Протянешь руку – они исчезнут. Так обидно, что невозможно влезть в чужую шкуру. Посмотреть на мир глазами Дэвида хотя бы пять минут. Как все это серо: работа, лекции, прогулки с Тони… Кто-то варится в котле страстей, а у нее – тишь да гладь. Скучно. Люсия чувствовала, как ей утерли нос: она, испанка, в сравнении с этими англичанами – просто дохлая муха. Кажется, до вчерашнего дня она считала своим достоинством то, что никогда не оступалась, что в ее жизни все правильно, и только сейчас ей пришло в голову проверить сами правила. Жизнь вдруг превратилась для нее в загадку. Она так мало о ней знает и сможет ли когда-нибудь знать больше, плавно курсируя между домом, университетом и «Фернандой»?
…Дэвид и Лиз. Несомненно, их отношения далеко не идеальны, но это их многому научило, они кажутся людьми, посвященными в смысл всего существующего. Дэвиду почти пятьдесят, но он не утратил пылкости и кажется молодым. А Лиз? Хотела бы она, Люсия, оказаться на ее месте? Может, и да.
На экране мельтешил звездами и инопланетянами космос. Тони, по всей видимости, надоело быть серьезным, и он с удовольствием забыл, что он только зритель. Его волосы были немного взлохмачены, взгляд выражал крайнюю заинтересованность, а руки и ноги расслабленно бездействовали. Люсия позавидовала ему, попыталась последовать его примеру, даже приняла ту же позу, но уже через несколько минут вернулась к своим переживаниям. Она с сожалением констатировала, что обоюдное чувство киногероев, разделенных космическими просторами, пожалуй, воспринимается как более перспективное, более реальное, чем зародившееся в ее душе стремление приблизиться к людям с яхты, к Дэвиду. Он назначил ей свидание, но это уже как сон, как собственные выдумки. Она не может рисковать своим благополучием ради одного-единственного приключения… И за это сама себя ненавидит! Тони ни за что не поймет, почему она согласилась на свидание с Дэвидом. Да и никому невозможно объяснить, зачем это нужно ей.
Она положила свою руку на его расслабленный кулак. Он не повернулся, только осторожно погладил другой рукой ее прохладную кожу ниже локтя, словно прося подождать, не отвлекать его. По-киношному трогательная любовь земной красавицы к бесполому марсианину была ей слишком понятна, настолько, что другие сюжетные линии ее мало интересовали, и было страшно, что конец фильма окажется несчастливым. Дэвид тоже очаровал ее своей недосягаемостью, непохожестью на других. Его спокойствие, превращающееся в одно мгновение ока в страсть! Этим нельзя было не восхититься. Работа холодного ума, а в паузах – почти безумие, сатанинский блеск в глазах. Чем она могла прельстить его? Именно она, а не Мари, не Сьюзи, не кто-нибудь еще. И главное: что теперь делать? Об этом не хотелось думать. Оба варианта влекли за собой печальные последствия: потерять Тони или потерять едва зародившуюся мечту. Если бы можно было уйти от полюсов, найти промежуточное решение. Оно напрашивалось само собой: пойти на свидание так, чтобы Тони ни о чем не узнал. Но Люсия верила в то, что наказание в таком случае неминуемо. Какое же это воплощение мечты, если к нему примешан страх перед наказанием? Да и как можно не сказать Тони, куда она идет, если они не разлучались в Эйлате до сих пор и на полчаса?
Ей нравились красивые кадры, изображающие смену настроений на лицах фантастических персонажей, но редкие картины ночного неба, похожие на детские рисунки, доставляли все-таки большее удовольствие. Почему нас тянет прочь от насиженных мест – или в людях есть что-то птичье? Белесый инопланетный юноша с прозрачной кожей задыхается в земной атмосфере, которую мы вбираем в легкие с наслаждением. Какой у него измученный вид, но при этом сколько желания, стремления к пухленькой американочке! Люсия не знала, с кем себя отождествить: с героем или с героиней. Кто она: отчаянная, гибнущая, влюбленная душа или всего лишь очарованная домоседка. Что это пришло ей в голову? Влюбленная? Неужели она и впрямь влюблена?
Девочкой Люсия влюблялась часто: в соседских мальчишек, в героев книг и фильмов – и всякий раз ей казалось, что пришло наконец настоящее, а все, что было до этого, не любовь. Исключением был Тони. Люсия не успела влюбиться, он опередил ее. Но еще не почувствовав любви, она поняла, что будет с ним. И не только потому, что его глаза блестели ярче, а голос становился выше в ее присутствии. У всех девчонок уже были возлюбленные, а она – одна из самых очаровательных студенток – никак не могла сделать свой выбор. «Я буду тебя любить, заботиться о тебе», – говорил весь его облик. «С ним надежно, удобно и, может, интересно», – прочитывалось тогда в ее повеселевшем взгляде. А сегодня над этой надежностью нависла угроза землетрясения.
