Я знала, что с того момента, как Стивен Перселл ступил на эту землю, ничто не ускользнуло от его глаз – будь то подстриженные садовые кусты или сверкающий чистотой дом. И глядя на все это его глазами, сравнивая сегодняшние Семь Очагов с теми, что я увидела в первый раз, я с каким-то испуганным удивлением поняла, как много сделано – как женщина, долго трудившаяся над платьем, когда наконец примеряет сшитый ею наряд и подходит к зеркалу, бывает поражена своим удачным творением.
Но Стивен Перселл воздержался от комментариев. Дрожки отвезли нас и на овощное поле, и я видела, как он окинул взглядом виноградную лозу, обещающую щедрый урожай. Затем мы отправились на хлопковое поле, и хотя тут мне тоже было чем гордиться, от него я не услышала ни слова; и только когда мы подъехали к рисовым затонам и, сойдя с двуколки, стояли на влажном берегу и смотрели на громадное поле, покрытое тысячами зеленых побегов, он повернулся и сказал мне: "Вы хорошо потрудились, миссис Ле Гранд". И при этих словах я покраснела от удовольствия, как школьница.
Потом я показывала ему в своей конторке счета и расходные книги, объясняя, на что и когда был истрачен каждый цент. И хотя поначалу он ничего не говорил, я поняла, что он одобрил результаты моего управления, когда медленно произнес: "Бережливость и труд могут творить чудеса, не так ли, миссис Ле Гранд? Как много плантаций вокруг лежат и превращаются снова в болота, а их владельцы погружаются в нищету и отчаяние…" – Он печально покачал головой: – "Посмотрели бы они на Семь Очагов".
Но только после прекрасного ужина, приготовленного Маум Люси и состоящего из жареных куропаток под яблочным соусом, я заговорила с ним о том, ради чего пригласила. Предварительно я проследила, чтобы сцена была подготовлена – Руперт уложен спать, Старая Мадам отвезена в свою комнату, а одна из бутылок Сент-Клера с золотым горлышком стояла перед Стивеном Перселлом на столике. Затем, усевшись напротив него в гостиной, где через распахнутые окна доносилось пение лягушек и приглушенный жалобный крик козодоя, я изложила ему свое дело.
– Вы понимаете, миссис Ле Гранд, на какой риск идете, одалживая эти деньги – э-э – своему мужу? – сказал он после долгого раздумья.
– То есть?
– Он не вернет их, – сказал он резко и презрительно. – Сент-Клер Ле Гранд ни разу в жизни не оплатил долг честно, только деньгами своей жены.
– Тогда, – выдержав многозначительную паузу, чтобы смысл моих слов был сразу ясен, – тогда Семь Очагов станут принадлежать Руперту.
Удивление вспыхнуло в его глазах, но тут же было погашено.
– Понимаю, – мягко произнес он. – Понимаю. На это вы и рассчитываете? Что он не вернет долг?
– Разве это не лучший выход для Руперта и для Семи Очагов?
Он смотрел в стакан, затем поднял глаза на меня:
– Да, – медленно проговорил он. – Вы правы. Я так боялся, что Семь Очагов пойдут, как и состояние Лорели, на оплату его карточных долгов! Я знаю, как ее всегда мучила эта мысль. – Он помолчал и затем заговорил снова бесстрастным голосом: – И все же, прежде чем пойти на этот шаг, вам надо многое предусмотреть. Во-первых, эта ссуда значительно опустошит ваш счет в банке. У вас может не хватить средств на финансирование работ на плантации в следующем году – я исхожу из той суммы, какая была затрачена вами в этом сезоне. Вы подумали об этом, миссис Ле Гранд?
– Да, сэр. Я надеюсь, что урожай риса и хлопка принесет достаточный доход.
– Понятно. – Он снова задумался. – Но на это нельзя рассчитывать наверняка. Ваш рис и хлопок удачно взошли, но год может выдаться неурожайным. Особенно с рисом. Морской прилив, буря – и ваш рис погиб. Об этом вы подумали?
– Не могу даже представить себе такого, – откровенно призналась я. – Этого просто не должно произойти.
– И все же такое может случиться – как случалось много раз. Природа, к сожалению, не считается с нашими маленькими планами.
– Тогда, – мой голос прозвучал излишне вызывающе, но картины, нарисованные им, напугали меня, – тогда я продам лес на левом краю. Это прекрасный лес.
Он секунду смотрел на меня, потом покачал головой с насмешливой растерянностью:
– Юрист не должен удивляться ничему, – улыбка смягчила язвительный тон. – Но меня всегда поражает, какой расчетливый ум часто таится в головках хорошеньких женщин. Да, – заговорил он опять серьезно, – вы можете продать лес. Сейчас большой спрос на него – вот на прошлой неделе к нам зашел некий мистер Крэм с целью разузнать о заказах на лесоматериалы, с какой целью, мне неизвестно, так как мы предпочитаем не иметь дела с такими клиентами. – Он задумался. – Странно, почему же ваш – э-э муж, если он так нуждается в деньгах, не подумал об этом лесе?
