Ведь что получается, – он закурил и машинально поставил пепельницу точно на середину стола (Инга говорила, что его тяга к симметрии – признак паранойи), – получается, что существует какая-то высшая сила, разум там или бог – не важно, которая терпела тысячелетиями и наконец решила вмешаться: сначала ликвидировала ядерное оружие, грозящее гибелью всей планете. Ну здесь понятно, более или менее, – перешли мы (то есть человечество) тут явно какую-то грань, тут надо было вмешиваться. Но этого Разуму с большой буквы показалось мало – он стал вмешиваться на, так сказать, более низком уровне: сначала самолеты и танки, а теперь и вообще все оружие, стрелковое, гранатометы там всякие и что там еще применялось на Гоцо».
– Grazie, – сказал он официанту, который принес кофе, и продолжил свою попытку если не осмыслить происходящее, то по крайней мере попытаться «разложить все по полочкам».
«Но тут, – думал он, – у этого Разума промашка вышла:
под действием каких-то сил, поля какого-то, – он вспомнил, как Шварц говорил про поле, – под действием этого поля стали возрождаться люди из прошлого, эти самые «потерянные». Но промашка ли это или есть в этом какой-то смысл – тоже вопрос. И еще вопрос: произошло ли превращение боевого оружия в лазерные игрушки только на Островах или везде, где воюют? Что-то слишком много вопросов».
Он допил кофе и собрался уже звать официанта, чтобы расплатиться, как вдруг вспомнил одну теорию, о которой когда-то давно читал. Почему-то ему казалось, что читал у Лема, но уверен он не был.
По этой теории люди были не чем иным, как роботами, заброшенными на Землю. Роботы эти были развитые, способные действовать автономно, производить себе подобных и изменять свое поведение под влиянием среды, но все же их действиями сначала руководил мощный суперкомпьютер. Но вот случилась какая-то катастрофа, и роботы остались без руководства.
Автор этой теории (наверное, все-таки Лем) полагал, что именно потеря связи с этим суперкомпьютером и объясняет постоянные поиски бога и возникновение разных религий и культов – роботы ищут утраченную связь.
«Выходит, – думал Кузниц, – что этот суперкомпьютер исправили и он опять начал руководить». Тут он наконец заметил, что возле его столика стоит официант, протянул ему деньги, еще раз сказал «Grazie» и вышел из кафе.
На улице было полно солдат – «воины Христовы» бесцельно бродили, заглядывая в бары и бесчисленные сувенирные лавки, открывшиеся, как по мановению волшебной палочки, едва прекратились боевые действия.
«Закончилась война, – думал Кузниц, шагая в густой толпе, – теперь идет «войнушка» – та, в которую играют дети с игрушечными пистолетами. Пиф-паф! Ой-ой-ой! Умирает зайчик мой. Только «зайчики» не умирают, а отделываются пятнами на мундирах. Привезли его домой – оказался он живой».
Солдаты с черными пятнами на светлой летней форме встречались довольно часто – у некоторых было по два-три пятна, а один встретился весь заляпанный мелкими черными пятнышками, как будто его обрызгали чернилами.
«Граната, наверное, или осколочный снаряд, – подумал Кузниц, – странно все-таки, что после такого и никаких последствий. А может быть, этот «зайчик» не такой уж и живой?»
Гонте-то в спину попало, вдруг вспомнил он. Позорное ранение, драпал, видимо, Гонта от «правоверных». И тут увидел самого Гонту.
Капитан сидел на ступенях у входа в штаб и наблюдал, как отрабатывают приемы самбо солдаты роты охраны. Дела там были явно не ахти – драли глотку красномордые сержанты, а солдаты, разбитые на пары, вяло топтались на площадке, ухватив друг друга за мундиры. Кузниц хотел незаметно пройти мимо, но капитан заметил его, встал со ступенек, подошел и спросил:
– Ну, что думают в IAO?
– О чем? – уточнил Кузниц.
– Да обо всем об этом, – Гонта явно был настроен выяснить «мнение иностранных товарищей».
«Все они такие, – подумал Кузниц, – иностранцев не любят, но не могут без «руководящих указаний» – типичное отношение лакея к барину: в душе ненавидит и презирает, но лакейская душа жаждет пряника».
– Ничего не думают, – ответил он, – о чем тут думать, когда война закончилась?!
– Говорят, это только у нас закончилась, а на Ближнем Востоке вовсю идет, – в голосе капитана слышались какие-то совсем не свойственные ему меланхолические нотки, – да и здесь, как посмотреть, вот час назад в Нижнем городе на базаре одного американца зарезали. Подошел какой-то то ли араб, то ли местный, сунул ему нож в живот и скрылся. Теперь еще хуже стало – ни пистолет, ни автомат не защитит, разве что эти самбисты.
Гонта криво усмехнулся и кивнул на плац, где продолжали топтаться солдаты.
– Так твой шпионский начальник ничего тебе нового не сказал? – опять спросил он, и Кузницу опять почудились в его голосе меланхолические нотки.
