Лукреция Борджиа, все это время державшаяся в стороне, но слышавшая каждое слово, шагнула было к Максвеллу, но он остановил ее:
– Я сам.
Ему не хотелось показывать Льюку, что он зависит от других, тем более от женщины. Он с трудом поднялся с кресла и захромал к дому. На полпути Льюк замедлил шаг, обернулся и поманил Лукрецию Борджиа:
– Обойдешь кухню и скажешь Офелии, что тебе велено пообедать с ней.
Он подстроился под медленный шаг Максвелла.
– Боюсь, сегодня вам придется довольствоваться простой пищей. Если бы мы заранее знали, что вы приедете, то приготовили бы что-нибудь особенное.
– Я не привередливый, – сказал Максвелл, отдуваясь из-за чрезмерных усилий при ходьбе. – Я все думаю об этом мерине…
– После обеда мы взглянем на него еще разок. – Льюк разбежался было, но потом был вынужден притормозить и дождаться гостя. – Кстати, напомните, чтобы я показал вам еще одно свое новоорлеанское приобретение. Знаю, как вы интересуетесь неграми, и хочу вас побаловать любопытным зрелищем.
– Всегда рад побаловаться, когда речь идет о неграх.
Они поднялись на невысокую веранду, вошли в распахнутую дверь и очутились в прохладной полутьме дома.
Глава XXI
Лукреция Борджиа зашагала по тропинке, соединявшей конюшню с кухней. Здесь, как и в Элм Гроув, кухня представляла собой отдельную постройку, соединенную с Большим домом крытым переходом. Она понимала, насколько ей повезло, что в Фалконхерсте кухня расположена прямо в доме: иначе ей было бы труднее держать события под контролем. У нее всегда была возможность подслушать разговоры в столовой; пускай все диалоги Максвеллов походили один на другой, она никогда не пренебрегала подслушиванием и заранее знала обо всех событиях, которым еще только предстояло произойти на плантации. Мем располагал еще более богатыми возможностями, так как, прислуживая хозяевам, присутствовал непосредственно при их беседах, однако он почти не обращал внимания на то, что при нем говорилось. Все, что не имело отношения к нему лично, его не занимало; что до Лукреции Борджиа, то ее интересовало буквально все, вплоть до мельчайших подробностей.
Дверь на кухню была распахнута, над порогом вился рой мух. Памятуя о приличиях, Лукреция Борджиа постучалась, прежде чем войти. Ей бы тоже не понравилось, если бы в ее кухню ворвалась без предупреждения незнакомая негритянка. Пожилая женщина с белоснежными завитками на голове (теперь Лукреция Борджиа не удивилась бы, если бы оказалось, что все негры в Твин Криксе стары и седы) оторвала взгляд от очага: стоя на коленях, она перекладывала поджаренные отбивные с противня на сине-белый стаффордширский поднос.
– Ты кто? – Она запнулась, видя, что Лукреция Борджиа – птица высокого полета: об этом свидетельствовали ее приличное черное платье, белый платок, красный тюрбан на голове. – Кто это стучится в мою дверь, когда я готовлю обед?
– Меня зовут Лукреция Борджиа, мэм. – При необходимости она могла быть безупречно вежлива, хотя ей нечасто приходилось вежливо обращаться к представителям своей расы. – Я служанка мистера Уоррена Максвелла. Он сейчас обедает с вашими хозяевами в столовой. Масса Льюк разрешил мне пообедать с вами на кухне. Он сказал, что вас зовут Офелией. Какое красивое имя!
Офелия с кряхтением выпрямилась и поставила поднос на стол.
– Зеб! – крикнула она, не сводя глаз с гостьи. – Немедленно сюда! Белые уселись обедать, а ты пропадаешь невесть где!
На зов явился тот самый пожилой негр, который встречал кабриолет у дома. Он сказал:
– Миссис Льюк просит, чтобы ты достала сливовое варенье, которое привезла ее сестра из Кентукки.
Офелия вытерла грязным фартуком пот со лба.
– То одно, то другое! Сначала выясняется, что у хозяев гости, так что изволь доставать свадебный фарфор, потом появляется какая-то негритянка и просит поесть, теперь тебя принесла нелегкая! Ты что, забыл, что сливовое варенье стоит в кладовке у родника? Уж и не знаю, когда я справлюсь с сегодняшним обедом.
– Хотите, я схожу за вареньем, мисс Офелия, мэм? – Лукреция Борджиа умела изъясняться не только учтиво, но и вкрадчиво. – Только скажите, где родник, и я мигом туда сбегаю, чтобы вам не терять времени.
Офелия сунула Зебу поднос с отбивными и оглядела Лукрецию Борджиа с ног до головы, уперев руки в бока. Сначала она решила, что к ней пожаловала какая-то нахалка, но первое впечатление оказалось ложным. Обращение «мисс Офелия, мэм» и предложение помощи заставили ее смягчиться. От недавней резкости не осталось и следа.
