Там она проводила воскресные богослужения, если не подворачивался бродячий чернокожий проповедник; Максвелл же считал, что рабов нельзя смущать религией.
Богослужения пользовались популярностью, хотя присутствие на них оставалось добровольным. Однако согласившись скрипя сердце на возведение часовни, Максвелл категорически возражал против бракосочетания своих рабов. Запрет был наложен даже на примитивную брачную церемонию, привезенную из Африки. Ему не требовались семьи на плантации и взаимная привязанность невольников: их растили на продажу, следовательно, они относились совсем к иной категории, чем рабы, которые рождались, проживали всю жизнь и умирали у одних и тех же хозяев.
Считая малолетних детей, подростков и взрослых мужчин и женщин, в Фалконхерсте набиралось сотни три рабов. Уоррен Максвелл практиковал ежегодный сбыт крупных партий товара. Выбор падал прежде всего на женщин, дававших потомство от одного до трех раз. Так как он запускал в воспроизводство девушек начиная с пятнадцатилетнего возраста, идеальный возраст для продажи наступал в восемнадцать лет, причем Максвелл предпочитал продавать матерей с детьми на руках. Это не только сильно повышало цену, но и служило доказательством их плодовитости. Зачастую ребенок принадлежал не самой женщине; однако у Максвелла не было привычки обманывать покупателей, то есть продавать бесплодную женщину, сунув ей чужого младенца. Максвелл работал честно. Мужчин он держал на плантации дольше, продавая их в возрасте между двадцатью и двадцатью двумя годами. Каждый успевал за это время покрыть по нескольку женщин и дать жизнь нескольким отпрыскам.
Итак, рабы из Фалконхерста поступали в продажу ежегодно. Максвелл возил свой товар либо в Новый Орлеан, либо на знаменитую Развилку в Нашвилле. Он избегал продавать своих питомцев разъездным работорговцам, которые, перемещаясь на телегах, гроздьями таскали скованных рабов от плантации к плантации, тут и там подбирая двуногую заваль. Одни эти презренные дельцы и могли польститься на несчастных, не отвечавших высоким стандартам качества, принятым в Фалконхерсте. Потому только увечные, уроды и больные покидали плантацию таким способом. Это помогало Максвеллу избавляться от брака и поддерживать свою высокую репутацию: Фалконхерст предлагал на аукционах только видных, сильных, плодовитых и умных рабов.
Иногда в Фалконхерсте объявлялся плантатор, который, желая пополнить свое поголовье, решался прикупить рабов без торга. По такому случаю Максвелл выставлял самый лучший товар и позволял покупателю совершить покупку по своему вкусу.
Именно в один из таких визитов Лукреция Борджиа лупила по привычке Альфа и Мега по их ягодицам табачного цвета, а те вопили так, что было слышно в гостиной, где Уоррен и Хаммонд принимали некоего мистера Бегли, чья плантация Хай Пайнз считалась одной из богатейших в штате. Бегли прибыл в Фалконхерст днем раньше в коляске с кучером и лакеем и объявил о намерении приобрести, по меньшей мере, двух-трех фалконхерстских невольников. Прежде он пользовался для таких покупок аукционными торгами, поэтому Максвелл был с ним знаком; благодаря своей репутации одного из состоятельнейших людей во всей Алабаме Бегли был принят в Фалконхерсте как самый дорогой гость.
Внимая пронзительным голосам, доносившимся из кухни, Максвелл заметил:
– Эти близнецы отлично заменяют гонг. – Он встал и пригласил Бегли в столовую. – Крики свидетельствуют об утренней экзекуции, которой Лукреция Борджиа регулярно подвергает своих близнецов непосредственно перед подачей завтрака. Для нас это стало привычным сигналом.
Мистер Бегли, мельком видевший Лукрецию Борджиа накануне вечером (он опоздал на ужин) и не встречавший пока ее близнецов, которые рано ложились спать, первым вошел в столовую. За ним последовали Максвелл и Хаммонд.
– Вы говорите о близнецах, мистер Максвелл? – Бегли приподнял брови. – У негров редко рождаются близнецы. У меня в Хай Пайнзе такого никогда не бывало, да и слышать о подобном мне приходилось нечасто. Они что, совершенно одинаковые?
– Просто как две горошины из одного стручка. Мне их ни за что не отличить друг от друга. Потому мы и назвали их Альфой и Омегой.
Мем усадил Бегли за стол. По столь торжественному случаю, каковым являлось присутствие в доме дорогого гостя, Мем облачился в черный фрак, накрахмаленную белую рубаху и красный шейный платок. Дождавшись, пока белые усядутся, Мем налил всем кофе и подал сахарницу, сироп и кувшин с густыми сливками. Максвелл откинулся на стуле, предвкушая завтрак: он знал, что по особым случаям Лукреция Борджиа была способна превзойти саму себя. В Фалконхерсте не так уж часто принимали гостей, и кухарка пользовалась этим как лишней возможностью продемонстрировать свое кулинарное мастерство.
