В письме речь шла о задании молодежного журнала «Ла Хувентуд» написать статью о волонтерах Армии Спасения. «И как она только не боится браться за совершенно незнакомые ей темы!» – поразилась Люсия и перевернула страницу.
«Я договорилась с Пепой, администратором, на одиннадцать, но приехала уже за полдень. Представляешь, они сидят в этом штабе Армии двенадцать человек в одном помещении. Я сначала даже растерялась, но Пепа помогла мне во всем разобраться. Она – прелесть, такая спортивная, в футболке, джинсах, и никакой косметики. Половина спасателей сразу же ушли куда-то вместе с ней, а меня усадили смотреть папки с фотографиями. Если бы не стрижка от Эухенио, я чувствовала бы себя полной дурой! А так спасатели смотрели на меня с интересом, а спасательницы, обе молодые и симпатичные, – как на соперницу. Теперь – о моем герое. Он убил меня своим равнодушием. Ноль внимания с его стороны. Ему около тридцати, волосы – темные, глаза – стальные, лицо – загорелое. И главное – такие мощные плечи! Как у римского центуриона. Я досадовала: никакой реакции на новое лицо, то есть на меня, сидит себе, работает. Полтора часа я рассматривала все эти пресс-релизы и отчеты о последних экспедициях в Африку и Латинскую Америку, боясь подойти к нему. Представляешь, боялась! И это я, Кармела Моралес! Фотографии превосходные. Как в лучших журналах. Они раскрывают новый мир – неизведанный, страшный, иногда даже жестокий…»
Стук в дверь заставил Люсию прерваться на самом интересном месте. Она не сомневалась, что это Эйприл, но увидела на пороге отца. В это время он мог быть где угодно, но только не дома.
– Люсия, извини, что побеспокоил. Эйприл приготовила черный пудинг с тыквой. Спустишься? – И он посмотрел на часы, давая понять, что время трапезы уже давно наступило.
Выражение опасения на ее лице сменилось ликованием человека, только что выплывшего на берег после кораблекрушения. Люсия не переставала удивляться тактичности отца. Несомненно, это он попросил Эйприл приготовить любимый ею с детства пудинг. Он сделал это, чтобы его дочь, у которой, по его представлениям, проблемы в личной жизни, не чувствовала себя виноватой из-за ночного отсутствия. Интересно, что он думает о ее исчезновениях? Люсия хотела ясности и понимания в отношениях с отцом, но не могла выдумывать истории о сердечных разговорах с подругами до первого луча солнца или прочей ерунде. Рассказать о своей любви Филиппу было не так просто, как Соледад. Он задавал светски-праведный тон, которому невозможно было не соответствовать. Не потому, что Филипп осудил бы ее, но потому, что здесь, в Англии, в его опрятном доме, такая позиция казалась единственно правильной.
– Папочка! – Люсия расцеловала отца и, уже выскочив в коридор, вспомнила, что письмо Кармелы не дочитано. – Я спущусь через пять минут, ладно?
Похождения Кармелы всегда вызывали у нее интерес, но сейчас – особенно, так как в строчках письма, то убористых, то размашистых, взлетающих или падающих, угадывалось нечто новое, не замечаемое за подругой ранее, возможно, настоящее увлечение. Люсию окрыляло чувство солидарности: она влюблена, как глупышка, но если уж сама Кармела волнуется, выводя имя своего спасателя, значит, это естественно и непорочно.
«Он не хотел меня замечать, а только рылся в бумагах и потягивал кофе! Я решила прорваться сквозь эту стену. Он мне сразу понравился. Его зовут Феликс Миро. У него низкий, хрипловатый голос. Когда он в ответ на мое обращение представился, в его взгляде читалось только: «Это чужая территория. Что тебе здесь нужно?» Я все проигнорировала и, подключив к делу чарующую улыбку, попросила у него интервью. Я говорила специально громко, чтобы все слышали и он не мог отказать перед столькими людьми. Но он посмел отвергнуть мое предложение: «Извините, сеньора Моралес…» Я тут же поправила его, сказав, что я – сеньорита, а он послал меня к какому-то Пако, который якобы знает больше, чем он. Но это все неправда! Я, конечно, опасалась, что Феликс, в котором сразу бросается в глаза что-то дикое, экзотическое, окажется на поверку самым обычным парнем, но интуиция подсказывала мне обратное. Так оно и вышло. Пепа рассказала мне потом, что все эти фотографии делал он, Феликс. «Наш скромный гений» – так она его назвала. Я попыталась заговорить с ним о фотографиях, но он откровенно издевался надо мной, а потом сбежал в кабинет шефа. И тут-то мне пришла в голову идея попроситься прийти к ним еще раз. «Один день из жизни сотрудников Армии Спасения» – это, по-моему, гениальная идея! Но принесет ли она плоды? Я сама не понимаю, зачем мне это нужно, но он второй день не выходит у меня из головы. Меня попросили приехать к девяти тридцати – что за издевательство – вставать в такую рань! Но я встала (до сих пор глаза слипаются), приехала и с ужасом обнаружила, что никого, кроме Пепы, в их нищенском офисе нет. Все уже разлетелись по делам. Целый день мне пришлось слушать лекции по фармакологии и оказанию первой помощи, смотреть, как корячатся скалолазы и участвовать в дурацком психотренинге. Но к вечеру небо сжалилось надо мной. Пепа, догадавшаяся, как мне кажется, об истинной цели моего визита, предложила мне заглянуть сегодня на вечеринку. Я сначала ушам своим не поверила: какие в этом заведении могут быть вечеринки? Но оказалось, что это проводы, – часть сотрудников едет завтра в Руанду. Я так боюсь, что он не придет! Жаль, что тебя нет рядом, подсказала бы, что мне надеть, чтобы не казаться там белой вороной. Вопрос этот мучает меня уже полчаса. Надо поторапливаться, а то опять безбожно опоздаю. Пока. Пожелай мне удачи! Кармела».
