Видите, уже зажигают фонари.
Не оглядываясь и не дожидаясь его, я устремилась на улицу, где старик-негр клевал носом на козлах экипажа. Когда Руа влез в карету и сел подле меня, я выпрямилась и сидела, напряженно глядя вперед, в ночь.
Он тихо сидел рядом со мной, его глаза тоже были устремлены на дорогу. Немного погодя он заговорил, и голос его перешел в шепот:
– Я знал, что когда-нибудь ты явишься, Эстер, но я даже не представлял, что ты будешь такой. Не знаю, какой я тебя представлял, но знал, что ты не будешь изнеженной или любвеобильной. Меня тошнит от женщин, которые от любви только льют слезы и цепляются за тебя. Когда я увидел тебя там, в лавке Мак-Крэкина, твой узел каштановых волос и твердый взгляд, то сказал: "Вот она". Такая спокойная и прямая, как молодые деревца, что подрастают в лесу. Я решил, что никогда ничто безобразное не коснется тебя… – Он помолчал, затем добавил задумчиво: – Вот что больнее всего: молодое деревце – и в руках Сента.
Внезапно он бросился ко мне, и я ощутила его горячие губы на своей шее.
– Эстер, Эстер, – твердил он, – думаешь, я откажусь от тебя? – Он торжествующе рассмеялся. – Ни за что – запомни, я тоже Ле Гранд. Ничто не сможет отнять у меня то, что принадлежит мне.
Я сидела выпрямившись, зажав холодными напряженными руками уши, чтобы не слышать его голоса, чтобы мое сердце не отзывалось на прикосновение его губ, но мир вокруг казался таким мрачным и безутешным; голоса негров, распевающих где-то вдали, казались похоронной мелодией – даже тонкий молодой месяц как-то зловеще прорезал ночное небо.
– Прошу, скажи, чтобы ехали быстрее, Руа, – холодно проговорила я. – Становится поздно. Мне надо возвращаться в гостиницу.
Он минуту помолчал, потом я поняла, что он снова рассержен, и, когда он наконец опять заговорил, голос его напоминал бурлящий в горной долине поток:
– Как пожелаете, миссис Ле Гранд, – воскликнул он с насмешливой галантностью. – Отвезу вас в гостиницу к вашему мужу. Может быть, из вас выйдет счастливая парочка двух воров.
Глава XV
Руперт ждал нас на причале, когда два дня спустя мы с Сент-Клером возвращались в Семь Очагов, лицо его выражало нетерпение, руки протянулись за подарками, не успела я выйти из лодки. По дороге к дому он не мог скрыть своего восторга и держал меня за руку так крепко, словно боялся, что я опять исчезну. Пока мы шли по тропинке, он торопливо рассказывал мне о событиях, что происходили без меня. Он нашел водяную черепаху; Шем убил змею и теперь шьет из змеиной кожи пояс, оберегающий от ревматизма; Большая Лу приревновала своего мужа к Стелле, высокой желтолицей девушке.
В гостиной я вручила мальчику игрушечный кораблик и стеклянные шарики, что привезла для него, а затем, когда он уселся на полу рассматривать игрушки, повернулась поприветствовать Старую Мадам, которая, несмотря на утреннее время, уже что-то жевала, чтобы "заморить червячка" до обеда. Она поздоровалась со мной, как всегда, с учтивой иронией, но мне показалось, что ее взгляд был не таким бесстрастным, как обычно; ее глаза смотрели на меня настороженно, как будто она силилась в моем приветствии услышать что-то помимо вежливых банальностей. Но она лишь спросила:
– А поездка прошла благополучно, мадемуазель?
Я пробормотала положенный ответ и быстро, чтобы не быть втянутой в утомительную беседу, поднялась к себе переодеться, поглядывая по пути, в порядке ли содержала Марго дом в мое отсутствие. Но невольно видела перед собой глаза Старой Мадам и задумалась, что было ей известно об этой поездке: что-то подсказывало мне, что она была прекрасно обо всем информирована – и не кем иным, как Сент-Клером. Ведь я давно уже поняла, хотя эти двое ни разу не обменялись ни словом, ни жестом, свидетельствующим об их привязанности друг к другу, что все же между ними существовало полное взаимопонимание; что ни задумывал сын, все находило отклик у старухи.
Что она знала – или чего не знала, – однако, меня особенно не волновало, так как с того дня, как Стивен Перселл отвез меня в банк, где мне рассказали в подробностях о состоянии дел Лорели Ле Гранд, я поняла, что мне нечего опасаться ни Старой Мадам, ни ее ненаглядного сына. И с тех пор я решила действовать только по своему усмотрению и так только, как я сама сочту нужным. Я узнала, что Лорели Ле Гранд, которую я считала слабым созданием, обладала практическим умом и изобретательной прозорливостью. Она оставила достаточно средств для спасения Семи Очагов от разорения; на них можно было сделать все необходимое для осуществления моих планов.