Сейчас он умрет, не долетев, измученный инопланетянин. Его подхватят алчные фэбээровцы и разрежут вдоль и поперек в интересах науки.
– Тони, – она подергала его за рукав, – пойдем, мне надоела эта дурацкая сказка.
– Да, да, – отговорился он, не отрывая глаз от экрана, а через несколько секунд удивленно спросил: – Ты действительно хочешь уйти?
Когда они вернулись в солнечную реальность, Тони сказал, что читал рецензию на этот фильм, и успокаивающе сообщил: «Конец благополучный». Люсия не поняла, каким образом можно достичь счастья в таких обстоятельствах, но втайне осталась довольна.
– И почему люди любят такие несуразные бредни? – как можно более хладнокровно спросила она.
– Потому что несуразицы достаточно и в жизни, только мы не отдаем себе в этом отчета.
– Например? Я что-то не совсем понимаю.
– Мы сегодня весь день ходим молча только потому, что ночью все твои чувства побороло одно – сонливость. Разве это разумно, логично?
Она несколько опешила от таких признаний: если уж что и нелогично, так это мысли Тони.
– Ты считаешь меня бесчувственной?
– Вовсе нет. У меня хорошая память. Прости, наверное, я просто преувеличиваю важность… – он замялся, – как все мужчины.
Тони ожидал усмешки, но встретил настороженность.
– Как все мужчины?
– Тебя это удивляет?
– Жаль, если это так.
– Просто ты еще слишком молода.
– А ты рассуждаешь, как врач.
– Это, по-твоему, оскорбительное сравнение?
– Это ответ на глупое замечание, – Люсия повысила голос.
Тони заговорил лишь спустя несколько минут, но признался себе, что рад ее гневу: удалось задеть ее за живое, а значит, еще не все потеряно. Когда он начинал рассуждать о физической стороне любви или хотя бы вскользь затрагивал эту тему, Люсии хотелось ответить так, как это делает в минуты ярости Соледад. Она считала, что лучше рассыпаться в ругательствах, чем подбирать умные слова для того, что можно только чувствовать.
– Пойдем выпьем чего-нибудь, – предложила она. Кафе ютилось под величественной горой, подобно неумело стоящему ребенку у ног матери, но стоило переступить порог, становилось просторным и основательным: удобные стулья, сверкающие столики, бокалы, улыбчивые официанты. Несколько глотков вина расслабили Люсию, ее проблемы уже не казались ей такими нерешаемыми. Люсия любовалась своим цветастым подолом и новыми туфлями в тон. Ей хотелось загладить вину перед Тони, но она не решалась посмотреть ему в глаза: что она там увидит? Терпкое вино ласкало губы и тревожило, как… Да, как вчерашний поцелуй. Он был, действительно был – теперь она вспомнила в точности то ощущение: беспокойство и блаженство одновременно. Виновата ли она перед Тони в том, что Бог послал ей это?
– Тебе понравилось вчера на яхте? – она задала самый обычный, уместный вопрос, и ее сердце вдруг забилось вдвое быстрее, будто это самое откровенное признание.
– Да, когда-нибудь мы с тобой разбогатеем и, если хочешь, тоже купим яхту. Я бы назвал ее твоим именем. – Ее огненный взгляд заставил его устыдиться своих наивных речей.
– Дело не в яхте.
– Ты хочешь еще пообщаться с этими англичанами? Ей захотелось провалиться сквозь землю.
– Нет, я не для этого спросила, – с трудом выговорила она.
– Скоро нам возвращаться домой, мне бы хотелось сделать эти дни для тебя запоминающимися. Как ты захочешь, так и будет, тем более что я не строил никаких планов на сегодня, мне нужно побороть чемоданное настроение, – не унимался Тони.
– Не нужно особенно стараться веселить меня, все и так хорошо. – Она с трудом поддерживала беседу, однако от утренней сухости они избавились.
Тони осмелился даже несколько раз поцеловать ее в щеку и уже не стесняясь рассматривал красно-синие букетики на ткани ее платья. «Неужели он не понимает, что со мной происходит? Я ведь совсем не скрываю свои переживания», – подумала Люсия. Ее недогадливый друг стал разговорчивым, но она только делала вид, что слушает, время от времени поддакивая ему и испытывая от этой фальши чувство, близкое к отвращению. Его губы показались ей слишком бесформенными, расплывчатыми, как и его речи. Неужели это тот Тони, с которым они бегали по ночным мадридским улицам, взявшись за руки, наблюдали рыб под водой, плавали голыми у каменистого безлюдного берега?
– Давай, как тогда, у двуглавой горы! – прервала она его монолог.
– Прямо сейчас? Ты же на каблуках.
– Ну и что!
На море поднялся ветер. Соленые брызги ритмично окатывали ноги.
