У каждого - свой час. Но наступит Судный День. Представь себе такую картину: всем нашим отрядом мы предстаем перед Высшим Судом. Честно отвечаем на все вопросы. Проверяют по Таптару. Все верно, говорят. А потом Вепхию, Ирбека Саухалова, братьев Гигаури, Сашу Малышева и твоего друга Вадима Богданова - всех христиан, отделяют от нас и направляют к одним законченным воротам, а нас, мусульман - к воротам рая. Что ты будешь чувствовать?…
Они остановились. Ахмад повторил свой вопрос:
- Что ты будешь чувствовать, глядя вослед своим боевым товарищам, нет, братьям, которых ведут к воротам Ада, только за то, что они исповедовали свою религию. А в этих диких горах они делились с тобой по-братски последней корочкой чурека, спешили на помощь тем, кто попал в беду, готовые умереть за их спасение: или это не так, Муртаз? Или это не случается с нами почти ежедневно. А?
Ахмад развел руками и зашагал прочь. Лицо Муратаза искривилось, и он побежал за уходящим.
- Такого не допустит Господь! Нет! Скажи мне, тамада. Разве героям место в Аду? - Он ухватил старшего за рукав. - Там, где свершается величайшая справедливость, такое невозможно. Скажи, тамада!
- Сам подумай, Муртаз. - Ахмад быстрыми гибкими шагами стал догонять остальных.



НА ПЕРЕВАЛЕ ИЛИ СУДЬБЫ НЕПОКОРНЫХ

Наследство отца

Нюрка бросила тяпку и во весь дух побежала на край поля.
- Деда, чего они? Глянь!
Там росла молодая дикая черешня, а в ее густой тени стояла колыбелька. Двое странных мужчин смотрели то на малыша, сопевшего во сне, то на бегущую мать.
Старик побежал тоже.
- Вы кто? Вам чего? - Нюрка загородила собой колыбель.
- Тебя зовут Нюркой Смальцовой?
- Нюркой, а что?
- А это, - мужчина кивнул на малыша, - сын Лешки?
- Ну, сын… - она начала догадываться. - Лешкин…
Холодом дохнуло по нутру юной женщины.
Мужчина неторопливо достал из-за пазухи пуховой башлык. Он развернул его - а внутри кинжал с поясом. Башлык он повесил на дужку колыбели, а кинжал с поясом положил рядом с малышом.
- Как зовут сына?
- Андрюша.
- Андрей, мы выполнили предсмертную просьбу твоего отца. Дай Бог, чтобы ты вырос такой же честный и добрый, как он, но да будет твоя жизнь мирной.
Они повернулись и пошли. Тут в спину им кинжалом ударил женский плач. Оба вздрогнули, как от резкой боли и заторопились
- Они тебя обидели? - дед ничего не понимал.
Нюрка упала на колени перед люлькой, обхватила сына и запричитала:
- Сиротиночка ты моя…

Лаврентий и Курьер


(последняя встреча )
Его вели на суд трое: два полковника по бокам и генерал сзади. У конвоя - пистолеты в руках.
Откуда ни возьмись навстречу Курьер. Душа Лаврентия оживилась надеждой:
- Вы видите? Вы знаете уже?… Вы пришли меня спасти?…
Вся процессия остановилась, как по немой команде.
«Значит, он в силе, как прежде… Как всегда! Они встали, как он подошел!»
- Вы пришли спасти меня! Правда? Мы тогда говорили…
- Эх, Лаврушка-Иудушка! Дурачок грузинский! Иссяк ты, вышел весь, кончился. Теперь-то понял, небось, в чем твоя особая миссия? А? бумажка ты, которой подтираются, всего-навсего. Ну, подтерлись мы тобой. Воняешь теперь! Куда более годишься? В расход! В расход!
Он пошел прочь, шаркая ногами.
- Почему стоим? Вперед! - скомандовал генерал.
- Постойте же… - рванулся, было, Лаврентий, но два дюжих полковника поволокли его. - Строил же я эту Империю, будь она проклята!… Себя не жалел и других не жалел… Но она не складывается никак. Будь она проклята!…