Близнецы болтали ногами, поправляя салфетки на груди. Эйприл наполнила тарелки аппетитным кушаньем. Люсии захотелось сказать ей в благодарность что-нибудь приятное, но, ловя воздух от отсутствия подходящих слов, она остановилась у края стола.
– Тебе звонил какой-то джентльмен, – учтивости ради вполголоса, но все-таки настолько громко, чтобы все слышали, сообщил Дэннис.
Люсия изо всех сил старалась остановить надвигавшееся смущение, но – до чего же несовершенно устроен человек – не могла совладать с собой.
– Наверное… это из образовательного центра…
Братья переглянулись, сдерживаясь, чтобы не подмигнуть друг другу.
– Присаживайся, кажется, пудинг сегодня удался на славу. – Филипп спас ее от атаки Дэнниса и Брэндона, но их инициативу переняла Эйприл:
– Ты записалась на какие-то курсы?
– Да… – Люсия запнулась на мгновение, – по психологии творчества, – закончила она как можно более естественно, уже поверив в собственную ложь, и напряглась в ожидании следующих вопросов. Но тут Бобби с визгом влетел в столовую. Дети еле удержались, чтобы не броситься обнимать своего любимца. Эйприл, держа на зубах очередную ехидность, принялась наполнять собачью миску громыхающим сухим кормом и за этим нелегким занятием – Бобби норовил выхватить еду прямо из пакета – забыла о своих намерениях. Пудинг был, по мнению Люсии, недостаточно сладким, совсем не таким, как готовила в детстве Соледад.
– У нашего трубача, – заговорил Филипп, расправляя салфетку кончиками пальцев с отшлифованными ногтями, – такая же молодая такса. Восемь месяцев.
– Девочка? – восторженно воскликнул Брэндон и судорожно проглотил большой кусок.
Филипп стыдливо захлопал глазами:
– Мальчик.
Бобби, подняв голову над пустой уже посудиной, грустно наблюдал всеобщий смех.
* * *
Лиз гнала свой «форд-меркури» по направлению к Лондону. Она обожала скорость, ярко-зеленые холмы и виднеющиеся иногда между их лохматыми выпуклостями верхушки замков, но сейчас все это доставляло ей мало удовольствия. Этого у нее не отнимет никто и никогда. Это – обиталище ее души, даже более надежное, чем собственное сухощавое тело. А вот Дэвид… Она надеялась не застать его дома и продлить то счастливое время, когда можно принадлежать самой себе, но предчувствие подсказывало ей, что разговора с мужем не избежать. Она сбавила скорость и выбрала длинную дорогу.
Рабочие в синих комбинезонах возились с клумбами. Надо же, озабоченная состоянием Дэвида, она совсем забыла, что договаривалась с ними на прошлой неделе о починке фонтана и ограды. Тереза вышла на тропинку, чтобы встретить Лиз.
– Давайте я помогу. – Она взяла сумку из рук хозяйки и, заметив некоторое недовольство на ее лице, добавила: – Когда возвращаешься домой после долгого отсутствия, все кажется неухоженным и необжитым.
Лиз заулыбалась, и ее глаза покрылись едва заметной влажной поволокой:
– Как вы все точно замечаете!
– Кофе с дороги?
– Пожалуй. С корицей, если можно. Дэвид дома?
– Они с доктором в гостиной. Подать вам кофе туда?
– Нет, лучше в мою комнату.
Лиз направилась, однако, повидать мужа. Первое, что она увидела, – его затылок над спинкой кресла. Легкий беспорядок в волосах и отдельные выбившиеся пряди свидетельствовали о внутреннем напряжении. Клубы табачного дыма висели над доской с костяными шахматами. В своих мягких туфлях без каблуков она вошла неслышно, посмотрела на склоненные головы и – немного дольше – на доску: Дэвида ждал неминуемый мат.
– Кажется, партия окончена, – заявила она о своем присутствии с такой горечью, будто это было ее поражение.
