В уютном салоне машины щелкнул замочками портфеля, полистал имеющиеся там бумаги и, извинившись, попросил водителя свернуть сначала в сторону Малбери Уолк.
– Ты не будешь против, если мы заедем по пути ко мне, а потом уже я провожу тебя домой?
– Да, конечно, – ей хотелось оставаться с ним как можно дольше, хотя вероятное появление Лиз пугало.
– Жди меня в машине, – велел ей Дэвид, когда водитель притормозил напротив красного дома, и захлопнул дверь.
Люсия проводила влюбленными глазами его удаляющуюся фигуру, затем лениво осмотрела дом: завитки решетки сверкают свежей краской, шторы опущены, на клумбах появились новые цветы. В течение следующих пятнадцати минут она болтала с водителем, рассматривала прохожих и размышляла о неопределенности своего будущего. Они могли бы уехать из Англии, ведь Маковски знают во всем мире, могли бы просто снять квартиру в каком-нибудь «антикварном» районе. Пойдет ли на это Дэвид? Неважно, она не будет настаивать. Пусть даже он останется здесь, а она уедет в Мадрид и будет прилетать к нему, как только выдастся свободное время. Можно и вовсе бросить университет. Или попробовать учиться здесь. Психолог с оксфордским дипломом – звучит красиво.
Джейн Хардли – единственная университетская подруга Лиз, с которой та по старой памяти поддерживала отношения. В душе Джейн – убежденная холостячка не одобряла выбор Лиз даже тогда, двадцать лет назад, когда другие молодые преподавательницы колледжа с завистью следили за отношениями симпатичной стажерки и набирающего славу пианиста, сразу же очаровавшего всех своей летящей пластикой и изысканной красотой черт. Маковски представлялся Джейн легкомысленным, недалеким и чрезмерно властным. Все эти годы она старалась ни словом не обмолвиться о своем истинном отношении к Дэвиду, но всякий раз, приезжая из Орвика поучаствовать в столичной суете, как могла избегала общения с ним.
Направляясь к хорошо знакомому ей дому на Малбери Уолк, она надеялась застать Лиз одну. Машина, стоящая у ворот, заставила ее поморщиться: другие гости могли испортить общение с подругой. Но не возвращаться же назад! Она застегнула полы старомодного пиджака и решительно подошла к воротам. В это время, лихо перескакивая ступеньки, показался Дэвид. Джейн остановилась, нервно постучала концом зонтика-клюки по мостовой и, напустив на себя как можно больше важности, приготовилась к встрече. Внезапно ее отвлек вид очаровательной девушки в машине. «Куда это он в такой час да в такой компании?»
– Добрый вечер, Дэвид.
– Джейн? Не ожидал вас увидеть.
– Вижу, что не ожидали.
– Это написано у меня на лбу?
– Не совсем на лбу.
– Мне очень жаль, но я вынужден распрощаться с вами до вечера. Лиз извиняется за свое отсутствие, она вернется с минуты на минуту. Тереза приготовит зеленый чай, как вы любите.
– Очень мило с вашей стороны. Армия учеников растет день ото дня? – Она покосилась в сторону проезжей части.
– На недостаток не жалуюсь. Вас проводить до крыльца?
– Спасибо, я сама. – Джейн дождалась, пока Дэвид откроет дверцу машины, внимательно посмотрела на Люсию, после чего с царственным видом пошла к дому.
* * *
День выдался солнечный. Парк радовал глаз контрастными пятнами света и тени. Песчаные тропинки были совсем сухими, и только у стволов деревьев влажными земляными комочками оставались следы каждодневных дождей.
Лиз чувствовала себя прекрасно: она достала из шкафа узкие джинсы, которые не надевала уже давно, но которые пришлись ей впору, завязала узлом на животе клетчатую рубаху и, развлечения ради, захватила с собой ковбойскую шляпу из светлой кожи.
– Ну как же ты хороша сегодня! – не удержалась от комплимента Джейн, поправляя желтые поля. – Сейчас возьмем себе лучших лошадок. Я тебя уверяю: если уж не в Орвике, то у Чарли.
– А вот и он!
К ним навстречу спешил внушительный, бородатый крепыш лет сорока, в жилете с бахромой и высоких сапогах. Узнав старую знакомую, он тут же распахнул объятия и не успокоился, пока не поцеловал недотрогу Джейн в ее тщательно напудренную щеку.
– Лиз, вот он, легендарный Чарли! Единственный мужчина, которому можно доверять. Я считаю, что у него лучшая конюшня в городе.
– Леди, вы преувеличиваете.
– О нет, я не преувеличиваю никогда!
Джейн, продолжительно восхищаясь каждой из предложенных лошадей, выбрала себе в конце концов невысокую рыжую кобылу со стриженой челкой, а ее подруге достался серый добродушный красавец по имени Остин. Чарли сам оседлал питомцев, беспрестанно рассказывая истории из их жизни. Лиз умиляли огромные мокрые ноздри и шершавые губы животных, она долго не садилась в седло, наблюдая за добродушно-печальными мордами.