«Сдал капитан, – подумал он, – а может быть, это оттого, что он «условно мертвый»? – и тут же мысленно поправил себя: – Слишком это тонкие для него материи».
– Ничего, – ответил он Гонте, а потом подумал: «Почему бы и не рассказать – ведь Эджби не просил меня никому не рассказывать?» – и добавил: – Тут «потерянный» объявился, украинский казак. Эджби просит меня поговорить с ним по-украински.
– Правда? – оживился Гонта. – Возьми меня с собой, а?
– Не знаю, – засомневался Кузниц, – как Эджби на это посмотрит. Давайте встретимся с ним, а там, как он скажет.
– Спасибо, лейтенант, – просиял Гонта, – очень интересуют меня эти «потерянные», а тут еще наш, украинец, – очень интересно будет с ним побалакать.
– Побалакать едва ли удастся, – сказал Кузниц, – он, должно быть, на старославянском говорит или на старотюркском каком-нибудь – не известно ведь, из какого времени он к нам попал.
– Там видно будет, посмотреть на соотечественника из другого времени и то интересно, – Гонта не скрывал своей радости. – А кстати, ты не знаешь, лейтенант, как это получается, что эти «потерянные» из другого времени в наше попадают? Ты ведь образованный, и друзья у тебя образованные.
– Не знаю, ~ Кузницу совсем не хотелось начинать научный диспут с капитаном украинской разведки, – поле, говорят, какое-то. А образование у меня – сами знаете – совсем не то, что здесь требуется.
– Ну ладно, – не настаивал Гонта, – не знаешь, так не знаешь. Ты когда с ним встречаешься, с Джеймсом Бондом этим?
– В восемь в центре, – ответил Кузниц, уже жалея, что проговорился, – давайте возле штаба в половине восьмого.
Он опять козырнул на английский манер и пошел в штаб, а Гонта опять уселся на ступени и, презрительно прищурившись, продолжил свои наблюдения за успехами Malta Coalition Force в деле освоения боевых единоборств.
В комнате переводчиков обстановка была привычной – Хосе с Ариелем, как всегда, спорили, как всегда, об Украине и, как всегда, горячо и на грани драки.
– Joder! – кричал Хосе. – Joder! Твоя Украина всю дорогу и нашим, и вашим, пока кто-нибудь ее не завоюет от нечего делать: Россия, Польша или Германия.
Ариель молча сверлил Хосе взглядом, казалось, готовый наброситься и разорвать оппонента на куски.
– Предлагаю дуэль, – с порога заявил Кузниц, – на мясорубках – мясорубки, кажется, еще не утратили своих боевых качеств. Могу быть секундантом. Вторым возьмите капитана Гонту – он настоящий джентльмен, chevalier sans peur et reproche – немедленно настучит начальству.
– А пошли вы все! – крикнул Хосе и выскочил из комнаты, чуть не сбив Кузница с ног.
Ариель посмотрел ему вслед, закурил, замысловато выругался и небрежно поинтересовался:
– Ну что нового, Генри, в твоем таинственном мире плаща и кинжала?
Как будто не было никакого спора на грани драки, как будто это не он только что сверлил Хосе ненавидящим взглядом. Кузниц хорошо знал переменчивый характер Ариеля и относился к нему как к данности. Раздражала эта черта только Хосе.
– Мы разоружаемся и переодеваемся, – ответил он Ариелю в его же духе, – плащи побоку, будем носить безрукавки, а кинжалы перекуем на эти, как их?
– Орала, – подсказал Ариель.
– Нет, орало из кинжала едва ли выкуешь, перекуем их на портновские ножницы и будем кроить из плащей безрукавки.
– А если серьезно? – спросил Ариель.
– А если серьезно, то мы с Абдулом приглашаем вас на прощальный ужин в «Счастливом Гарри». Вы как?
– Спасибо. Я-то «за», конечно, – ведь завтра домой уезжаем, а вот как Хосе – не знаю, ты поговори с ним.
«Все уже знают об отъезде, – подумал Кузниц, – вот тебе и пресловутая военная тайна», – и сказал:
– Ладно, с Хосе я поговорю. Давайте часов в девять сегодня, а то у меня вечером еще одно дело есть.
– Какое дело? – тут же заинтересовался Ариель.
Очень он любил узнавать о делах своих друзей и знакомых и давать советы того типа, который англичане называют «after death the doctor». Поэтому Кузниц, вспомнив, что он только что думал о военной тайне, ответил:
– Это, Ари, военная тайна, need to know, так сказать.
– Ты же вроде решил перековать мечи на орала, – заметил Ариель.
– Это долгий процесс, – ответил Кузниц, – и вообще, зря ты с Хосе опять завелся – у нас дел много: надо вещи собрать, бумажки все привести в порядок.
– А что там собираться? – сказал Ариель. – У меня рюкзак почти не распакованный стоит, а отчет я уже написал.
– Пошли тогда по городу погуляем, – предложил Кузниц, – лучше смыться из штаба, а то Ярошенко нам под занавес какую-нибудь работу подкинет.
– Пошли, – сказал Ариель.