Они соединились

На Новогодний праздник 1944 года Анна приехала в Базоркино. Родственники посчитали, что она решила провести свободные два дня у свекра, тем более что в городе у нее других родственников и нет. Брат в Армии, пока еще, слава Богу, жив и здоров, хотя дважды был ранен, но не тяжело.
Анна подобрала момент, когда в комнате кроме свекра и нее никого не было, поставила себе стул рядом и села - такое право она получила от Солта, после случая в горах несколько лет тому назад.
- Воти, слушай меня. Я скажу тебе, что уже точно знаю: ингушей будут отсюда всех выселять в Казахстан и Среднюю Азию, всех до единого. Я работаю в госпитале. Наш начальник очень хорошо ко мне относится. А у него большие связи среди военных…
- Дочка, такие слухи здесь тоже ходят, но наш мулла, очень правдивый человек, на пятничном молебне поклялся Кораном, что это неправда, эти слухи распространяют плохие люди. Я верю мулле. Клятва на Коране…
- Воти, ингуши - простые, доверчивые люди. А муллы тоже ингуши. Им говорят - они верят. Их обманывают, клянясь Кораном, те, кто в Коран не верят. Воти, наш народ отсюда переселят. Это будет скоро, скоро. В стране голод. Нужно заготовить продукты и предупредить родных. Я специально приехала. Теплую одежду купите. Воти, пожалуйста, послушайся меня, а то…
- Ты, Анна, женщинам такое не говори: поднимется ай-вай.
- Нет, Воти, я тебе сказала. Воти, ради Аллаха, поверь мне. Берия, Серов и Кобулов, самые большие начальники, почти постоянно находятся в Буро. Тайные совещания по ночам проводят.
Отгуляв два дня по родственникам, Анна уехала в город.
Солт задумался. Трудно поверить, что целый народ возьмут и переселят в далекую неведомую страну. Как это можно сделать? Не пешком же погонят, как во времена древних нашествий. А с народом, что станется, это же все равно, что взять дерево, вырвать с корнями и перенести на другое место.
Разве оно там привьется? Но с другой стороны, от этой власти, которую сами и утвердили силой оружия и неисчислимых жертв, столько натерпелись за двадцать с лишним лет, столько зла перевидали…
Без шума и паники старик вывез из гор копченые курдюки и несколько мешков вяленого мяса. Женщины нажарили три мешка кукурузы для толокна под предлогом - для пастухов отары. Купил мешок муки первого сорта и кое-какую теплую одежду. Родственники отнеслись халатно к словам Солта. Он, конечно, не говорил, кто его информировал.
- Солт, болтовня это. Наши алимы тоже не верят. Ты знаешь больше, чем они?
Этот День наступил.
Мужчин повели на сборный пункт во двор соборной мечети. Тут им объявили волю Советского Правительства, а когда люди возмущенно зашумели, поверх голов дали несколько очередей из пулемета.
- У нас есть приказ: стрелять при малейшем сопротивлении!
Когда Солт вернулся к семье, машина была загружена. Женщины затолкали в кузов все, что, на их взгляд, было ценно: ковры, отрезы, праздничная одежда, посуда. Из еды - мешок муки, кувшин с молоком и круг сыра.
Солт ругаться не стал, только буркнул себе под нос:
- Поистине, женские мозги - куриные мозги.
Он выбросил из кузова студебеккера сперва дорогие ковры, а потом все, без чего можно обойтись. Швейную машину сестры-вдовы оставил, чтобы не обидеть. Солт переговорил с командиром, всучил ему солидный куш денег, и солдаты за несколько минут загрузили в машину заготовленные загодя продукты.
- Ты умный старик, - сказал командир, - там, куда вас везут - голод. Тряпок наживете. И холода жуткие там.
Это спасло большую семью от неминуемой смерти, хотя один мешок с кукурузой у них украли ночью, когда их выгрузили на снег недалеко от станции Баталы.
- Да будет это сахой *! - махнул рукой Солт.
В апреле 1945 года Анна получила письмо из-под Акмоленска Казахской ССР. Она узнала почерк Савика.
«Дорогая тетя Анна. Здравствуйте!
Пишет Вам Савик. Вы нас еще не забыли? В нашей семье все живы и здоровы. Воти рассказал нам, как Вы приехали и говорили с ним о том, что должно случиться. Большое Вам спасибо! Живем мы в небольшом селе, всего тридцать четыре дома. Кругом степь. Это колхоз. Я на волах вожу сено. Другой работы здесь нет. Это место совсем-совсем не похоже на нашу землю гор нет вообще зимой очень холодно.
Тетя Анна, если бы Вы знали, как много людей наших умерло от голода, холода и болезней. Умирали целыми семьями, так что еле успевали хоронить. Помните, девочку Макку с кудряшками, она всегда прибегала к Вам, когда приезжали, чтобы получить гостинцы? Помните? Нет теперь ни Макки, ни всей их большой семьи - двенадцать человек. Одиннадцать человек умерло, а старший брат сошел с ума. Тут такие дела.
Старики говорят, что голод пошел на спад, теперь умирают меньше. Но мы все живы. Воти просит еще раз написать привет. До свидания!»
Анна немедля собрала две посылки и отослала.

