Лукреция Борджиа только что налила себе очередную чашку кофе и собиралась предаться с Ненси сплетням – вот главное средство, с помощью которого она держала руку на пульсе всех событий на плантации.
Появление Хаммонда было в связи с этим очень некстати.
– Что вам нужно, масса Хам, Одри? – Задавая незваным гостям этот нетерпеливый вопрос, она в сердцах прогнала от стола одного из своих близнецов.
– Мы с Одри отправляемся на реку. Хотим искупаться в омуте. Сделай-ка нам сандвичей, чтобы мы не возвращались сюда обедать. Отец отпустил нас, потому что сам поехал с Мемом на лесной участок, где мне нечего делать.
Ей очень не хотелось отпускать его к омуту, однако она не посмела воспротивиться самому Максвеллу. Тем не менее никто не мешал ей поделиться своими опасениями.
– Там слишком глубоко. Можно в два счета утонуть. Вы уверены, что хорошо плаваете, масса Хам?
Своих сыновей-близнецов она любила, в Хаммонде же просто души не чаяла. Зато Одри – паренька чуть старше Хаммонда, несколько лет подряд остававшегося его товарищем по играм, – она презирала. Отчасти это объяснялось тем, что Хаммонд проводил в его обществе больше времени, чем в ее, отчасти завистью, которую вызывала у нее его светлая кожа. Сказывалась тут и излишняя для мальчика миловидность Одри. Волосы у него были слишком длинными и кудрявыми, щеки слишком гладкими, глаза опушены чрезмерно густыми ресницами, а губы чрезмерно пухлыми и красными.
– Я научил массу Хама плавать, Лукреция Борджиа, так что теперь он хороший пловец. – Одри адресовал Лукреции Борджиа обворожительную улыбку, продемонстрировав безупречные зубы.
Она тоже улыбнулась, но вложила в свою улыбку изрядную дозу презрения.
– Погоди, вот взгромоздишься на аукционный помост в Новом Орлеане – там и будешь лыбиться! Не знаю только, кто на тебя польстится. У тебя еще нет потомства, а пора бы! Если хозяин и сумеет тебя продать, то только как изнеженного домашнего мальчишку, в котором нет соку, чтобы заделать потомство.
– Соку во мне хоть отбавляй, мисс Лукреция Борджиа, мэм, и не только его. – Он похлопал себя по причинному месту, возбудив в Лукреции Борджиа законное любопытство.
– А потомства нет как нет, – не сдавалась она.
– Потому что у меня нет на это времени. Я играю с массой Хамом и не успеваю покрывать девок. Ничего, вот получу от массы Максвелла девку – она у меня и глазом не успеет моргнуть, как забеременеет.
– Где тебе! – отмахнулась она. – Неженка ты, вот кто! Ничего, ты у меня дождешься. Сдается мне, ты учишь массу Хама не только плаванию.
Погрозив Одри пальцем, она направилась к плетеной корзине. Вывалив из нее грязное белье, тут же принялась сортировать простыни. С омерзением отбросив две простынки с раскладушки, на которой ночевал в спальне Хаммонда Одри, она внимательно осмотрела четыре простыни, принадлежавшие Хаммонду и Уоррену, а затем положила конец трапезе Ненси словами:
– Принеси-ка дождевой воды, налей ее в большой котел и разожги огонь. Нечего тянуть! Очисти свою тарелку, ноги в руки – и за дело!
Ненси еще не закончила завтракать, но она отлично знала, что Лукреции Борджиа лучше не перечить, особенно когда та не в духе – достаточно было взглянуть на поджатые губы кухарки и ее прищуренные глаза. Ненси вскочила и метнулась к двери. Близнецы, путавшиеся у Хаммонда в ногах, отпустили его штанины и затеяли было возню на куче грязного белья, но Лукреция Борджиа образумила их звучными шлепками и отшвырнула в противоположный угол, где они теперь терли глаза и надрывно всхлипывали.