"Она словно встала из могилы, – думала я, переодеваясь в рабочее платье, – чтобы сделать то, что у нее не было возможности сделать при жизни, позаботиться о будущем Руперта и плантации, которая когда-нибудь перейдет к нему; а также, – я не обманывала себя, – чтоб устроить судьбу Эстер Сноу".
Хотя уже было около полудня и солнце палило, я сразу же отправилась в поле, горя желанием поскорее увидеть, как продвинулись без меня дела. Когда я оказалась на месте, меня охватил восторг! Негры уже пахали хлопковое поле! Издалека я увидела упряжку быков, тянувших плуг. Вспаханная земля лежала огромной черной заплатой на фоне зелени. Я смотрела на протянувшиеся по полю борозды; я чувствовала запах сырой плодородной земли, повернувшей свое черное лицо к небу, и я догадалась, как, должно быть, пришлось Шему неустанно подгонять работников, чтобы успеть все подготовить к пахоте. "Безусловно, – сказала я себе, – на него можно положиться – и тут мне лучше не вмешиваться"; так что, постояв там немного, я повернула обратно к дому.
В доме же такого усердия не наблюдалось. Маум Люси, как сразу стало ясно, запустила кухню до прежнего безобразия, и я некоторое время провела там, выговаривая ей за неряшество и небрежность, пока она начинала заново приводить свое хозяйство в порядок. Проходя по комнатам первого этажа, я отметила, что повсюду были недоделки, и Марго наблюдала за мной тоже настороженно, заметив в моих манерах что-то новое. Я принимала на себя полное управление всеми делами, что было просто необходимо, Я понимала, сколько дополнительных хлопот теперь свалится на мои плечи, так как теперь и одна деталь не должна оставаться вне моего внимания, но меня не мучили опасения. Наоборот, новая ответственность только придавала мне сил, как и мысль о том, что, хотя многое требуется сделать, теперь на все это есть достаточно средств. Я уже твердо верила в успех – уже видела, как Семь Очагов обретают былое величие, видела эти обильные урожаи, прекрасных лошадей в конюшнях, множество кур, свиней и коров на скотном дворе, огромные мешки хлопка, отправляющиеся на пароходах в Саванну, груженные рисом лодки, плывущие вниз по реке.
И думая об этом, я не переставала помнить о том, что в этих планах, рожденных моими усилиями, фигура моего мужа никак не проявлялась; подсознательно я уже выбросила его из своей жизни.
Мои планы на будущее и поддерживали меня все последующие дни, они придавали работе радость, заполняя часы и отгоняя прочь тоскливую монотонность. Теперь я не сидела сложа руки ни секунды. Казалось, энергия била из меня ключом, причем неистощимым. Дни складывались в недели, и февральские холода уступили дорогу мягкому мартовскому солнцу, а я не знала покоя – да и как можно было? Ведь теперь, когда хлопковое поле было вспахано и засеяно, негры занялись рисовыми топями, наполняли каналы, возводили дамбы, сооружали шлюзы для регулировки уровня воды.
Часто, наблюдая за работой, я поражалась, с какой легкостью успевает Шем уследить за всем разом. С каждым днем мое уважение к нему росло. Я видела, что это был умный и способный человек, и только происхождение и цвет кожи обрекли его на черную работу. Он обращался с другими неграми, многие из которых были старше его, с отеческой мудростью. Даже Джон Итон, самый беспокойный из всех, слушался Шема, как норовистый жеребец слушается опытной руки.
Их так часто одолевали болезни, что в конце концов скорее от отчаяния, чем из сострадания, я устроила в одной из пустующих хижин лазарет, куда, если они серьезно заболевали, их помещали. Это доставило мне еще забот, поскольку каждый работник был нужен на полях, и мне пришлось осваивать много незнакомых дел.
Работая в больничной хижине, я приходила проведать малышей, которые, пока родители усиленно трудились в поле, оставались под присмотром Тиб, девочки с печальными глазами лет двенадцати или тринадцати, чьи костлявые плечики казались такими хрупкими, что едва выдерживали вес малышей, с которыми ей приходилось возиться. Иногда, проходя мимо нее, когда она одиноко сидела на поляне с проворным малышом на руках, я останавливалась поболтать с ней, но, кроме "да, мэм" или "нет, мэм", она ничего не отвечала; и я проходила мимо, унося в памяти безнадежность ее сморщенного личика и грустных глаз.
Но я не забывала о ней, и однажды вечером, когда Шем пришел ко мне с докладом о выполненной за день работе, я заговорила с ним об этом ребенке. Теперь он должен был по очереди оставлять с детьми женщин (сказала я ему), а Тиб освободить от этой обязанности. Я собиралась использовать ее для легкой работы в доме. Тиб научили чистить серебро и накрывать на стол, и я велела Марго сшить ей несколько простых темных платьев. Потом уже у меня возникла идея обучать ее в классной после занятий с Рупертом; и вслед за тем я вспомнила о детишках Таун и об обязанности, возложенной на меня завещанием Лорели. Они тоже должны учиться. Поэтому однажды утром, возвращаясь с полей, я остановилась у домика для надсмотрщика поговорить об этом с Таун.