– Как вы любезны, мисс Лукреция Борджиа, мэм! – Офелия тоже умела при желании быть вежливой. – Буду вам очень благодарна. Вы легко найдете родник. Идите назад к конюшне, но не доходя сверните к хижинам. Там и увидите родник. То варенье, что просит миссис Льюк, – это горшочек на верхней полке. Он поменьше других горшков, в которых у меня арбузные цукаты, такой коричневый.
Лукреции Борджиа хватило беглого осмотра кухни, чтобы понять, что дела в Твин Криксе идут хуже, чем в Фалконхерсте. Пол здесь был земляной, неровный, грязный, обстановка случайная, кухонный стол пережил не одно поколение слуг. Кухня в Фалконхерсте куда просторнее, светлее, уютнее, и Лукреция Борджиа порадовалась, что скоро туда вернется. При всей своей лени Мем мог дать фору старой развалине Зебу. Однако она решила быть вежливой с Офелией, даже собиралась помочь ей вымыть посуду, если это займет не очень много времени; она должна поспеть в конюшню, когда Максвелл с Льюком снова перейдут к делу.
Следуя наставлениям Офелии, она направилась к убогим хижинам. Перед одной из них сидела дряхлая старуха – она разминала беззубыми деснами какую-то явно малосъедобную пищу и что-то бормотала негру еще дряхлее ее. Кладовая у родника оказалась полуразвалившимся шалашом, окруженным грязными лужами. В потемках оказалось не так-то просто найти нужный горшок. Выходя с ним на свет, она поскользнулась в грязи и едва удержалась на ногах.
Брезгливо поджала губы и фыркнула. На первый взгляд усадьба Твин Крикс смотрелась внушительно: дубовая аллея и белые колонны настраивали на серьезный лад, однако задняя часть дома находилась в плачевном состоянии. Краска облупилась, одно окно было заколочено досками, из туалета с распахнутой дверью так несло, что приходилось зажимать нос. Весь задний двор зарос сорной травой, которую не скашивали, судя по всему, уже не один год.
Что касается негров, то на тех, которых удалось повидать Лукреции Борджиа, нельзя было смотреть без жалости. Все они стояли одной ногой на краю могилы. Оставалось недоумевать, каким образом Льюк добивается от них хоть какой-то работы.
Зато на кухне ее ждал сюрприз – очаровательная цветная лет двадцати пяти; Офелия представила ее как Вивиан и объяснила, что при необходимости она приходит подсобить на кухне. Лукреция Борджиа отреагировала на новую знакомую с изрядной долей снисходительности. Вивиан, одетая в старое, неопрятное платье из мешковины, не могла сравниться с Офелией – ведь она была всего лишь помощницей, следовательно, к ней следовало относиться не как к равной, а как к второстепенной персоне. Короткий кивок Лукреции Борджиа был призван поставить ее на место.
Старая кляча Зеб потащил поднос в столовую. Офелия полным достоинства жестом указала Лукреции Борджиа ее место за кухонным столом. Лукреция Борджиа с удивлением заметила, что за ее недолгое отсутствие у стола появились два стула, перед каждым из которых красовалось по фарфоровой тарелке с золотой каймой, чашке и блюдцу. Второе место предназначалось для самой Офелии. Та уселась и жестом пригласила Лукрецию Борджиа последовать ее примеру.
Офелия была на кухне полноправной владычицей. Вивиан пришлось им прислуживать, хотя, заметив, какие у нее грязные руки, Лукреция Борджиа едва не прогнала ее и не взялась подавать сама.
На ее разборчивый вкус еда оставляла желать много лучшего. Видимо, отбивные были сделаны из только что заколотого поросенка – об этом свидетельствовала их свежесть, но при жарке была проявлена небрежность, так что сало по краям либо осталось непрожаренным, либо, наоборот, обуглилось. Хлеб из кукурузной муки оказался непропеченным, о бисквиты из пшеничной муки впору было обломать зубы. На десерт подали рисовый пудинг – свернувшийся, почти пресный, без корицы. Лукреция Борджиа была разочарована. Оставалось надеяться, что Максвелл, отведав чужой еды, станет ценить свою кухарку еще больше. Непонятно было, как мистер и миссис Льюк, считавшиеся в округе состоятельными и достойными людьми, могут мириться с такой дрянной кухней. Возможно, им просто не доводилось пробовать ничего лучше. Если бы они побывали в Фалконхерсте, Лукреция Борджиа показала бы им, что к чему… А Максвелл еще советовал ей обменяться с Офелией кулинарными рецептами! Чему тут учиться?
За едой Лукреция Борджиа демонстрировала хорошие манеры, почерпнутые у разных хозяек: чайную чашечку она держала, изящно отогнув мизинец, мясо нарезала мелкими кусочками и отправляла в рот вилкой, а напоследок очистила тарелку с помощью корки. Офелия, сидевшая напротив, наоборот, жадно уничтожала пищу, пользуясь не столько вилкой и ножом, сколько пальцами, и обгладывая кость от отбивной немногими сохранившимися во рту зубами. Трапеза проходила в молчании, нарушаемом только частыми появлениями Зеба, просившего Вивиан то наполнить блюдо, то добавить масла в масленку, то выдать сливки для кофе, то насыпать сахар в сахарницу.