Я хотела сказать, что Сент-Клер. вероятно, и в глаза не видел этого леса, что его знания о своем поместье ограничиваются лишь дорожкой, ведущей на пристань, но тут он снова заговорил:
– Так чего же вы хотите от меня в связи с этим – э-э – планом, миссис Ле Гранд?
– Вашего одобрения.
– Я одобряю его – более того, я знаю, что Лорели Ле Гранд желала этого, не скрою от вас, что у нее было такое же намерение, но она не смогла убедить мужа пойти на это… – Он замолк и бросил на меня задумчивый взгляд. – Не представляю, каким образом вам удалось добиться его согласия, миссис Ле Гранд.
Но я не собиралась раскрывать Стивену Перселлу (и никому другому) отвратительную тайну, которая помогла мне в этом, и, очевидно, по выражению моего лица или по поведению он догадался об этом, так как заговорил о другом.
– Может быть, – сказал он, – именно потому Лорели Ле Гранд решила передать все свои дела в ваши руки, что предвидела, что у вас хватит сил сделать то, что ей не удалось. И это справедливое решение. Сент-Клер безжалостно обирал бедную женщину – и лишил ее не только ее материального имущества, но и более важных вещей – любви ее ребенка и самоуважения. Да, это справедливо, что Семь Очагов будут сохранены для ее сына.
– Значит, мы с мистером Ле Грандом можем на следующей неделе явиться в вашу контору, чтобы заключить соглашение, сэр?
– В любой день, мадам.
Некоторое время мы сидели молча, затем он вдруг отбросил свой деловой тон и поднялся с учтивой границей южного джентльмена.
– Но хватит о делах, миссис Ле Гранд, позвольте налить вам вина. – Он подал мне стакан со старомодным поклоном. – Скажите, мадам, как ведут себя освобожденные негры? Я только и слышу сплошные жалобы на них.
Пока мы пили вино, я рассказывала ему, как Шем держит моих работников в руках, несмотря на северную пропаганду; а тем временем опустилась ночь, крещендо лягушачьего оркестра перешло в какую-то сумасшедшую симфонию, а из окна нам хорошо был виден трепетный танец мотыльков над цветущим садом.
Внизу, у лестницы, я передала ему зажженную свечу и пожелала спокойной ночи. Но он не сразу стал подниматься наверх. Он стоял на нижней ступеньке и смотрел на меня, и я заметила, что его лицо, которое во время нашей беседы светилось дружелюбием и мягкостью, снова стало серьезным.
– Я чувствую себя обязанным, миссис Ле Гранд, сказать вам еще одну вещь. – Его испытующий взгляд был устремлен на меня, а рукой он приглаживал седую копну волос. – Это касается вашего мужа.
Я смотрела на него в ожидании. Он ударил ладонью по перилам:
– Вот что. Вы представляете, что за характер у вашего – э-э – мужа?
– Думаю, что да, сэр.
– Вы знаете его с той стороны, с какой он известен мне? Знаете, что он никогда не уступает? Что добивается того, чего хочет, всеми правдами и неправдами? – Он улыбнулся и развел руками. – Видите ли, меня удивляет его готовность заложить Семь Очагов за состояние своего сына? Это на него не похоже.
Я медленно проговорила:
– Он потому это делает, сэр, – я не смогла сдержать неумолимого тона, – что не способен обеспечить себя сам.
Секунду он смотрел на меня задумчиво, полуулыбаясь, полусерьезно:
– Не очень приятная миссия – предупреждать женщину о ее муже…
– В этом нет необходимости, сэр, – заверила я его.
Он все же не двинулся:
– Так же, как, – осторожно продолжил он, – предупреждать ее о ней самой.
Я с удивлением переспросила:
– Обо мне самой?
– Когда-нибудь, миссис Ле Гранд, медицинская наука придумает название болезни, которой поражены такие люди, как ваш муж, которые считают, что они выше закона и Бога, для которых деньги и материальные ценности превыше всех человеческих обязательств. Она подкрадывается и незаметно поражает в самый неожиданный момент.
Я не понимала, к чему он ведет, и ждала, что он скажет дальше.
– Порой наше так называемое стремление обрести "благополучие" – наше желание освободиться от нужды – может пробудить неожиданные и ужасные порывы, – сказал он. Он вдруг положил свою свободную руку мне на плечо и пристально посмотрел на меня сверху вниз: – Берегитесь, моя дорогая, берегитесь.
Он еще постоял так, затем, убрав руку, сказал: "Доброй ночи, миссис Ле Гранд", и пошел наверх. Пока я тушила свечи на нижнем этаже, я все думала о его последних словах и только удивлялась. Хотя в большинстве случаев мое мнение сильно отличалось от мнения Сент-Клера, но в отношении Стивена Перселла мне пришлось с ним согласиться: он действительно какой-то чудной старик.
