А многим приходит в голову благодарить за воздух? Наверное, это приходит к человеку в мгновение смерти, когда доля воздуха, отпущенного ему, как рузкъ, * заканчивается.
Он сбросил на снег мбша, встал во весь рост передом, чтобы тепло сушило и грело его. Для сушки он снял бешмет и держал на вытянутых руках перед огнем. Бешмет сперва чуть отяжелел, потом с нее стал подниматься густой белый пар.
По мере сгорания копны приходилось нагибаться ниже. Благодатное тепло дошло до самого сердца.
Он подбежал к другой копне, чтоб принести охапку сена к костру, но о что-то споткнулся и упал. Присел и пошарил руками - то была палка, вернее ветка. Э-э, да ею хорошо огонь ворошить! Он рванул к себе - она легко поддалась, вместе с копной поползла к нему. Вот как! Да, да! Горцы так и делают! Скосят сено, высушат, а потом складывают копну на раскидистую ветку, специально заготовленную. Зимой верхом на лошади подъезжают, цепляют и волокут по мерзлой земле, редкий клок сена упадет с копны. А они умные, эти простые люди. Он подтянул к кострищу поближе сразу три копны. На одну сел, а с других брал охапки и подбрасывал в огонь. Высушил верхние штаны. Оттуда что-то упало к его ногам. То был перочинный нож, подаренный ему одним из отучившихся муталимов. Положил рядом с собой на сено. Когда штаны высохли, он снял кальсоны, стал сушить, а сам накрылся машей.
Сухая одежда приятно облегала тело. Он не забыл положить перочинный нож на свое место: в специальный карманчик для часов спереди брюк.
Наконец очередь дошла до обуви.
Так он засыпал и просыпался, когда огонь ослабевал и подбирался к ногам спереди или к спине сзади. Просыпаясь, он бежал за очередной копной, согревался и снова засыпал сидя.
Наконец наступил рассвет.
Мехди не забыл, что целый день не совершал намаза. Омовение совершил снегом, очистил веткой место, положил сено, а на него разостлал машу.
Повернувшись лицом к югу, он прежде всего совершил свой утренний намаз, потов все пропущенные по очередности, совершил краткий дуа, закончив его так:
- Господи, народ мой изгнан из своего отечества - и на то Всевышняя воля твоя! Ты не отправил меня на чужбину - на то воля Твоя! Надоумь, что мне дальше делать. Для чего-то Ты сохранил мне жизнь, вырвав из когтей этой жуткой ночи. Благослови женщину, что оставила мне спички. Благослови косаря, чьими трудами собрано то сено, которое я жег сегодня ночью. Господи, сохрани мой народ и прости ему! Амин!
Муталим- беглец обулся, завернулся в свой мбша и пошел через лощину к дальним хребтам в горы. На равнине его сразу схватят.
Желудок посасывал, требуя питания. Но он шел бодро.
Снег перестал, но солнце не хотело показываться этой обездоленной земле.
Одолев к обеду перевал, Мехди присел на камень отдохнуть. Внизу по ущелью что-то двигалось в его сторону. Он стал ждать, укрывшись за скалой. Если это чужие, он спрячется, а если свои - выйдет навстречу.
Скоро стали различимы всадник на коне, груженый поклажей ослик и с десяток овец, которых всадник гнал впереди себя.
Свой, слава Богу! Он в кавказской шапке!
У него, конечно же, и еда найдется.
Мехди сел на открытое место, чтобы всадник увидел его издали.
- Ассалам алейкум!
- Ва алейкум салам!
Всадник соскочил с коня.
- Ты был в горах? - спросил Мехди.
- Да. У меня там небольшая отара и наемный пастух.
- Ты не знаешь, что произошло?
- Произошло? Где?
- В нашей Галгайской * стране.
Тот недоверчиво усмехнулся:
- Что там могло произойти. Я был там в прошлую субботу - все было, как всегда.