В это утро она не разочаровала хозяев и их гостя. Мем появился в дверях с высокой стопкой золотистых вафель, которые так и хотелось поскорее сдобрить маслом и патокой. Затем была подана овсянка, напоминавшая цветом свежевыпавший снег, но с крупинками черного перца и озерами лучистого масла. Наконец, на столе появилось блюдо с крохотными колбасками.
Мем обслуживал белых, не забывая вежливо кланяться. При желании он становился идеальным слугой. Все трое набросились на еду. Даже Бегли, забыв о приличиях, упоенно зачмокал, отдавая должное яствам. Насытившись, он отклонил предложение Мема побаловаться еще одной вафлей, отодвинул тарелку и стал блаженно прихлебывать кофе.
– Я просто обязан похвалить вашу кухарку, мистер Максвелл. Меня угостили едва ли не лучшим завтраком в жизни! У нас в Хай Пайнзе тоже неплохо кормят, но, должен признаться, наша кухня меркнет по сравнению с вашей. Максвелл довольно кивнул:
– А все Лукреция Борджиа! У нас от роду не было кухарки под стать ей. Она нас воистину балует! Ее бы я не продал за все золото мира. Кстати, она – мать тех самых близнецов, голоса которых вы имели удовольствие слышать.
Бегли пил кофе и задумчиво морщил лоб. Догадаться о ходе его мыслей не составляло труда.
– Близнецы – явление редкое и необычное, мистер Максвелл. Сколько им лет?
– То ли четыре, то ли пять. Сейчас они еще щенята, но со временем станут первоклассным товаром. Уж я-то знаю толк в неграх!
Бегли сделал еще несколько глотков. Пока что он помалкивал, но было ясно, что он что-то обдумывает. Максвелл и Хаммонд насторожились.
– Я бы с удовольствием увез их к себе. Они стали бы главной диковиной Хай Пайнза. Как, не возражаете их продать?
Максвелл сдержал улыбку. У него и в мыслях не было продавать мальчишек, однако ему всегда доставляло удовольствие хвастаться своим достоянием. Он подозвал Мема и достаточно громким шепотом, чтобы его расслышал Бегли, распорядился:
– Пусть войдет Лукреция Борджиа с близнецами. Хаммонд сорвался с места, подбежал к отцу и схватил его за руку со словами:
– Ты ведь не собираешься их продавать, папа? Ты же обещал!
– Брось, сынок! Продать можно любого негра, за хорошую цену, разумеется. Только я что-то сомневаюсь, что мистер Бегли их приобретет. Ему хотелось бы иметь их просто потехи ради, как пару павлинов.
В следующее мгновение из кухни появилась Лукреция Борджиа с двоими сыновьями. Троица сделала несколько шагов, и мать подтолкнула голеньких близнецов вперед.
– Чего изволите, сэр, масса Уоррен, сэр? Вы меня звали?
– Мистеру Бегли захотелось сообщить тебе, Лукреция Борджиа, что ты накормила нас замечательным завтраком. Кроме того, он изъявил желание взглянуть на твоих близнецов. По его словам, у него в Хай Пайнзе они бы стали редкой диковиной. Немногие плантации могут похвалиться близнецами.
– Вы ведь не продадите их, масса Уоррен, сэр? – отозвалась Лукреция Борджиа, ничуть не испугавшись. Она свято верила в слово хозяина.
– Чего я не люблю, мистер Бегли, – молвил Уоррен Максвелл, не обращая внимания на ее слова, – так это дерзких негритянок, не умеющих держать язык за зубами. Давай сюда своих щенков, чтобы мистер Бегли мог их толком рассмотреть. Если хотите, можете их пощупать, мистер Бегли.
Лукрецию Борджиа охватил страх. Раньше она и помыслить не могла о том, что хозяин способен продать ее сыновей. Он дал ей слово, а она не припоминала, чтобы он когда-нибудь нарушал свои обещания. Сейчас же у нее подкосились ноги. Из всех ее детей эти двое были ей особенно дороги; она знала, что умрет, если лишится их. Да, зачахнет и погибнет! Однако старалась не подать виду, что ей страшно, наоборот, отважно подтолкнула сынишек к Бегли.
Он оглядел их с видом знатока. Оба походили на Мема. Отличить одного от другого было положительно невозможно. И впрямь похожи как две капли воды. Цветом кожи они были чуть-чуть светлее и матери, и отца. Эдакий добротный табачный цвет. Головы у обоих правильной формы, с мягкой порослью, похожей на черные бархатные шапочки. Глаза у обоих темно-карие, губы изогнутые, полные, но совсем не вывороченные. По-детски выпученные животики поддерживались сильными ногами, особое оснащение, похожее по малолетству на червячков, свидетельствовало об их принадлежности к мужскому полу. У обоих была горделивая осанка, унаследованная от матери, и ее же воинственная посадка головы.
Они без страха подошли к гостю, повинуясь его жесту.
– Славные ребятки, – проговорил он, ощупывая их бархатные тельца. – Безупречные, вон как ладно скроены! Да, мистер Максвелл, от таких я бы не отказался. Я уже вижу их в роли диковин Хай Пайнза: то-то разинут рты мои гости! Я бы обрядил их в красные кафтанчики с медными пуговицами. У меня есть слуга, который научил бы их танцевать джигу. Вот была бы потеха для гостей! Сколько вы за них просите?