Схватив одну из больших простыней, Лукреция Борджиа шагнула к юношам.
– Почему ты не спишь в своей постели, Одри? – Ее глаза метали молнии.
– Именно в ней я и сплю, Лукреция Борджиа, мэм, – ответил Одри, запинаясь. Он запирался, но его все больше охватывал страх.
Она в гневе перевела взгляд на Хаммонда. Он был хозяйским сыном, белым, в отношении которого надлежало проявлять почтительность, однако она была непреклонна.
– Это правда, масса Хаммонд, сэр?
– Святая правда, Лукреция Борджиа! Одри спит на раскладушке, а я – в своей постели.
– Я никому не позволю меня обманывать, даже вам, масса Хаммонд, сэр! Если я не выношу лжи от белых, то тем более не дам обманывать меня какому-то цветному! К тому же меня не проведешь. Не на ту напали! Думаете, разворошили постель Одри и замели следы? Я каждое утро убираю ваши постели. Что же я вижу: постель Одри не тронута, подушка не примята, зато большая постель перевернута вверх дном, на обеих подушках следы голов! – Она впилась глазами в обоих лгунов, готовая их испепелить. Молчание стало невыносимым. – А тут еще вот это! – Она показала на пятно на простыни. – И это! – Она нашла еще одно пятно. – Вот я и спрашиваю: чем вы занимаетесь по ночам, если спите вместе?
Она ждала ответа, но его не последовало. Тогда она подскочила к Одри и отвесила ему оплеуху. Удар был таким сокрушительным, что парень не устоял на ногах. Оказавшись на полу, он пустил слезу.
– Не будь вы белым, да к тому же сыном массы Уоррена, я бы и Вас не пощадила! – крикнула она Хаммонду. – Можете не отвечать, чем вы занимаетесь, – я сама все знаю. Это дурно, это грязь! Знаете, что вас ждет, если не перестанете?
Хаммонд попятился. Он не опасался, что Лукреция Борджиа поднимет на него руку, как на Одри, но ее гнев заставлял и его корчиться от страха.
– Мы ничего такого не делаем, Лукреция Борджиа! Просто мы с Одри иногда спим вместе. Мы любим поболтать.
– Если бы вы только болтали!.. Нашли дурочку! То, что вы делаете, – дурно. От этого вы станете идиотами. Это ненормально, плохо. Я бы поговорила с вашим отцом, но знаю, что это его слишком расстроит. Он так рассердится, что велит отстегать паршивца Одри, чтобы у него на спине не осталось ни клочка мяса. Вас он тоже не пощадит, масса Хаммонд.
– Пощадит, если ты будешь держать язык за зубами. – Хаммонд повесил голову, а потом робко поднял на Лукрецию Борджиа глаза. – Папа не станет стегать Одри. Одри – очень ценный цветной, красавчик, папа уже задумал отправить его на аукцион со следующим же невольничьим караваном. В Новом Орлеане за него дадут хорошую цену. Такого нельзя метить рубцами. Если он поднимется на помост с порченой шкурой, мы выручим за него на полтысячи меньше.
– Ниггеры, ниггеры, ниггеры… У вас одно на уме, масса Хаммонд! Сколько можно взять за того, сколько за этого… Пора вам поразмыслить еще кое о чем.
Она отбросила простыню с выразительными пятнами и присела за стол, пригласив Хаммонда занять место напротив. Ее гнев улегся, и следующие ее слова, при всей их суровости, прозвучали уже без злобы. Она даже взяла его руку в свою.
– В вашем возрасте, масса Хаммонд, сэр, вы уже можете прогнать этого бездельника. Вы выросли, вам скоро шестнадцать лет, так зачем вам в спальне дурацкий черномазый, вечно таскающийся за вами по пятам? Пора положить этому конец. Пускай Одри отправляется обратно в барак. Придется мне поговорить с вашим отцом, раскрыть ему глаза.