- Тебя не было там целых пять дней, - по пальцам перечислил Мехди, - а беда случилась вчера: весь наш народ погнали в Сибирь, а некоторых убивают.
- Ты случайно не больной? Что такое говоришь?
- Нет, конах *. Я здоров. И сам чудом спасся, когда нас на машине подвезли к Высокому обрыву и стали сбрасывать вниз.
- Как такому поверить? - сокрушался тот. - Расскажи-ка. Сам ты кто такой?
Всадник тоже присел на камень. Мехди начал рассказывать со всеми подробностями все, что с ним за полтора дня случилось. Тот очень внимательно его слушал, прося повторять некоторые детали.
- О горе! О горе! - схватился всадник за голову. - Что приключилось с моей семьей: со старым отцом и матерью, с детьми? Неужели я больше не увижу их. Эшшахь *!…
Удивительно быстро он успокоился.
- Ты, наверно, есть хочешь?
- Говоря прямо, со вчерашнего утра я, кроме снега, ничего в рот не брал.
- Еда у нас есть. Я тебя накормлю. Это долг путников и всех мусульман.
Он подошел к ослику. Порывшись в поклаже, он достал полотняную сумку с провизией.
- Пообедаем вместе, а потом обдумаем, что нам дальше делать. Держи вот сумку, доставай из него сискал, сыр и курдюк. Что Бог дал.
Он сунул Мехди в руки сумку, с которой вместо завязки свисал длинный ремешок. Муталим и удивиться не успел, как ремешок обвился вокруг его запястий и туго скрутил их.
- Ты что делаешь? - попытался вскочить несчастный, вскочить и высвободиться.
Но всадник, прижав хилого юношу сильным телом к скале, сделал узлы.
- Та-та-та! Теперь поздно. Только рукам больно сделаешь.
- Да кто ты такой есть?
Всадник вскочил на ноги, весело отдал честь:
- По приказу Советской власти лейтенант НКВД Хачкиев Чоби Ахмедович явился для поиска скрывающихся в горах бандитов-одиночек. Имею орден за боевые заслуги. Вот, если я тебя живым и здоровым доставлю в Буро *, еще получу.
- А если я откажусь идти?
- Я тебе прострелю ногу, взвалю на осла и так доставлю куда надо… или голову отвезу.
Сумку с провизией он поднял с земли, отошел на свое прежнее место, основательно подкрепился, попил из фляжки воды.
- Может, будешь в обиде, но мне придется тебя пристегнуть к ослу. Знаю, для ингуша это оскорбительно, но ты этого заслужил. Вместо того, чтобы трудом или учебой в советской школе строить социализм, ты затратил девять цветущих лет, обучаясь у невежественных мулл… обучаясь науке обманывать неустойчивых темных людей. Религия - опиум народа! Слыхал? Ты иди осторожно: осел лягается.
Караван двинулся в сторону долины.
Изредка оборачиваясь в седле, энкеведешник продолжал «просветительную» пропаганду.
- Я сам сын муллы. Не слыхал про Ахмад-муллу, а еще завистники прозвали его Бу…-Ахмад! Ты думаешь, что мне за него стыдно? Нет. Молодец батя! Взял от жизни все, что мог. - Он захохотал.
Как достать перочинный нож из кармашка?
Его пристегнули к вир-кодж * на длинной веревке. Это было удобно. Достать из кармашка нож, достать незаметно. Энкеведешник разболтался. Он считает юношу глупым, никчемным семинаристом, а издевается для собственного удовольствия, ибо есть у него потребность ежедневно поиздеваться над кем-то.
Осторожные, ловкие и гибкие пальцы подтолкнули нож снизу. Нож не застрял, а скользнул вверх. Он зажал его в ладони правой руки. Но как раскрыть лезвие, если левой до него никак не достать.