* * *
Солдат упорно разглядывал ее единственным глазом, а на лице непонятная улыбка. Правый пустой по плечо рукав был заткнут по пояс. Правая щека исковеркана шрамом от скулы до глазницы. Походная сумка висела через плечо. Он ее поставил на землю.
- Солдат, Вам кого? - Спросила Анна с порога.
- Не узнаешь, сноха?
- Боже мой! Кто ты? Гири! - она бросилась к деверю и разрыдалась у него на груди.
- Да. Ничего. Меня действительно трудно узнать. Был целый человек, а теперь - полчеловека.
- Где это тебя - в Берлине?
- Нет, сноха, до Берлина я не дошел сорок километров. В деревушке одной. Из миномета. Мне кисть руки оторвало и глаз выбило. Пошла гангрена. Сперва по локоть отрезали, а потом по плечо… Но жив.
- Ну и слава Богу, пошли в дом.
- Тут наших вывезли… Я не знал, ехал домой. А в вагоне об этом меж собой осетины говорили. Я подслушал. Решил сперва к тебе зайти, а потом уж в Базоркино.
- Не стоит в Базоркино. Тебя задержат и под конвоем отправят в Казахстан. Я знаю, где наши - они в Акмолинской области. Сын твой, Савик, догадался по прибытию на место написать. Мы переписываемся. Я даже посылочки высылаю. Все живы. Вот тебе и первая радость. Пошли в дом. Пошли.
- А Саша как?
- Пишет, что скоро демобилизуется. Дважды был ранен.
- Я думал, что Родину защищаю, а я убийц моего народа защищал… - у него дрогнул голос.
- Успокойся, Гири! Не надо об этом. На то воля Аллаха.
- Да. Да.
На самом пороге он вдруг остановился:
- А он? - Спросил Гири шепотом.
- Жив.
- Мстит?
- Да.
- Бывает?
- Да.
Переступив через порог, он взглядом что-то искал.
- Степан Лукъяныч, вышел куда?…
- Нет папы более. Умер он еще в сорок первом. Воти его и похоронил, все расходы на себя взял.
Долго стоял Гири посередине комнаты, не решаясь сесть.
Господи, как сильно изменился этот мир за эти года!
Неделю провел Гири у Анны, отсыпался, досыта наедался нормальной домашней едой. Втайне он надеялся встретиться с буйным братом, но этого не случилось.
Снабдила сноха деверя целым мешком харчей, дала денег на дорогу, купила билет и отправила к семье в Казахстан. По прибытию на место обещал сразу написать. Что он и сделал.
В конце сорок шестого вернулся Саша, привез с собой жену-молдаванку. Оказывается, он целый год занимался перевозкой трофеев из Германии. Саша пил и очень много. На этой почве между супругами возникали скандалы, иногда доходящие до рукоприкладства, и Анна ничего с этим не могла поделать. Саша портился прямо на глазах. Наконец молдаванке надоело все это - уехала, не попрощавшись. Она написала с поезда: «Саша, прощай! У тебя уже есть одна жена - водка, зачем тебе вторая?»
Саша стал пропадать неделями. Часто отсиживался в милиции за пьяные дебоши. Анны он боялся, никогда не отвечал дерзко на упреки.
Однажды она безнадежно вздохнула:
- На тебе, Саша, прекратился наш род. Теперь я рада, что папа не дожил до этих дней.
- Сестренка, прости меня, я - кончился. Вроде я живой, а души моей уже нет. Война убила мою душу. Слабый я оказался.
И она больше не сказала ему ни единого слова упрека - бесполезно, но любви сестринской к нему не теряла.
Но и он держался определенной грани - сильно пьяный на глаза ей не попадался.

