Форстера.[iii] Он мог также быть и редактором какой-нибудь городской еженедельной газеты, заполняющим ее страницы рекламой винных магазинов и объявлениями о художественных выставках или тоскливыми и напыщенными рецензиями на натужное пиликанье европейских струнных квартетов. Всего лишь пару дней назад этот человечек, когда его «вольво» пронеслась мимо гигантской индейки на колесах, одарил надменно-пренебрежительным взглядом Бумера Петуэя. Именно тогда Бумер наклонился к Эллен Черри испросил: «Как ты думаешь, существуют мужчины, страдающие от зависти к чужому пенису?»
– Хизер! – позвал мужчина. Его увеличенные толстыми линзами очков глаза обнаружили прямо перед костром некий артефакт.
– Да, дорогой!
– Ты брала с. собой свинину с бобами?
– Что?
– Свинину с бобами.
Сильно прищурившись, он опустился на корточки возле костра. Китайские пальцы рассвета, тонкие и запятнанные опиумом, нежно массировали покрытое синяками дно небесной тверди; ночное совиное уханье в лесах начало постепенно вытесняться первыми добровольными птичьими трелям, а также треском и гудением, что обычно сопровождают пересменку в бригаде насекомых. И где-то с краю этой общепланетарной рутины, которой неизменно удается вдохновлять поэтов – или тех их них, кто уже бодрствует в столь ранний час, – мужчина протянул было руку к консервной банке, однако неожиданно передумал и подтолкнул ее(его) длинной лучинкой для растопки, купленной все в том же магазине туристических принадлежностей.
Затаившаяся в кустарнике Ложечка еле слышно пискнула:
– Что же нам делать?
– Не двигаться! – приказал Раскрашенный Посох.
Из палатки появилась женщина. Внешне она была практически неотличима от мужа и одета в такую же фланелевую пижаму. Очки ее весили никак не меньше небольшого аквариума. Женщина была примерно на дюйм выше своего спутника жизни, и все равно, вздумай она скребницей причесать ушки шетландского пони, ей понадобилось бы для этого встать на ящик для фруктов. Напористая, как полицейский из телесериала, она энергично подошла к беззащитной консервной банке.
– Ты спрашиваешь, покупала ли я свинину с бобами? Я занималась покупками для этой поездки целую неделю…
– Чуть больше недели…
– Извини. Чуть больше недели. Тебе известно, сколько денег я истратила?
– Так, значит, это не наша свинина с бобами?
– Конечно, Дэбни! – Женщина посмотрела на мужа так, будто учуяла вонь калькуттской общественной уборной. Но затем все-таки смягчилась и даже самодовольно усмехнулась. – На завтрак я приготовлю блинчики с апельсиновым припеком. С добавлением «куантро». Но не раньше, чем ты вернешься с уловом.
– Решено, – отозвался ее супруг и приготовился метнуть в огонь миниатюрное полено. -
Сейчас оденусь и отправлюсь удить рыбу. – Забравшись обратно в палатку, он спросил оттуда: – Дорогая, ты не забыла захватить льняную скатерть!
– Разве я когда-нибудь что-то забывала?
С этими словами женщина взяла в руку консервированную банку «Свинина с бобами», осмотрела ее со всех сторон и с поразительной для ее комплекции силой метнула прямо в огромный валун у края площадки.
Первым консервировать продукты питания начал в 1809 году французский кондитер Николя Аппер. Да-да, непритязательный пролетарский сосуд, стараниями которого колбасный фарш попадает с консервного завода на обеденный стол, появился на свет в Париже – родине столь многих гениальных и шикарных вещей. Что ж тогда удивительного в том, что художник по имени Энди Уорхолл сделал такую вещь, как банка консервированного супа, самым признанным образом современного искусства? И можно ли считать простым совпадением, что самый знаменитый парижский танец именуется канканом? Или что прославленный французский кинофестиваль проводится в городке под названием Канны? Да, конечно, все верно, но тем не менее: консервных банок из жести в мире гораздо больше, чем людей (в одних только Соединенных Штатах новых консервных банок производится каждый год более ста миллиардов штук), и они берут свое начало не в какой-нибудь обезьяньей саванне, как мы, люди, а на родине Матисса и Бодлера, Дебюсси и Сары Бернар. В метрополии всех муз, в Городе Света.
Однако, несмотря на искрящийся мир искусства, который окружал рождение консервной банки, она, консервная банка, отличается прочностью и надежностью. Случаи порчи жестянок с консервами или их взрывы крайне редки. Очень часто их вскрывают спустя пятьдесят лет после того, как они были произведены, и их содержимое оказывается вполне съедобным, если вы, конечно, любите душок тушеной баранины. Ах, будь у нас возможность консервировать нашу невинность, нашу детскую непосредственность, наше юношеское либидо! Представьте себе – «Сливки Юности» от фирмы Кэмпбелл! Или «Весенний цыпленок» фирмы Свонсон!