Глава XX
В следующий же четверг мы с Сент-Клером отправились в Саванну к Стивену Перселлу, и соглашение было заключено. Сент-Клер подписал документы, и Стивен Перселл вручил ему чек на пять тысяч долларов, который мой муж принял с таким презрительным высокомерием, что со стороны могло показаться, что он оказал великую милость, а мы со Стивеном Перселлом были жалкими просителями. Я снова удивлялась, как ничто – даже явная неприязнь в глазах Стивена Перселла – не могло поколебать уверенность этого человека в своем превосходстве.
В молчании мы ехали назад в гостиницу по жарким улицам Саванны, и мне казалось, что жара растопила уже всю мою энергию и одежда, мокрая насквозь, прилипает к телу. Сент-Клер не произнес ни слова, пока мы не доехали до Пуласки-хауз. Тогда он нехотя проговорил:
– Я оставлю вас в гостинице и поеду в этом экипаже дальше, если не возражаете. Мне надо уладить одно дело.
Я подумала, не связано ли его "дело" с мистером Хиббардом – не бушует ли под ледяной внешностью горячий приступ облегчения от того, что теперь он может вернуть долг и вынуть голову из-под крошечной ножки, которая, несмотря на свои изящные пируэты, безжалостно попирала ее. Конечно, по его поведению ни о чем нельзя было догадаться. Он откинулся на кожаных подушках, его белая рука поигрывала тяжелой цепочкой от часов, и выглядел он просто как джентльмен на прогулке.
Мы остановились перед гостиницей. Без малейшего намека на помощь с его стороны я сошла на мостовую и направилась было ко входу, как вдруг его голос остановил меня:
– Вы собираетесь переночевать в Саванне? – протянул он.
Я обернулась, удивленная:
– Ночевать? О нет. Мне необходимо вернуться. Я отправляюсь вечерним пароходом.
Он неприятно улыбнулся:
– Еще бы, теперь вы будете работать как заводная.
Я резко ответила:
– Я всегда так работала, – и, круто повернувшись, пошла в гостиницу.
Однако, поднимаясь по лестнице в свой номер, я понимала, что он был прав. Теперь в банке осталась лишь небольшая сумма, которой хватит, чтобы только протянуть до конца года. От урожая зависело сейчас все будущее Семи Очагов. И рассказы Стивена Перселла о морских приливах и штормах все еще грозно звучали у меня в ушах. Я была похожа на игрока, который, несмотря на неблагоприятные обстоятельства, рискует потерять все за один миг. И я не нуждалась в напоминании Сент-Клера о том, как уязвимо было мое положение.
Вернувшись на следующее утро в Семь Очагов, я едва дождалась, когда переоденусь, чтобы бежать на поня, со страхом думая, не случилось ли за мое отсутствие что-то, что свело на нет все мои труды и планы. Но страх мой был напрасен. Негры усердно трудились между хлопковыми рядами, и ритмичный стук мотыг звучал для меня как музыка. А когда я дошла до рисового поля, похожего на шахматную доску, где зеленая поросль очерчена была квадратами каналов, то воодушевилась еще сильнее. Я снова подумала, как мне повезло с таким помощником, как Шем.
Когда весна, оставив позади апрель, приступила к маю, началась такая жара, что почти иссушила нас всех, и солнце стало таким огромным и горячим, что мне казалось, если поднять руку, можно дотронуться до раскаленного медного диска. Вместе с жарой появились москиты и оводы; мельчайшие насекомые, которые роились тучами, жалили все, что попадалось и проникали даже через сетки, которые Марго натянула над кроватями. На садовых дорожках, прельстившись солнечным светом, появились змеи, и при приближении к ним, уползали прочь. Однажды я наступила на огромную гремучую змею, что лежала у меня на дороге, и когда увидела раздавленную голову твари и как она корчится в муках, – то прислонилась к ближайшему дереву в сильнейшем приступе тошноты.
Но какие бы неудобства ни приходилось терпеть и днем, и ночью (душные ночи под москитной сеткой приносили мало облегчения), я молилась на погоду, которая творила чудеса с моим урожаем. Когда мои овощные поля начали приносить плоды и жемчужная кукуруза, розовые томаты, хрустящие сладкие овощи разноцветным потоком полились в большие сборные корзины, я забыла и о жаре. Даже после того, как все негры получили свою долю из этого урожая, овощные грядки щедро засыпали нас своими дарами, так что я засадила Марго и Маум Люси за соленье и маринование, и в доме целыми днями стоял аромат пряных пикулей и кетчупа. На следующий год, решила я, буду выращивать овощи для продажи на Север, ведь я не забыла слова Шема о том, что "овощ – как раз то, что нам нужно".
Но долгие жаркие дни не принесли мне облегчения, на которое я надеялась по мере того, как зрел урожай. Это были тревожные дни – такие опасные, сменяющие надежду страхом, что я вспомнила себя маленькой девочкой, когда меня посылали за хворостом в лес, что был рядом с нашим сиротским приютом, где надо было переходить бурный ручей по шаткому бревну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39