- А знаешь, чьи это осел и овцы? Я тебе скажу, чтобы не скучал. Чавдара Хасана. Старый ишак задумал равняться с опытным чекистом. Видишь вон ту маслобойку с двумя ноздрями, что торчит из мешка на осле. С этим оружием он вздумал сопротивляться мне. Кричит: «Я тебя сейчас свинцом накормлю!». «Ладно! Ладно! - говорю, - ты храбрый старик - я отступаю. Ты меня напугал». Отъехал на расстояние недосягаемости для гладкоствольного оружия, снял свой карабинчик и срезал его первым же выстрелом. Власти надо покоряться, непокорных ждет смерть. Глупые ингуши этого не понимают. Теперь поймут. Им хорошо объяснят, что такое советская власть. И тебе объяснят. Я тебя живого доставлю. Помнут, конечно. Нос сломают, зубы выбьют, ребра…, но жив останешься. Еще меня благодарить будешь. А здесь в горах все равно истребители убьют. Это точно! Как наш комиссар говорит. Эти барашки на шашлык нашему взводу. Човдара Хасану они уже ни к чему. Там этой баранины видимо-невидимо. Вот, куркуль! Под носом у советской власти развел целый капитализм! А ты молчишь? Ты всегда такой молчаливый? Ну, молчи, молчи, но думай, как встать на правильную дорогу, а то смерти не избежишь. Знаешь, что Владимир Ильич Ленин сказал: «Кто не с нами - тот против нас!». И еще он сказал: «Красный террор - наше право!». Вот у кого бы тебе поучиться. Но куда тебе! Красный террор! Красивое слово: тер-р-рор! Тер-рор!
Мехди улучил момент, когда энкеведешник направился заворачивать отлучившуюся овечку, поднес нож ко рту и зубами отрыл лезвие. Радостное тепло прошло по всему телу. Лезвие было отточено так, что им брили голову. Он изловчился и нажал кончиком ножа на тугой ремешок. Второпях порезал себе руку и разрезал ремешок сразу в двух местах. Руки были свободны. Достать двустволку и убить? А если она не заряжена? А у него карабин. Мехди просто намотал веревку на руки, чтобы Чоби ничего не заподозрил. Спокойно! Аллах подскажет, как дальше поступить. Выручал до сих пор - выручит и сейчас.
Вот поворот, тропа здесь ссужалась. Чоби остановился, пропуская вперед овец.
- Чох! Чох!
Мехди сбросил веревку на землю, схватил первый попавшийся под руку тяжелый камень, подкрался и нанес со всей силой по темени всадника. Тот издал звук на подобие звериного рыка, закачался, откинулся назад, начал валиться с седла. Конь и не пошевелился. Мехди бросился на врага, сперва опрокинул его на спину, сорвал с него шубу. Под шубой - чекистская форма офицера, ремень с портупеями, револьвер. На груди - награды. Муталим действовал спокойно. Этот негодяй или мертв, или без сознания, потому что голова бессильно болтается то в одну, то в другую сторону. Чувств никаких не испытывал, кроме брезгливости.
Прежде всего, опоясался снятым с чекиста ремнем, почувствовал тяжесть оружия на правом боку. Потом деловито опрокинул это размякшее тело навзничь и портупеями туго перевязал ему руки за спину. Так вернее: зубами не достанет; усадил его, прислонив к скале. Он был жив - он дышал. Шея вся залита черной кровью. Надо бы добить. До сегодняшнего дня он не убил ни одного живого существа. Однажды у одного алима он вычитал такую мысль: самые сокровенные знания открываются тому, кто не исторг насилием ни одну душу из живого тела, чьи руки и душа вполне чисты. Мехди хотел остаться таким. Но, видимо, не судьба. А где теперь учиться будет? Неужели никогда больше не раскроет священные джеи, как ворота в таинственный мир?
Мехди отвел лошадь и привязал его к колючему кустику.
- Бедный ослик, ты потерял сегодня старого доброго хозяина. Жалко?
Ослик мотнул головой, как будто в самом деле сокрушался о гибели старого Хасана.