* * *
Эти четверо неожиданных гостей, не отходя от порога, рассматривали ее. Сердце у Анны дрогнуло.
- Анна Левенцова? Жена Асламбека?
- Я - Анна Левенцова, жена…
Тот, что стоял в середине, видимо старший, кивнул головой, взял у молодого большой сверток, двинулся к столу:
- Вот.
Сердце обдало жутким холодом, но она удержалась на ногах: перед ней лежала бурка Асламбека, а внутри, вероятно, его вещи. Таков обычай кавказских воинов.
- Убили?
- Да, - кивнули они все разом головой.
- Вы из отряда Хучбарова?
- Нет, мы все одинокие волки, но этот бой решили дать вместе, а тамадой избрали его. Под Балтами. Мы их там навалили. Но вот…
- Он мучился?
- Нет. Пуля сразила его насмерть. Успел сказать: «Передайте ей… Я Аллах!» - и все.
- А тело?
- Мы захоронили.
- Можете сказать мне - где?
- Можем. На старом кладбище Гаракха. Мы пробрались ночью. Там сейчас живут грузины.
- А как я узнаю точно его могилу.
- На самом углу восточной стороны. Мы поставили низкий, незаметный деревянный чурт. Вырезали две русские буквы: А и Э.
- Спасибо вам.
Абреки повернулись, чтобы уходить, но старший произнес:
- Такая наша судьба, сестра: сегодня - он, завтра - мы.
Они ушли. Анна развернула бурку. Барашковая шапка, белая черкеска, пуховой башлык, подарок Анны, кинжал с поясом.
Анна долго разглядывала эти дорогие для нее вещи, а потом собрала снова все в бурку, обняла, как живого человека, и повалилась на постель.
- Лев-Асламбек! Милый, отважный и неукротимый мой рыцарь! Как же так? Разве так может быть, без тебя?
Ее тихий плач с причитаниями продолжались до предрассветного часа. Тут Господь сжалился над ней - напустил на нее глубокий сон.
Саша стоял и утирал рукавом слезы.
- Сестренка, убили-таки?
- Убили, Саша, убили.
Саша сел на стул и зарыдал.
Целую неделю он не взял и капли спиртного в рот, и неотлучно был дома, возле нее. За это она осталась благодарна ему на всю жизнь. А потом он снова пропал надолго.

* * *
В сорок девятом году Анна собралась и съездила в Казахстан. Гостила целый месяц, но привезла в душе печаль - свекра Солта не было в живых.
Эльбускиевы, оставшиеся в живых, вернулись на Родину в пятьдесят восьмом. Савик был женат и имел двоих детей. Грузины покинули горные ингушские аулы, и ушли к себе домой.
Анна с Гири поехали в Гарак, нашли это кладбище и одинокую незаметную могилу на восточном углу.
Действительно, у изголовья торчал деревянный чурт - кусок доски. Гири расшатал его и вытянул из земли. Оба отчетливо увидели две вырезанные буквы: А и Э.
Женщина так обрадовалась, как будто встретила живого:
- Асламбек Эльбускиев!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37