– Но ты же не скажешь ему об Одри и обо мне, Лукреция Борджиа? Иначе он ужасно вспылит!
Она покачала головой:
– Я не хочу вас позорить, тем более перед отцом. Хотя поговорить с ним мне все равно надо.
– Спасибо, что меня не выдашь. – Он стиснул руку Лукреции Борджиа. – Хочешь, открою секрет? Я тебя очень люблю, Лукреция Борджиа.
– Нечего подлизываться! – Противореча себе, она потрепала его по щеке.
– И Одри не выдавай! Я не хочу, чтобы его забили до полусмерти. Он тоже хороший негр.
– Ладно, – согласилась она. – Только обещайте мне, что ничего подобного больше не повторится. Это для вашей же пользы, масса Хаммонд, сэр. Сейчас я заверну вам сандвичи. Идите плавайте, если вам так хочется, но когда ваш отец вернется, я с ним обязательно поговорю.
– О чем? – снова испугался Хаммонд.
– О том, что пришла пора многое здесь изменить.
– Скажи, что ты имеешь в виду!
– Предоставьте это мне, масса Хаммонд, сэр. Я не хочу навлекать на вас беду. Так и быть, пускай и Одри пока не знакомится с кнутом, хотя я бы не возражала, если б его шкуру малость подпортили. Такой красавчик знает, сколько за него могут отвалить, поэтому позволяет себе невесть что. А мое дело – защитить вас, масса Хаммонд, сэр. Я вовсе не хочу, чтобы с моим мальчиком случилась беда.
Он обошел стол и обнял Лукрецию Борджиа:
– Ты так добра ко мне, Лукреция Борджиа!
Она потрепала его по руке:
– А как же иначе, масса Хаммонд, сэр! Ведь у вас нет матери, кто же за вами присмотрит? Одна старая Лукреция Борджиа и осталась. Ничего, уж я позабочусь о моем мальчике.
Она встала, подошла к хлебнице, взяла каравай и принялась его кромсать.
– Если вы собрались купаться в омуте, то лучше и впрямь прихватите с собой Одри. Одному там опасно. Только зарубите себе на носу: чтобы больше никаких глупостей, не то ваш отец все узнает.
Она заглянула в чулан, где хранились окорока. Хаммонд покосился на перепуганного Одри.
– Она все знает, – прошептал тот.
– Да. С нашими забавами теперь покончено. У проклятой Лукреции Борджиа и на затылке есть глаза. Она знает все, что творится в Фалконхерсте.
Шепот прекратился. Лукреция Борджиа возвратилась из чулана и взялась делать сандвичи, не жалея масла. Завернув свои изделия в белую салфетку, сложила их в корзинку, которую вручила Одри, грозно помахав пальцем перед самым его носом. Он бросился вон из кухни с пепельным от страха лицом. Хаммонд чувствовал себя увереннее, зная, что ему ничего не угрожает. Он не сомневался, что сердобольная Лукреция Борджиа ни за что его не выдаст.
Она вышла следом за ним на крыльцо, прихватив корзину с грязным бельем.
– Вода закипела, Ненси?
Прачка изобразила крайнюю степень озабоченности.
– И не забудь про мыло. Оно лежит в чулане, на верхней полке. Три хорошенько! Если увижу, что белье не отстирано добела, одна ленивая корова схлопочет по шее.
Зная, что обедать вернется один Максвелл, она особенно постаралась ему угодить. Ей была неведома старая поговорка, согласно которой путь к сердцу мужчины лежит через его желудок, но она по опыту убедилась, что с сытым и довольным мужчиной говорить куда проще, чем с голодным. Не довольствуясь привычным фалконхерстским блюдом – жареным цыпленком, она нафаршировала молодую курочку тестом, шалфеем, тимьяном и чабером и в таком виде зажарила, добавив мелкий белый картофель. Зная вкусы хозяина, не забыла и о коровьем горохе и вдобавок о ломтиках окорока; на десерт был испечен пирог с орехом пеканом. Последнее блюдо, к которому прилагались еще воздушные бисквиты и мед, предназначалось для него одного.