Мехди достал двустволку, потому что умел из нее стрелять: еще в детстве друг Гири научил. Осенью они ходили за орешками в лес и брали с собой ружье. Дважды сам стрелял в большой гриб на дереве, но не попал. А Гири отошел еще на двадцать шагов и разнес этот гриб. Вот как надо стрелять! Ладно. Этому еще предстоит учиться. Видимо он учился не всему, чему непременно следовало научиться: мы живем в таком мире.
Ружье было разряжено. Порывшись в мешке, муталим нашел старый истрепанный кожаный патронташ, а в нем полно патронов. Некоторые были бумажные. Мехди слышал, что бумажные - печатные, очень надежны. Он зарядил оба ствола и подошел к чекисту. Тот приходил в себя. Водил головой из стороны в сторону, тупо уставившись в землю, услыхав шаги, поднял голову. Лицо исказилось от боли и непонимания того, что произошло…
- Что ты со мной сделал, глупый…
- То, что ты собирался сделать со мной.
- Э, ты уже научился говорить.
- Я всегда умел говорить.
- А почему всю дорогу молчал?
- Не с кем было говорить.
- А я?
- Ты? Ты не человек, ты - безжалостный зверь. Со зверями на человеческом языке не говорят.
- Тебе, глупый, лучше пойти со мной в Буро и сдаться властям. Обещаю, что тебя отправят к семье.
- А тебе лучше приготовиться к смерти. Произнеси шахадат *. Я тебе дам на это время. Возьму твою кровь за кровь старика…
- Да пошел ты… - он осекся: щелкнули взведенные курки и два ствола нацелились ему в грудь.
«Отважный» чекист повалился на землю, взмолился самым жалобным голосом:
- Именем Всевышнего Аллаха заклинаю тебя - не стреляй! Именем Великого Пророка! Именем святых устазов! Я сделаю все, что ты скажешь. Вспомни Светлый Коран, который ты так много раз читал? Я умоляю! Я стану мусульманином. Но что мне сделать? Ради Аллаха! Ради Аллаха!
Стволы опустились. У Мехди дрожали руки: негодяй хитрил, но он произносил такие слова, такие имена, перед которыми благоговейно склонялись руки, ноги, чело и душа.
- Хорошо, я продам тебе твою жизнь в обмен на знание.
- Знание. Какое знание? - изумился тот.
- Научишь меня стрелять из своего пятизарядного ружья.
- Ты не умеешь?
- Меня учили добру, а оружие приносит страдание. Теперь я вынужден взять его в руки, дабы противиться злу. Покажешь?
- Да. А ты потом развяжешь мне руки.
- Руки я тебе не развяжу. Так пойдешь.
Карабин висел на луке седла. Мехди сел в трех шагах напротив чекиста и положил оружие на колени.
- Говори коротко и понятно. Ты назвал меня глупым. Это неправда. Говори.
- Вон с правой стороны затвора ручка с круглым шариком на конце. Толкни его ладонью вверх. Так, правильно. Теперь отведи до отказа назад. Веди до отказа вперед и вниз. Винтовка заряжена.
- Неужели? Так просто?
- Если не веришь, подними ствол вверх и нажми на спусковой крючок.
Мехди так и сделал - прогремел выстрел.
Потом он научился у него заряжать магазин и ставить на предохранитель.
- Наш торг состоялся - можешь идти.
- Развяжи меня, а! Ну, пожалуйста.
Мехди более не произнес ни слова. Молча пристегнул ослика к луке седла. Ружье взял в руки, винтовку перекинул за спину и поехал тихим шагом в сторону гор. Так началась его боевая жизнь.
Чтобы не возвращаться к нему более, расскажем коротко о дальнейшей судьбе «славного» чекиста Чоби Хачкиева. Он добрался-таки до города. Отойдя с километр от того злосчастного места, Чоби присел на корточки спиной к шершавому камню, без особого труда растер ремень портупеи, освободил руки.
На всякий случай он снял погоны, орден и две медали, документы завернул в платочек и спрятал за пазуху. Кто его знает, с кем придется встретиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37