Первые консервные банки изготавливались вручную из жести и запаивались припоем. Сегодня они производятся конвейерным способом из штампованной стали. Единственная жесть в современной «жестяной консервной банке» – это внутреннее покрытие, которое настолько тонко и прозрачно, что через него можно даже читать. Сквозь него вы могли бы прочитать «Жестяной барабан» Понтера Грасса, если бы имели склонность к подобного рода литературе. Олово, которое имеется в жести, имеет привычку «излучать» дополнительные электроны. Эти излишние частички воздвигают барьер на пути содержащихся в продуктах кислот, которые в противном случае привели бы к коррозии консервной банки, медленно разрушая ее изнутри, подобно тому, как политические убеждения разъедают мораль, а религиозные убеждения – разум.
Когда Жестянку швырнули о валун, от удара его(ее) стальной цилиндр, естественно, получил вмятину. Возникла вполне серьезная проблема, поскольку глубокая эта вмятина не могла не нарушить равновесия Жестянки. Однако этим, увы, дело не закончилось, потому что вмятина пришлась как раз по шву, и шов лопнул. В боку возникла дюймовой длины пробоина, через которую стал выливаться похожий на кровь томатный соус.
Насвистывая мелодию из творческого наследия Сергея Прокофьева, мужчина бодро зашагал к реке. Он нес удочку, с которой еще даже не были сняты магазинные ценники. Дрожа от холода, женщина неохотно нанесла жизненно необходимый визит в общественный туалет на территории кемпинга. Как только оба супруга скрылись из виду, Посох и Раковина бросились спасать несчастную Жестянку Бобов. Прежде всего они перевернули бедолагу таким образом, чтобы «рана» оказалась вверху. Это сразу же остановило «кровотечение». Затем толкая – о том, чтобы катить Жестянку, не могло быть и речи – они задвинули его(ее) в кусты. Разведка, предпринятая Раковиной, выявила хорошо замаскированную груду камней, на которую вскоре упадут солнечные лучи. Посох оттащил туда Носок, а затем с помощью Раковины транспортировал туда же и Жестянку. Не исключено, что Посох уже задумался о том, а не ошибся ли он в своих новых попутчиках. Ведь он был талисманом, детектором священного ужаса в сообществе экстатиков, а не медицинской сестрой-сиделкой. Самое время оценить ситуацию.
Несмотря на то что старый фиолетовый носок смертельно устал и пребывал едва ли не в состоянии шока, жизнь его тем не менее была вне опасности. Появившиеся в нем дырки были не слишком велики и не представляли особой угрозы его существованию. Несколько часов пребывания под солнечными лучами высушат его окончательно. Он будет жить и дальше, став немного чище и, кто знает, возможно, немного мудрее.
Что касается сосуда, содержавшего свинину с бобами в томатном соусе, то его жизнь вызывала серьезные опасения. Лежи он в любом другом положении, кроме как вверх поврежденным швом, как вся жидкость из него непременно вытекла бы. В этом случае бобы слиплись бы в комок, а тот при дальнейшем соприкосновении с бактериями неизбежно разложился бы. Изуродованный жестяной контейнер оказался бы хранилищем пригоршни тошнотворной гнили. Несчастный(ая) Жестянка Бобов вышла из строя. Дальнейшее путешествие сделалось невозможным.
Что же делать? Грязный Носок не делал ничего. Он все утро пролежал в состоянии оцепенения, поджариваясь на солнце подобно трудоголику в первый день отпуска на Гавайях. Жестянка в равной степени оставался(ась) неподвижным(ой) и безмолвным(ой). Ни на секунду не отходя от бедняжки, Ложечка постоянно разглаживала на нем(ей) перепачканную бумажную «рубашку», как будто своими нежными прикосновениями надеялась залатать лохмотья. Раковина набросила на всех своих новых товарищей розовую океанскую сеть сострадания, однако это не слишком помогло. Раскрашенный Посох, которого не на шутку встревожила перспектива опоздать в Иерусалим, нервно расхаживал взад-вперед, и его «рожки» пошевеливались, как усики насекомого. Что же делать?
Картина была мрачноватая и вместе с тем скучная. К полудню Жестянка уже не мог(ла) сносить всеобщее уныние.
– Я понимаю, что мне скорее всего придется остаться здесь, – объявил(а) он(а). – С этим я могу примириться. Игра окончена и все такое прочее. Но я не могу допустить, чтобы вы, мистер Посох, и вы, мисс Раковина, ушли, так и не рассказав мне о том, куда я собирался(ась) попасть вместе с вами, но куда я так и не попаду. Меня прямо-таки распирает, и это не шутка, ха-ха, от любопытства. Мне хотелось бы знать цель нашего марафона в Иерусалим и еще… Кто же вы такие? В чем ваша миссия? Чего не увижу я? Оставьте меня под покровом ночи, но, пожалуйста, не оставляйте меня во тьме неведения!