Однако после еды Офелия, отодвинувшись от стола и навалившись на него локтями, отдала должное сплетням – любимому развлечению слуг. Для начала ей потребовалось выяснить, почему Максвелла сопровождает Лукреция Борджиа, а не слуга-мужчина.
– Неужели у вас нет мужчин? – презрительно осведомилась она, словно Максвеллы были белой голытьбой.
– Мужчины? – переспросила Лукреция Борджиа с благородным негодованием. – Вы говорите о неграх, мисс Офелия, мэм? Вот уж этого добра в Фалконхерсте навалом. Штук двести, если не больше, и все как на подбор молодые, здоровые, сильные. Негритянок у нас тоже хватает. Зато кого у нас нет, так это стариков.
– Тогда почему?..
– Почему масса Максвелл выбрал в качестве провожатой меня? Потому и выбрал, что без меня он как без рук. Масса Максвелл пальцем не шевельнет, пока не обсудит все со мной. Даже вздохнуть без меня не может. Это я предложила подарить массе Хаммонду на день рождения коня. Масса Максвелл велел мне ехать с ним, чтобы я помогла ему выбрать самого лучшего жеребчика. Я же говорю: без меня он и шагу не ступит.
– Ух ты! – Офелия изобразила восхищение, хотя на самом деле считала, что Лукреция Борджиа сильно преувеличивает. Чтобы сменить тему, она крикнула: – Эй, Вивиан, принимайся за посуду! И гляди мне, если разобьешь хоть одну фарфоровую тарелку из лучшего хозяйского сервиза, тебе несдобровать!
– Да, мэм.
– А если проболтаешься миссис Льюк, что мы ели с фарфоровых тарелок, то я сама тебя взгрею.
Лукреция Борджиа одобрительно поглядывала на мечущуюся по кухне Вивиан.
– Девка ладная, сильная. Почему не беременная? Сколько раз она рожала?
Офелия мрачно повесила голову:
– Ни разу. Ей давно нужен мужчина: она до сих пор девица.
– В ее-то возрасте? – Лукреция Борджиа не поверила собственным ушам.
– У нас на плантации некому этим заняться. Мы тут все сплошь старики, не считая четырех-пяти телок вроде Вивиан. Хозяин знай себе твердит, что не сегодня-завтра привезет от вас хорошего бычка, чтобы их покрыть, если позволит мистер Максвелл, но это лишь слова. У него одни лошади на уме. О том, что кобылам нужны жеребцы, он не забывает, а о том, что негритянки не могут без негров, не думает. Ничего, теперь все переменится.
– То есть как? – удивилась Лукреция Борджиа. – Раз у вас нет бычков, кто же покроет ваших телок?
Офелия торжествующе улыбнулась:
– Я же не говорю, что у нас их нет. Раньше не было, но в этот раз хозяин с хозяйкой привезли из Нового Орлеана не только коней, но и негра. Никогда не видела таких статных негров! Видать, он многого стоит: ведь масса Льюк выменял его на своего лучшего коня!
– Могу себе представить! – Лукреция Борджиа навострила уши: разговор принимал любопытное направление. Ее интересовало все, имеющее отношение к мужчинам. – Вы говорите, он хорош собой?
Офелия зажмурилась и покачала головой, разыгрывая восхищение, граничащее с умопомрачением.
– Хотелось бы мне помолодеть лет на сорок! Даже такой старухе, как я, при взгляде на него делается не по себе. У него между ног вот такая оглобля!
– Значит, у него все на месте? – Лукреция Борджиа сгорала от любопытства, глаза у нее так и сверкали.
– Еще как на месте! Первой хозяин отдал ему Эми-Лу, так она с тех пор ходит враскорячку.
Не желая ударить в грязь лицом, Лукреция Борджиа парировала:
– У нас в Фалконхерсте таких быков пруд пруди. Сама я сплю с Мемом, слугой из Большого дома, но и другими не брезгую, когда подворачивается случай. Мем уже поистаскался, потому что не может пропустить ни одной телки. Ничего, если масса Уоррен застукает, то его так отделают кнутом, что будет помнить это по гроб жизни!
– У вас в Фалконхерсте секут рабов? – резко сменила тему Офелия. – А у нас – никогда. Хозяин все время грозится, но угрозами дело и кончается. Уж и не припомню, когда у нас кого-нибудь выпороли как следует. Ну, огреют кого-нибудь хлыстом, так ведь это пустяки.
– А в Фалконхерсте дня не проходит, чтобы кого-нибудь не выпороли. – Лукреция Борджиа была готова наврать с три короба, лишь бы произвести впечатление на собеседницу. – Масса Максвелл очень крут. Есть у него один закон: если он велел какому-то негру покрывать негритянку, то к ней никто другой не должен прикасаться, пока она не понесет. Если парочку ловят в кустах или в поле, то обоим не миновать кнута. Телок тоже секут, если они заигрывают с бычками.
Офелия выпучила глаза и разинула от удивления рот.
– У вас секут негритянок?! И вас секли?
Лукреция Борджиа тоже вытаращила глаза, давая понять, что никто в здравом уме не задал бы такого вопроса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43