Открыв тяжелую кованую дверь штаба, которая помнила прикосновения железных рукавиц испанских рыцарей, живших в этом оберже, Кузниц с некоторым удивлением обнаружил, что капитан Гонта все еще сидит на каменных ступенях. Он сидел в той же позе и пристально смотрел на плац перед штабом, хотя солдат, осваивающих боевые искусства, там уже не было – плац был пуст, и смотреть там было абсолютно не на что.
«А может, капитан и правда не совсем живой?» – опять посетила его странная мысль, но думать о чем-либо в присутствии Ариеля было невозможно – Ариель громко излагал свою версию недавних событий, которая, надо признать, не очень отличалась от того, что думал обо всем этом сам Кузниц.
– Это только кажется, что от лазерных лучей никто не пострадал, – размахивая руками, вещал Ариель, – просто их действие не сразу проявляется. Это вроде радиации – дрянь эта, лазерные лучи или то, что они в себе несут, накапливается и человек, получивший дозу, обречен. Умрет обязательно рано или поздно.
– Все умрем, – сказал Кузниц, просто чтобы что-нибудь сказать.
– Тоже верно, – согласился Ариель и замолчал.
Они шли по улице Республики и вскоре вышли на площадь перед собором св. Иоанна – тяжеловесным сооружением в романском стиле с помпезным портиком и двумя симметрично расположенными звонницами. Вся площадь вплоть до ступеней широкой лестницы у дверей собора была уставлена столиками летнего кафе.
– Быстро торгаши сориентировались, – сказал Ариель и предложил чего-нибудь выпить.
Они с трудом нашли свободный столик – все было занято шумными компаниями военных.
– Как будто День победы празднуют, – заметил Кузниц, когда они уселись и сделали заказ: Ариель – джин с тоником, а Кузниц – кофе. – А ведь, скорее всего, победили «правоверные» – ты посмотри, сколько вокруг «условных потерь».
– Ага, – согласился Ариель, – продули мы «правоверным», а эти «условные потери» скоро коньки откинут.
Кузниц так не думал. Зачем тогда провидению нужно было устраивать все эти превращения? Но промолчал – спорить с Ариелем – себе дороже. Как позже выяснилось, Ариель ошибался – не погибли «условно убитые», но неизвестно, не лучше было бы для них и для всех, если бы он оказался прав.
Допив кофе и оставив Ариеля со второй порцией джина уже без тоника, Кузниц пошел в гостиницу собираться. Они договорились встретиться у «Счастливого Гарри» в девять, а впереди был еще сеанс связи с Украиной, и надо было найти Хосе, и пойти на встречу с Эджби – в общем, дел было много и собрать вещи лучше было заранее.
Хотя официального приказа еще не было, все, кто жил в гостинице, уже знали, что улетают завтра утром – сначала на Крит, а потом домой.
«Может быть, в этот раз удастся в Сфакию съездить, – думал Кузниц, укладывая в рюкзак свои немногочисленные вещи, – и вообще хорошо, что война кончилась и домой едем. Хотя не понятно, что дома делать – война как-то странно закончилась, если закончилась, поэтому едва ли скоро начнут опять устраивать всякие конференции и семинары. Пойду в университет преподавать, на худой конец», – решил он, еще раз проверил в шкафу и в ящиках стола, не забыл ли чего-нибудь, и вышел из номера.
В штаб он пришел как раз к сеансу связи с Украиной. В выгородке у Ярошенко уже сидел Хосе, а сам Ярошенко с таким мрачным видом читал шифровку от украинского начальства, что он подумал: «Уж не случилось ли чего на Неньке?».
Но Ярошенко, дочитав шифровку, сказал:
– Ну вот, завтра приказано отбыть на родину. Есть договоренность с англичанами насчет транспорта. Вылет рано утром, в пять, их транспортным самолетом на Крит, а дальше нашим чартером, – он посмотрел на Кузница и спросил: – А Заремба где?
– Скоро должен быть, – ответил Кузниц.
– Скоро, скоро, – проворчал Ярошенко, – вовремя надо приходить. И смотрите, – он погрозил Кузницу пальцем, – никаких «отвальных», а то вон поляки уже лыка не вяжут. Чтоб завтра в четыре были у входа в гостиницу, а сегодня вы с Зарембой свободны. К командующему со мной пойдет лейтенант Мартинес. Все понятно?
– Так точно, – Кузниц для разнообразия козырнул, как положено по уставу, но Ярошенко уже опять уткнулся в бумаги и повторил не поднимая головы:
– Свободны.
Кузниц вышел из выгородки, незаметно поманив за собой Хосе, и когда тот присоединился к нему, сказал:
– Слышишь, Хосе, ты не обижайся на Ари – ты же знаешь, что его не переделать.
– Да ладно, – усмехнулся Хосе, – я уже и забыл, и вообще непонятно, кто кого обидел.
– Вот и хорошо, а то он переживает – джин уже пьет чистый, без тоника. Не набрался бы раньше времени, а то мы тут с Абдулом Эджби решили пригласить вас к «Счастливому Гарри» часов на девять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27