Я застала ее еще лежащей на постели, хотя было уже девять часов, – на постели, той самой, где лежал Руа, когда Сент перевязывал его рану. Когда я возникла в дверях, она села на кровати, потягиваясь и зевая.
– Да, мэм, – спросила она мягко, – вы хочите меня?
– Да. Я хочу поговорить о Леме и Вилли. Мягкое вопросительное выражение на ее лице сменилось холодной настороженностью:
– Да'м, а что такое?
Я коротко сказала ей о своем намерении учить их вместе с Тиб, и, пока я говорила, она сидела на краю постели, глядя на меня своими влажными глазами, свободно свесив руки – маленькие и красивой формы – перед собой. Когда я закончила, она спросила, по-прежнему мягко:
– А мистер Сент говорит, что это правильно – учить моих мальчиков?
Я сообщила ей, что не считаю необходимым советоваться с мистером Ле Грандом – теперь я решаю здесь такие вопросы; и когда она поняла, что я не шучу, то сказала (словно оказывая мне великую милость): "Не знаю причины, чтоб сказать "нет", – если вам так хочется. Я сказала, что в таком случае она должна каждое утро в десять часов присылать мальчиков в классную комнату а когда добавила, чтобы она следила за тем, чтобы они были аккуратно одеты, ее подбородок гордо вздернулся: "У меня дети чистые".
Надо признать, что обычно это было так. Я заметила, что в домике никогда ни пятнышка, ситцевые платья, обтягивающие ее чувственное тело, что так раздражало меня, всегда были свежими и накрахмаленными; но в тот момент, стоя посреди комнаты, я с удивлением обнаружила, что на этот раз все было иначе. В доме не убирались уже не один день – грязные вещи валялись на полу кучами, кровати не заправлены, даже постели нечистые, и сама Таун – нечесаная и в заношенном платье. Это было жилище женщины, лишившейся стимула и опустившей руки. Интересно, что вызвало такую перемену в ней.
Я опять взглянула на нее и обнаружила, что она смотрит на меня пристально и пронзительно. Я спросила, почему она не наведет в комнате порядок – все лучшее занятие, чем бездельничать, лежа на кровати; она улыбнулась какой-то загадочной улыбкой:
– Скоро 'десь станет чисто.
Я не выносила ее якобы покорной мягкости в голосе, так же как не выносила ее улыбки, но решила не показывать этой женщине, что она способна вызывать у меня досаду, и повернулась к выходу; но на полпути к двери я остановилась – мое внимание привлекла крошечная фигурка, грубо вылепленная из глины, но в которой я с гневом и изумлением узнала свою миниатюрную копию. Тот же узел волос, заколотый на шее, как у меня; даже крошечное платье было точно такое, как одно из тех, что я носила каждый день. И я увидела, что там и тут в маленькое тело воткнуты колючки.
Я тут же поняла, для чего, колдовские чары, которыми Таун надеялась извести меня. Первым моим желанием было схватить фигурку и разбить ее вдребезги. Но я взяла себя в руки и, по крайней мере внешне, спокойная вышла оттуда и направилась к дому. Но по дороге меня мучило негодование из-за того, что Лорели Ле Гранд обязала меня держать Таун на своей плантации. "Наверняка, – сказала я себе, – можно найти способ избавиться от нее"; потому что каждый раз при виде ее и ее мягкого тела с вызывающе поднятым бюстом подливалось масло в огонь, который никогда не переставал жечь меня, как только я вспоминала – да я и не забывала – о том, что тоже люблю Руа.
Глава XVI
Таун и все остальное отошло на задний план, как только пришла весна, и солнце неумолимо подгоняло нас, тех, кто трудился, не покладая рук. Теперь работа требовала всего моего времени, с рассвета и до заката. Я вертелась в безбрежном море самых различных забот. Чего стоило одно лишь содержание в должном виде расчетных книг. Это была бесконечная, утомительная работа. Каждый фунт семян, каждый кусок свинины, бесчисленные мелочи, которые постоянно требовались неграм, сначала должны были вноситься в расходную книгу, потом в книгу покупок, потом записываться в книжки негров на их счет. Надо было обсудить с Шемом план размещения посевов, так как каждая культура была отмечена на грубой схеме плантации, которую я сама начертила и повесила в своей конторке. Потом еще были дела по дому: должны были содержаться в порядке спальни, надо было распределять продукты для стола, проверять комоды и шкафы, постоянно следить за стиркой. А еще ключи. Ключи от буфетов, от комодов, от шкафов с продуктами, с посудой и хрусталем. Ключи всевозможных форм и размеров;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39