При звуке открываемой двери она сделала стойку, зная, что сейчас войдет Мем, сопровождавший хозяина этим утром. Мема уже ждал только что смешанный пунш, который он поспешно отнес хозяину в гостиную. Потом Мем возвратился за второй порцией, чему Лукреция Борджиа была только рада: она знала, что пунш сделает Максвелла податливее.
Услыхав его шаги в столовой, она заглянула туда и увидела, как он с улыбкой ждет, пока Мем расставит на столе его любимые блюда. Кое-что ее огорчило: она подметила, что у Максвелла опять разыгрался ревматизм и он, прежде чем взяться за вилку и нож, вынужден долго тереть ладони. Выпроводив Мема в столовую с непомерным куском пеканового пирога, она заняла свою привычную позицию у двери и вся обратилась в слух. Только когда звуки из столовой подсказали ей, что трапеза завершена, она открыла дверь и предстала перед хозяином.
– Сдается мне, вам стоило бы немного отдохнуть, масса Уоррен, сэр. Воздух сегодня какой-то сырой, хотя масса Хам убежал купаться на реку. Он сказал мне, что вы ему разрешили. С ним пошел Одри. В гостиной я подложила дров в камин. Посидите немного, прежде чем снова спешить по делам.
Он медленно перебрался в гостиную, причитая по пути:
– Вечно ты вмешиваешься в мои дела, Лукреция Борджиа! Нет у меня времени прохлаждаться перед камином. У меня забот полон рот, а тут еще Хам удрал. Вообще-то ему не мешает развеяться: все работает, работает, на развлечения у него совсем не остается времени.
– Что верно, то верно, масса Уоррен, сэр, – поспешно согласилась она. – Масса Хаммонд – славный паренек. В делах он не знает передышки.
Войдя следом за ним в гостиную, она чиркнула трутом и подпалила сосновые поленья. Чтобы помочь им разгореться, старательно помахала перед камином фартуком.
– Посидите минуту-другую, масса Хаммонд, сэр. Наверное, хотите еще пуншу? Сейчас я велю Мему смешать еще одну порцию.
Увидев, что он склонен последовать ее совету и уже направился к большому старому креслу-качалке посередине комнаты, она ловко пододвинула ему скамеечку для ног, когда же появился Мем, сама взяла стакан с подноса и подала хозяину.
Он принял пунш, но бросил на нее недоуменный взгляд. Его так и подмывало расплыться в улыбке. Пригубив пунш, он устроился в кресле поудобнее и протянул ноги к огню.
– Выкладывай, что тебе понадобилось, Лукреция Борджиа. Знаю-знаю, ты неспроста меня обхаживаешь! Да я просто готов голову отдать на отсечение, что ты что-то задумала. Фаршированная курица, пекановый пирог – и все это мне одному! Камин в гостиной, внеурочный пунш… Зачем ты ко мне подлизываешься? Что у тебя на уме? Знаю я это выражение у тебя на лице. Живо выкладывай!
На самом деле она старалась сохранить невиннейшее выражение.
– Что вы, масса Уоррен! С чего вы взяли, будто мне что-то понадобилось? У меня есть все, что нужно. То есть почти все. Ничего мне не хочется, разве что нового мужчину. Устала я от Мема: что толку от мужика, который блудит по всей плантации, а к ночи так устает, что только и может, что уснуть мертвецким сном? Мем стареет. Мне его больше не расшевелить.
Максвелл решительно помотал головой:
– Не морочь мне голову, Лукреция Борджиа! Если все сводится к новому мужчине, то кто тебе мешает его завести? Тебе и вправду следовало бы об этом позаботиться, потому что я со дня на день прикажу взгреть Мема как следует и он после этого добрую неделю будет для тебя бесполезен. Он все больше портится: пора мне спустить шкуру с него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43