– Лиз? Ну, наконец-то! – Дэвид, по-видимому, испытывал чувства человека, в доме которого закончился ремонт. Лиз вносила порядок, сохранявшийся годами. Он мог иногда тяготить, но еще больше тяготило его отсутствие.
– Мы ждем уже полтора часа, когда же вы скрасите наше общество. – Джон поцеловал руку даме и, довольный выигрышем, откинулся в кресле.
– Я вообще-то собиралась немного отдохнуть у себя.
– Отдохнешь потом. Давай сначала по глоточку бренди.
– Дэвид, может, не надо?
– Смотри, сам доктор Фрай дает мне молчаливое согласие.
– Джон, как изволите вас понимать?
– Даже когда у петуха болит горло, он не перестает кукарекать, леди.
– Я, пожалуй, тоже выпью. – Лиз прошла к бару и плеснула на донышко своего бокала. В дверях появилась Тереза с подносом, на котором одиноко постукивала о блюдце большая и темная, с фантастическими разводами, любимая кофейная чашка Лиз. Тереза обладала поразительной способностью угадывать действия хозяев.
Вот и сейчас ей не стоило труда догадаться, что миссис Маковски не сможет оставить мужа, не обменявшись с ним хотя бы несколькими фразами. Лиз поставила бокал рядом с пузатой полупустой бутылкой и села в кресло.
Приятный, бодрящий аромат кофе поднял ей настроение. Она прослушала комментарии Джона по поводу последних событий в мире. Из всей этой информационной чепухи более всего ее трогали известия о землетрясениях и наводнениях. Она ловила себя на том, что картины бедствий вызывают у нее, наряду с сочувствием, наслаждение. Эта реакция, незнакомая ей в молодости и обнаружившаяся вдруг лет семь назад, повторялась все чаще и чаще. Возможно, она находила в шаткости мира аналогии со своим мироощущением. Лиз безумно нравилось, когда лондонские улицы покрывались ровным слоем воды и можно было с разгона влетать в нее на таком же мутновато-синем «меркури».
– Почему вы не спрашиваете, как Джейн? – Лиз говорила уже совершенно спокойным голосом.
– Случилось что-нибудь сверхъестественное? Может, наша монахиня завела себе любовника? – Джон любил подшутить над старой приятельницей Лиз, то ли считая женское уединение и увлечение всякими там техническими штучками крайне неестественным, то ли вспоминая свой неудачный опыт десятилетней давности.
– О любовниках нет речи, зато у нее появилось несколько фавориток. – Лиз затянулась сигаретой и с наслаждением приготовилась к рассказу.
– Надеюсь, ты не в их числе? – учтиво поинтересовался Дэвид. Он любил Лиз такой, какой она была сейчас: улыбчивой, с блестящими умными глазами, тоненькой, вытянувшейся по струнке, как театральная кукла, которую держат за одну только палочку на шее, оставив конечности висящими вдоль туловища.
– Мне там так были рады!
– Ты хорошо выглядишь, общество старых дев пошло тебе на пользу.
– Я в кои-то веки вновь села в седло.
– Лошади у вас тоже старые девы? – оживился Джон.
– У меня был конь. Вороной и мускулистый.
– И вас не исключили из общества за такое предательство идеалам? – не унимался доктор Фрай.
– Джон, вы несносны.
– Приношу свои извинения. Кстати, мне пора. Бренди превосходный. – Раскланявшись, Джон направился к выходу в сопровождении Дэвида. Лиз осталась одна. Она повертела обручальное кольцо, словно смахивая с него пыль, взяла свой нетронутый бокал и свернулась в кресле калачиком. Сквозь щель в не до конца задернутых занавесах она видела, как рабочие собирают инструменты. Это напомнило ей, как они впервые вошли шестнадцать лет назад в дом, без которого она теперь не представляла своего существования. А дом, в отличие от нее, был таким самостоятельным, таким отчужденным, таким равнодушным к своей участи. С того самого дня, когда белокурая девушка-агент расписывала им с Дэвидом все достоинства покупки, а они старательно высматривали недостатки и не могли найти ни одного, дом так и не признал своего с ней родства. Чем занимается сейчас, интересно, эта девушка? Такая говорливая и кудрявая. Она сразу понравилась Дэвиду. Сейчас ей уже как минимум тридцать пять. Тогда им пришлось столько времени потратить на реконструкцию жилища. Не столько им, сколько ей, Лиз. Дэвида и тогда мало заботили хозяйственные проблемы. Он решил купить два этажа, даже не заглянув внутрь, только увидев из окна машины, что здание похоже на Королевский музыкальный колледж.
– Извини, задержался. – Дэвид был в прекрасном настроении, и это заставляло ее верить в то, что опасения неоправданны.
– Дэйв, не стоит ли тебе обратиться к кому-нибудь помимо Джона?
– Зачем? А, ты все об этом? Зачем? Я чувствую себя превосходно.
– Ты беспрестанно куришь!
– Лиз, ты так хороша, когда усмиряешь свою заботливость! – Дэвид сухо поцеловал жену и принялся разбирать стопку с нотными листами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39