называет ее имя:
– Риппл!
Он, единственный в театре, разгадал этот маскарад. Он узнал ее. Риппл увидела, как Стив быстро схватил за руку ее брата, как раз в тот момент, когда она, кланяясь, уходила за занавес.
То, что Стив узнал ее, оказалось сюрпризом для Риппл в тот вечер. Впереди был сюрприз для Лондона.
VII
Из-за кулис ясный женский голос повелительно крикнул: – Поднимите меня! Поднимите меня! Поддержите меня! – Это была Мадам; она приподнялась на своих подушках. – Отнесите меня на сцену, к рампе!
Закулисный люд в самых разнообразных костюмах – театральные рабочие, русалки, парикмахер, помощник режиссера – нерешительно и изумленно уставились на нее. Постановщик, он же принц, подвижное лицо которого выражало смешанное чувство легкого смущения, удовлетворенности и удивления, бросился к ней и наклонился над этой маленькой властной женщиной.
– Чего вы хотите?
– Поднимите меня, – приказала ему Мадам. – Поддержите меня, вот так. Теперь, Риппл, станьте рядом со мной. Вы слышите? Публика вызывает меня! Она хочет, чтобы я что-нибудь сказала. Я поговорю с публикой.
Когда занавес вновь поднялся, на сцене стояла необычная группа. Балетмейстер, все еще в костюме сказочного принца, в черном парике и ярко-красном трико, поддерживал Мадам – несомненно, это она! На ее маленькой изящной головке была темно-синяя повязка, пряди светлых волос спускались на щеки, небольшое тело с головы до ног было закутано в горностаевый плащ. Сама Мадам, которой так аплодировали в роли Русалочки!
Но что за чудо? Рядом с ней, выпрямившись, ростом повыше Мадам, но лицом и жестами ее двойник, стояла Русалочка! Да, там стояла стройная танцовщица; тело ее было белым, как коралл, маленькая зеленая головка повязана серо-зелеными водорослями, личико казалось маской, озаренной огнем юношеских грез… Что это значит? Второй раз за этот вечер критики изумились и не знали, как им быть.
Общее замешательство продолжалось мгновение. Сама Мадам, настоящая Мадам, тяжело опираясь на плечо принца, подняла свою маленькую руку. Тотчас же гул аплодисментов и смущенных возгласов замер. В наступившей тишине прозвучал ясный голос с иностранным акцентом:
– Лорды, леди и джентльмены… – она тихо, мелодично засмеялась, и, казалось, весь театр, переполненный самыми разными людьми, принадлежащими ко всем классам общества, поддался ее очарованию, когда она добавила: – Друзья мои!.. Я обращаюсь к любезной английской публике, которая меня всегда так баловала, и должна сознаться перед вами в ужасном поступке. Вы оказали мне прекрасный прием, а я его не заслужила.
Долгий протестующий шепот пронесся по театру, вновь грянули аплодисменты. Снова умоляющий жест маленькой руки, и опять наступила тишина.
– Нет, я не заслужила этого. Это не я танцевала Русалочку. Нельзя танцевать с поврежденной ногой.
Она шепнула что-то на ухо Риппл, и та, быстро нагнувшись, отвернула край горностаевого плаща и показала выглядывавшую из-под платья Мадам забинтованную щиколотку.
Все возрастающий гул соболезнующих голосов послышался в театре. Головы вытянулись в направлении сцены, раздались замечания и возгласы, которые тут же прекратились.
– Танцевала моя дублерша. Вы все думали, что это я. Я хотела этого. Вот как я обманула вас, ибо сама загримировала ее, чтобы ввести вас в заблуждение. Простите меня!
Послышался смех, затем оживленный говор. Аплодировали так восторженно, что артистке снова пришлось некоторое время выждать.
Мадам повернулась к своей дублерше: – Вот мой друг и моя ученица, она будет заменять меня в балете, пока я снова не смогу танцевать. Позвольте мне представить ее вам.
Ясный, красивый голос зазвучал громче: – У нее красивое имя, которое вы отныне будете так же хорошо знать, как мое. Лорды, леди и джентльмены, позвольте мне представить вам новую молодую балерину Риппл. Риппл – струя, та самая струя, которая несется вверх и вниз – вот так! – по воде. – Она сделала плавный жест своей очаровательной гибкой рукой. – Вы найдете это имя в программке.
По залу пронесся шелест, как будто ветер пробежал по опавшим листьям; все стали просматривать программки.
– Сегодня оно напечатано маленькими буквами, но отныне будет печататься такими большими буквами, какие только допустимы для примы-балерины, – Риппл!
VIII
Последовавшая затем сцена послужила пищей для многочисленных лондонских газет и журналов. Она захватила весь театр – от самодовольного зрителя в креслах до последнего прибывшего, которому досталось только «стоячее» место в глубине галереи. В ближайшие дни ей предстояло стать главной темой разговоров во всех столичных гостиных.