Когда показался узкий, высокий камень – основная примета места, где они недавно были счастливы, Тони понял, что зря согласился на этот поход. От усилившихся, разбивающихся о него волн камень стал как бы старее, суровее, зазубринки на нем – заметнее, а горы в это время суток утратили радужную расцветку.
– Надо было приходить утром, – заключил Тони.
– Надо было подождать год или два, а потом приходить и ностальгировать, – не согласилась Люсия.
– Через два года появится столько новых впечатлений, что мы и не вспомним об этом. – Он сел и стал чертить что-то на камне палочкой, склонив голову.
Она смотрела ему в затылок: ветер играет кудряшками. Блестящим завиткам весело, а их хозяин только сейчас догадался, что ему подобает грустить. И внезапно охватив руками пушистые, смуглые виски, Люсия поцеловала макушку Тони совсем по-матерински.
На обратном пути доверчивый влюбленный строил планы на будущее, его интересовало, в какой части Мадрида им лучше снять квартиру, какого цвета должны быть абажуры и мебель и скольких комнат было бы достаточно. Люсия поддерживала разговор, но так, словно речь шла о других людях, или как будто она маленькая и играет в куклы. Игра, где все так просто и быстро: сегодня ты в розовой гостиной принимаешь иностранных консулов, а завтра за столиком со сломанными ножками готовишь пирог из трех подгнивших яблок.
Увидев вдалеке утомленного жарой фотографа с ослом и голозадой обезьяной, Тони попросил Люсию сделать снимок на память. Помявшись, она согласилась. Тони обнял ее за талию и оскалился. Ей стало жаль себя, фотографа и даже осла. Что заставляет их разыгрывать счастливые сцены, когда хочется уйти в тень и грустить о несбывшемся? Моментальный снимок – и ты удивляешься, неужели так выглядит твое настоящее: насупленные брови, недоверчивый взгляд, а сбоку – широко и основательно, по-полицейски поставленные ноги Тони, его простоватое, довольное лицо и от этого самого довольства – совершенно разъехавшийся нос. Жаль его, он и не предполагает, что может не нравиться ей таким. «Приеду – порву эту дурацкую фотографию», – решила Люсия.
День стремительно убегал, прятался из будущего в прошлое. Нужно решиться наконец на что-нибудь. Встреча с Дэвидом, как ни пыталась Люсия предвидеть ее ход, оставалась черным пятном, дырой, ведущей в неизвестность. Она приглашена «на стаканчик виски», но почему без Тони и в столь поздний час? А вдруг он придет не один, вдруг это шутка, розыгрыш, насмешка над Тони и над ней? Каких только картин ни рисовало ее воображение, подхватившее неизученный, опасный вирус – тягу к остроте чувств. Люсия боялась разочароваться. Впервые она задумалась о том, насколько широк ее угол зрения: можно напрячься, сдвинуть с места заржавевшие ножки циркуля и упиваться просторами раскидистого круга, а не толочься на узком пятачке обыденности. Ей хотелось пойти, вызнать у Маковски тайну, которая позволяет делать из плавного ручейка жизни шумный фонтан. У нее, несомненно, получится, и она сможет передать свой новый настрой Тони. Какое значение имеют намерения Дэвида, он может так же прямолинеен в своих желаниях, как Тони этой ночью, но при этом, сам того не подозревая, дарит ей целый мир – красочный, яркий. И вовсе не обязательно делить с ним ложе, можно вовремя уйти, но унести с собой кусочек его вечного праздника. Он угощает своим феерическим пирогом, полжизни – за крохи с его стола.
«Я, кажется, сошла с ума», – одернула себя Люсия. Она уже минут десять простояла у лесенки в бассейне, собравшись войти в воду. Курортники недоуменно обходили ее, стараясь не задеть, а потом с ухмылками уплывали к другому бортику. Тони ушел за мороженым.
Бассейн находился во внутреннем дворе отеля. Откинувшись на спину, можно видеть нагромождение окон-близнецов. Одни из них зашторены, а в других играют лучи послеобеденного солнца, отяжелевшего и готового в обратный путь, на ночлег. С двумя вазочками взбитого фруктового лакомства показался Тони. Люсия вынырнула, грациозно поднялась. Вода серебряными струями стекала с ее стройных ног. Купальщица сняла шапочку, и волосы роскошной волной упали на плечи. Спрятавшись в фиолетовый пушистый халат, поджав ноги на пластиковой лавке и водрузив вазочку с мороженым на колени, она принялась за десерт. Кусочки фруктов, бездонный цвет халата и нежный цвет пухлых, чувствительных губ сливались в чудесную гамму, придавая облику девушки неповторимое очарование. Тони не мог притронуться к еде, так как ловил каждое движение Люсии. Он особенно ценил в своей подруге то, что ее красота была естественной, природной. Несомненно, Люсия любила повертеться у зеркала, но ее внешний вид никогда не ассоциировался с кропотливым трудом косметологов, парикмахеров и модельеров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39