Скорее всего и остальным требовалось нечто такое, что смогло бы отвлечь их от тревожных мыслей. Как бы то ни было. Раскрашенный Посох и Раковина устроились на груде камней (казалось, будто какое-то горное божество пришло домой в сильном подпитии и разбросало по полу одежду) возле изуродованной Жестянки и утолили его(ее) любопытство.
– Как мы вам уже рассказывали, родом мы из Финикии, великой торговой державы, возникшей на берегу ласкового синего моря. Творец одарил Финикию горами и бухтами. Это была страна маяков, кедровых рощ и пурпурной пыли, лежавшей на плодах смоковниц. Она состояла из двух царств – городов-государств Сидона и Тира…
– Вам наверняка будет интересно узнать, что эти два города существуют до сих пор, – вмешался(ась) в рассказ Жестянка. – Они находятся на территории государства, которое сейчас называют Ливаном.
Ложечка одарила Жестянку взглядом полным обожания, как если бы консервная банка в очередной раз поразила ее своей эрудицией.
– Самая занюханная в мире страна, – пробубнил Грязный Носок. – Вы уж извините мой французский. – Он не шевельнул ни единой нитью. Никто из присутствующих даже не подозревал, что он слушает.
– Там давно уже бушует гражданская война, – объяснил(а) Жестянка. – Мусульмане, как обычно, воюют с иудеями, однако мусульмане воюют и с христианами. Там все друг с другом воюют, даже сами мусульмане воюют друг с другом. Это настоящее безумие. Безумная страна смерти.
– Такое с людьми часто бывает, – заметила Раковина.
– Совершенно верно, – согласился(ась) Жестянка. – Но люди в этих ваших прибрежных горных лесах, похоже, обладают настоящим даром творить безумие. Интересно было бы знать, почему это так.
– Видите ли, евреи были первыми, кто отринул Богиню, – пояснила Раковина.
– То есть ислам – это ответвление иудаизма? – осмелился(ась) предположить Жестянка Бобов.
Намекала ли тем самым Раковина, что именно ее Богиня наложила Проклятие – Проклятие, легендарное Проклятие – на иудеев? А в более широком масштабе – и на весь Ближний Восток? А было ли вообще Проклятие? Или же в страданиях этого края и населявших его народов было повинно отчаянное (а временами и ожесточенное) цепляние за узкую, жесткую систему верований? А не могло ли это быть простым совпадением, случайностью исторической и географической? Или страданиям этим существовала иная причина: нечто сказочное, неизведанное, даже немыслимое, некие обстоятельства, скрытые от человеческого знания, чем-то вроде… скажем, покрывала?
Призрачные пловцы, смазанные жиром размышлений, совершили несколько бодрых гребков в водах Жестянкиного разума, однако в нынешнем его(ее) состоянии тот(та) не мог(ла) придать им соответствующую плавучесть, и они стремительно погрузились в глубины бессознательного. Когда пульсация уменьшилась, Жестянка произнес(ла):
– Мне не хотелось бы огорчать вас, но Тир и Сидон сегодня в значительной мере утратили и размеры, и значимость. Они превратились в маленькие захолустные города. Однако вы, если я вас правильно понимаю, собираетесь не к себе на родину. Вы направляетесь не в Ливан, который некогда был Финикией, ваш путь лежит в…
– Наш путь лежит в Священный Град, где должно состояться открытие Третьего Храма, – сказал Раскрашенный Посох. Это было едва ли не единственное релевантное замечание, сделанное им за весь день. Для Посоха все это время оказалось лишь поводом для комментариев в адрес галактик. Посох сравнивал их с чернильницами, в которые он, подобно деловому перу, должен регулярно погружаться.
– Похоже, что вы с нетерпением ожидаете этого события.
– Почти полмира с нетерпением ожидает этого события.
– Каким образом?
– Послушайте, сэр/мадам, разве вы не поняли? – спросила Ложечка, удивленная столь необычным пробелом в эрудиции Жестянки. – Когда будет воздвигнут Третий Храм, это будет означать, что Второе Пришествие наконец настало.
– Третий Храм, Второе Пришествие. Что же будет тогда первым? – удивился(ась) Жестянка.
– Христиане связывают восстановление Храма в Иерусалиме со вторым появлением на Земле своего главного божества, Иисуса Христа, – пояснила Раковина. – Иудеи связывают это событие с первым появлением их долгожданного Мессии. Как я понимаю, вас интересовало именно это. В обоих случаях такое пришествие предполагает конец известного нам мира.
– А если Иисус и Мессия придут, это что же, будут два разных человека? – полюбопытствовал(а) Жестянка. – Они станут участвовать в теледебатах?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75