Сначала Джейн, хорошо знавшая парк, указывала дорогу, потом, когда тропинка стала шире и количество пеших гуляющих резко уменьшилось, можно было ехать рядом. Джейн, с короткой прической и грубоватыми чертами лица, смотрелась в седле совсем по-мужски, Лиз – напротив: собранные сзади в свободную косу волосы и выбившиеся впереди пряди молодили ее и немного напоминали то время, когда ее считали интересной женщиной с выразительными, необычными чертами лица и спортивной фигурой. Тогда еще говорили, что она похожа на инопланетянку: огромные глаза и совсем крохотные нос и губы. Лиз такие сравнения не особенно нравились, но она привыкла к ним, как привыкают к прозвищу.
– Ни один мужчина не может заменить мне удовольствия попрыгать в седле, – заявила чопорная Джейн, догоняя проворного серого скакуна.
– А если эти вещи совмещать?
– Ни за что на свете. С ними хлопот не оберешься.
– С мужчинами?
– Но не с лошадьми же! Лошади знай себе жуют овес. А мужчины? Ты сколько сил и времени тратишь на своего мужа? – Лиз заметно погрустнела. – Вот видишь. Он же у тебя ребенок. Избалованный ребенок.
– Джейн, ты не знаешь… Я каждый день, прожитый с ним, стараюсь продлить…
– Иногда мы думаем, что живем с кем-то, а на самом деле живем одни.
– Когда наступит действительное одиночество, мы поймем разницу!
– Лиз, посмотри на меня, я – одинокая женщина, но мне хорошо и спокойно.
– Да, ты права, лучше не иметь, чтобы не терять, но я имею. И не хочу потерять.
– Ты уверена, что имеешь?
– Да.
– Лиз, прости, если сделаю тебе больно, но у девицы, с которой я вчера видела Дэйва, была такая физиономия, будто имеет она, а не ты.
– В молодости так бывает.
– Ты ее знаешь?
– Да. Думаю, это была дочь Нортона. Помнишь Филиппа, скрипача?
– Конечно. Этакий мямля. У него еще жена – фурия.
– Бывшая. Она мать девочки.
– Этой малолетней шлюшки?!
– Джейн, она самая обычная девочка, трогательное существо. Я ей по-своему благодарна.
– Она не понимает, что делает.
– Мы все не понимаем, что делаем, Джейн. Она, не желая того, взяла на себя часть моей работы.
– Как ты можешь так спокойно относиться к подобным вещам?
– Просто там, – Лиз указала на испещренное тяжелыми белыми облаками небо, – будет все равно, кто из нас играл какую роль, там останется только настоящее. – Она натянула поводья, и озадаченная Джейн едва поспевала, чтобы не упускать из виду роскошный хвост Остина.
* * *
Закрыв за собой дверь кабинета, Лиз сделала несколько шагов и машинально опустилась в прохладное кресло. Ее глаза упирались в пустоту. Проходившая мимо девушка в голубом медицинском халате остановилась возле нее.
– Вам нехорошо, леди? Может, успокоительное? – спросила она.
– Нет, спасибо… Где у вас здесь, я забыла, выход?
– По коридору направо.
Лиз встала и, не поднимая головы, двинулась в указанную сторону. Ее хлестнуло по лицу ветками разлапистого дерева в кадке – она пошла прямее.
Ключ никак не хотел попадать в замок зажигания. Лиз положила руки на руль и опустила на них голову. Шум ближайшей к стоянке улицы постепенно наполнял мысли равнодушной чепухой. Когда в соседней машине сработала сигнализация, Лиз решила, что впечатлений окружающего мира уже достаточно для следующей попытки. «У меня руки старухи», – подумала она, глядя на сеточку вен и коротко остриженные ногти. «Не отчаивайся», – ответил ей «меркури» тихим шипением мотора.
При въезде в Челси она чуть не врезалась в автобус. Многочисленные пассажиры обоих ярусов дружно направили в нее стрелы своих недоброжелательных взглядов, их водитель пожурил рассеянную автомобилистку длинным сигналом, заглушившим скрежет тормозов. Зажегся красный. Лиз остановила машину и с ненавистью уставилась на пешеходов: бегут себе, сами не понимают куда. Какая беспросветная глупость, эта повседневная жизнь! Мы расписываем себе каждый день, спешим куда-то, чего-то постоянно хотим, а в результате все равно недовольны, постоянно недовольны. И вот кто-то решает сверху, что хватит, такому-то и такому-то составлять план на завтра больше не надо, и мы понимаем, что, в сущности, нам было нужно только жить, дышать, видеть и чувствовать, просто что-то чувствовать, все равно что.
Хотя нет… Вот они торопятся выполнить свой суточный план: выбритые до ссадин менеджеры, заросшие художники, студентки в юбочках короче некуда, бизнес-леди – до середины колена, бальзаковские дамы – до середины икры – и не знают никакого трагизма, обходят стороной бермудский треугольник, в котором она барахталась более двадцати лет, дыша воздухом, пропитанным соленой, обжигающей глотку водой. И только посмей кто-нибудь из них, бегущих по суше, протянуть ей руку помощи!.. Она ответила бы взглядом, полным такого презрения… Лиз вздрогнула: в стекло ее машины стучали.