Все танцоры на предстоящих балах в Лондоне будут начинать свою беседу так: «Вы были, конечно, на русском балете? На этом замечательном спектакле с двойником Мадам, новой балериной Риппл? Вы видели это? Как интересно! Замечательно, не правда ли?»
В лондонских предместьях люди, весьма далекие от светских раутов, говорили: «Ни за что не хотел бы пропустить такое зрелище! Что за драматический спектакль! Лучшей пьесы я никогда не видел. Они обе стояли там. Поразительно! Едва можно было различить их, даже в бинокль. Это, должно быть, сестры. – Мне говорили, что более высокая, Риппл, англичанка. – Разве? Мне передавали как достоверный факт, что она русская; Риппл – это только театральный псевдоним. «Миррор» уверяет, что она англичанка и ее имя действительно Риппл. – Да, мне говорил один человек, будто его знакомые точно знают, что она шотландка. Право, не знаешь, какому слуху верить…»
Не доказывают ли все эти разговоры, что Риппл уже достигла того, что называют славой?
Высказывалось еще мнение, что речь Мадам была «одной из искуснейших реклам, какие только можно себе представить», и что руководителю театра удалось найти блестящий выход из положения, грозившего неминуемой катастрофой.
– «Превосходный трюк», – авторитетно заявляли некоторые. Но таких было меньшинство. Почти весь Лондон признал, что в вечер премьеры произошло то, что и было в действительности, что это не трюк, не реклама, а необычный и великодушный поступок великой благородной артистки, которая, сама выбыв из строя, хотела дать возможность попытать счастья своей юной ученице.
Среди многочисленной публики находились скептики, насмешливо относившиеся к неистовым аплодисментам; были и такие, которые не могли удержаться от слез. Словно сквозь туман смотрели они на сцену, и все плыло у них перед глазами, как в искусно поставленной картине океана. Огромный потолок из театральных полотен возвышался над головами трех людей, которые из зала казались крошечными куклами, жестикулирующими на сцене жизни. Кукла-мужчина в ярко-красном трико и две женские фигуры, по-разному одетые, но такие похожие, и все они раскланивались, как бы покачиваясь на волнах аплодисментов.
– Браво, Мадам! Браво, Риппл! Риппл, ваше слово! Слово!
– Скажите им что-нибудь, Риппл, – сказала Мадам дрожащими губами. – Я сейчас ухожу. Больше не могу.
Одиноко стояла тонкая фигурка Риппл, как скульптура из белого коралла на фоне малиново-золотых декораций. Новый взрыв аплодисментов, подобно ливню, обрушился на эту хрупкую фигурку. Они предназначались уже не для Мадам. Зрители приветствовали Риппл, и ей предстояло впервые встретиться с ними лицом к лицу. Она не могла больше воспринимать происходящее как продолжение своей роли.
От этой мысли мужество покинуло Риппл. Ее охватил знакомый артистам страх сцены. Вокруг было множество цветов, поднесенных Мадам, которая от них отказалась, и они остались у ног Риппл – большие букеты роз, лавровые венки, дорогие нарядные корзины, роскошные орхидеи… Головка Риппл с только что остриженными, покрытыми зеленой пудрой волосами склонялась над ними, как надломленный вянущий бутон.
– Слово, Риппл! Слово! – приветливо и добродушно кричали зрители, но Риппл воспринимала их крики иначе. Все эти люди уже не казались ей друзьями. Риппл почудилось, что она видит фантастическую оранжерею, ряды за рядами бесчисленных чудовищных цветов, кричащие рты раскрываются и закрываются, человеческие глаза впиваются в нее, тянутся к ней, наполняя смятением ее душу.
«Я не могу этого выдержать, – оцепенев подумала она, – колени у меня подгибаются. Мадам покинула меня. Я упаду в обморок, или свалюсь в яму для оркестра, или не выдержу и наделаю глупостей и все испорчу. Не думала, что мне предстоит такое; говорить сейчас с ними – выше моих сил. Я, кажется, не в состоянии сделать ни шагу, не смогу уйти за занавес… Что делать?»
Риппл растерянно смотрела во все стороны. Ей так хотелось бы увидеть свою мать! Она стиснула руки и почувствовала, что держит букет цветов. Машинально девушка подняла его и безотчетно подумала: «Все они пахнут цветочным магазином…»
Внезапно какая-то перемена произошла в ней, до нее донесся свежий запах. Дыхание настоящих сельских цветов… Жадно вдохнула она их аромат. Чудодейственный запах перенес ее домой, в детство, напомнил нежный голос матери, песнь реки, смех братьев на холме…
Риппл забыла шумный театр и свой страх перед бесчисленными лицами зрителей, она чувствовала только в руках этот букет цветов, простой и незатейливый. Наскоро собранный букет, из тех, что деревенские жители готовят для городских гостей. Полураспустившиеся старомодные алые розы; белые лесные гвоздики с вишневым ободком; цветы и обычный папоротник… О, как напомнило ей это родной дом! Мгновенно припомнила она сегодняшнее утро, которое, казалось, было бесконечно давно… – «Я послал вам букет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34