Хаммонд успел вернуться на свое место и теперь, вцепившись в край стола, напряженно следил за отцом. Максвелл сидел развалясь, с блуждающей улыбкой.
– Скажем, так: на сотню больше, чем любая сумма, которую вы проявите готовность предложить, мистер Бегли. Дело в том, что они действительно не продаются. Мне хочется показывать их гостям точно так же, как это собираетесь делать вы, мистер Бегли, хоть и без медных пуговиц, и без джиги. Раз они могли бы стать изюминкой Хай Пайнза, то почему бы им не быть ею в Фалконхерсте? К тому же я обещал их матери не продавать близнецов. У нее бы разыгралась мигрень и случилась ужасная истерика, а мы бы голодали не меньше месяца. Лукреция Борджиа у нас на особом положении, и я должен кое в чем идти на уступки. Я обещал ей и Хаму, что не продам их, так что увольте.
Лукреция Борджиа облегченно перевела дух. Теперь, когда опасность миновала, она была готова позволить чужаку сколько угодно разглядывать и тискать ее сыновей.
– Она такая превосходная кухарка, что я приобрел бы и ее в придачу, – признался Бегли, восхищенно глядя на Лукрецию Борджиа.
Максвелл покачал головой, Хаммонд прыснул.
– Она не продается, мистер Бегли. – Он вскочил и обнял кухарку за талию. – Лукреция Борджиа – это Фалконхерст, а Фалконхерст – Лукреция Борджиа. – Он вспомнил, как крепко прижимался к ней после смерти матери, сколько слез пролил у нее на груди. – Лукрецию Борджиа мы никогда не продадим!
– Боюсь, что на сей счет мы не договоримся, мистер Бегли. – Максвелл жестом выпроводил Лукрецию Борджиа вместе с близнецами и продолжал: – Лучше скажите, каковы ваши намерения по части моего товара. Я покажу вам самые лучшие экземпляры. Мне не хотелось бы, чтобы вы тратили ваше драгоценное время на осмотр сомнительного материала. Итак, ваши намерения?
– Я собирался прикупить двух-трех негров на развод. У нас в Хай Пайнзе много хороших негритянок. Почему-то у нас родятся почти сплошь одни девочки, поэтому возникла нехватка в производителях. Я всегда ищу возможность улучшить свое поголовье, а для этого не найти ничего лучше, чем ваши фалконхерстские негры. От парней, купленных у вас в Новом Орлеане пару лет назад, я уже получил славных детенышей, после чего продал их в Луизиану шурину.
– Надеюсь, ваш шурин не станет использовать их на сахарной плантации, – сказал Максвелл, хмурясь. Он не для того выращивал негров, чтобы те гибли на рубке сахарного тростника.
– Где там! Они – гордость его плантации! Он только и делает, что хвастается ими. Зато я теперь остался без производителей, потому и приехал.
– Тогда прошу в гостиную. – Максвелл встал, вытер рот кружевной салфеткой и сказал Хаммонду: – Достань-ка мои племенные книги. Хочу показать мистеру Бегли свой первосортный товар, а его следует сначала подобрать по книгам.
– Да, папа, сейчас, – Хаммонд поспешил выполнить отцовское поручение. – Ты, видимо, имеешь в виду чистокровных фалконхерстских ребят: Дабни, Крауна, Тусала?
– Этот юноша неплохо разбирается в неграх, – похвалил Максвелл сына. – Иногда мне начинает казаться, что он обогнал по этой части меня самого.
Лукреция Борджиа подслушивала, припав ухом к двери. Окончательно успокоившись, Она любовно отвесила каждому сыну по шлепку по голой попке.
– Сегодня у вас на завтрак вафли с патокой, – объявила она. – У нас праздник: ни вас, ни меня не продадут. Масса Хам прикипел к вам душой, а как сказал масса Уоррен, масса Хам разбирается в неграх получше остальных. Это в его-то возрасте!
Глава XVII
Понедельник свято соблюдался в Фалконхерсте как день стирки. Обычно рано поутру к кухонной двери подходила прачка Ненси, приглашенная Лукрецией Борджиа позавтракать. Лишь по случаю большой стирки бедняжка Ненси удостаивалась чести отведать кушаний для белых в Большом доме. Лукреция Борджиа знала, чем лучше она ее накормит, тем большую требовательность сможет потом проявить. Сама она не опускалась до стирки, но внимательно следила за работой Ненси. В результате белье в Фалконхерсте было чище, чем где-либо еще в целом свете. Простыни и наволочки сияли белизной, рубашки Максвеллов были тщательно отутюжены; не менее скрупулезному обращению подвергались белые крахмальные передники самой Лукреции Борджиа – предмет особой заботы старательной Ненси.
В то утро в понедельник Ненси уписывала за длинным кухонным столом овсянку и бекон, когда внезапно вошел Хаммонд в сопровождении раба-квартерона – кожа у миловидного юноши была цвета кофе с молоком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43