– Вы заснули?
Горел зеленый, по-видимому, давно. Поток машин раздваивался сзади, объезжая ее «меркури» и соединялся в нескольких метрах от бампера.
Дэвид был дома. Лиз чувствовала его присутствие безошибочно. Для этого ей достаточно было переступить порог. Она поднялась наверх, в его любимую овальную комнату, выдержанную в бежевых тонах. Оторвавшись от телевизора, он изучающе оглядел жену. Ее нервозность не обещала ничего хорошего.
– Ты замечательно выглядишь. Этот костюм тебе к лицу.
– Полагаю, что выгляжу я просто ужасно.
– Тогда посмотри назад.
На журнальном столике стоял букет ее любимых маргариток, но это, кажется, только еще больше расстроило ее.
– Дэвид, нам нужно поговорить, выключи, пожалуйста, этот дурацкий фильм.
– Я не в лучшей форме для серьезных разговоров. – Он взял пульт в знак согласия, но, подумав, всего лишь переключил канал. – Представляешь, эти негодяи признали лучшей Энн. Ты же слышала, как она играет, она не понимает ничего в Шопене. Это все равно, что на скорость обводить трафареты и говорить, что рисуешь.
– Тебя это расстраивает?
– Скорее возмущает. Ты говорила с Ником по поводу концертов в Париже?
– Я не успела, Дэйв. Признаться, у меня были дела поважнее.
– Навещала доктора Лейка?
– Как ты догадался!
– От тебя пахнет больницей.
– Скоро тебе придется смириться с этим запахом.
– Кто это решил распоряжаться моими внутренностями?
– Если ты не умеешь этого делать, придется стараться другим. – Лиз стояла напротив него нависшим укором.
– Было бы странно, если бы это делал я сам.
– Дэвид, три года назад еще можно было что-то изменить. Если бы не твое отношение к своему здоровью, не эти круглосуточные репетиции, не сигары через каждые десять минут, не посиделки с Джоном, не…
– Лиз, все было бы так, как оно есть сейчас. Точно так же.
– Ты даже не спросишь у меня, как оно есть сейчас. Ты что, все знаешь? Да, конечно, ты всеведущ, ты всегда знаешь все лучше других!
– Не стоит нервничать. Лиз, я не хочу, чтобы ты нервничала. – Он усадил жену на диван, сел рядом и обнял за плечи, касаясь губами ее волос. – Ну что там тебе наговорил Лейк? Я старая развалина? Пора на свалку?
Лиз повернула к нему исказившееся от растерянности лицо.
– Дэйв, я с таким трудом уговорила тебя пройти обследование. Тебе все равно, скажи, тебе что, действительно все равно?
Он целовал ее влажные глаза, не отвечая.
– Дэйв, нам нужно опять, опять, как тогда… – Слезы побежали по ее щекам. – Это твой последний и единственный шанс. Я сделаю все…
– Хорошо. Я же не враг себе, правда? Лиз вытерла слезы.
– Операцию нужно делать как можно скорее.
– Но хотя бы месяц у меня еще есть?
– Я хочу, чтобы ты сделал это немедленно.
– Попросить Терезу принести из кухни нож?
– Перестань паясничать!
– Лиз, людям хочется пировать даже во время чумы, так уж они устроены.
– Твои пиршества тебя сгубили!
– По-моему, ты спешишь ставить на мне крест. В этом ты превзошла даже самого Лейка, он хотя бы дает мне шанс.
– Он ни в чем не уверен.
– Только дураки во всем уверены. Лейк не дурак, хотя и зануда.
– Зачем тебе месяц?
– Ну хотя бы две недели.
– Это бесчеловечно, как ты не понимаешь! По отношению ко мне… и к тебе самому.
Дэвид молча выключил телевизор и стал быстро расстегивать податливые пуговицы ее жакета. Она покорно принимала его внезапную страсть. В такие минуты в нем было столько жизни, что, казалось, хватило бы на пятерых. И не верилось, что там, за дверью с медной табличкой, речь шла о том же самом человеке, ощущение которого, такое знакомое, по-прежнему ошеломляло ее… Лиз никогда не уступала мужу в любовном пыле, она умела чувствовать так же, как он, но для него эти чувства были естественными, как дыхание, а ей приходилось расходовать с ним всю себя.
* * *
Не отрывая глаз от газеты, Филипп протянул руку к резко зазвонившему телефону. Это опять была Соледад.
– Привет, дорогой, – на своем певучем английском сказала она и сразу же перешла к делу. – Мне нужно, чтобы ты встретился с Дэвидом, причем как можно скорее… («Соледад по-прежнему верна себе», – усмехнулся Филипп.)…Объясни ему, этому… – и тут она выдала по-испански несколько эпитетов, о смысле которых Филипп мог лишь догадываться.
Его всегда шокировало и одновременно привлекало виртуозное использование Ла Валенсианой отборнейшей испанской брани. Она знала великое множество ругательств и употребляла их, порой даже не задумываясь над тем, какую реакцию это может вызвать у окружающих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39