Все… все.
Он махнул руками, отошел и стал рядом с теми двоими, готовый разделить их участь.
Трибунал вынес новое решение:
- Сержантов и рядовых солдат отпустить, отменив наказание палками, еврея отпустить при полной экипировке.
Они даже не распрощались толком, не поблагодарили словами - просто ушли, не вполне веря тому, что их освободили, а вдруг эта уловка бандитов, такая их игра в охоту - подстеречь и расстрелять по дороге.
Но с ним пошли два абрека, и они вывели пленных на трассу Москва-Баку. Парень помоложе показал направо и налево.
- Туда Грозный - далеко, около ста километров, туда Буро - около сорока.
Абреки повернулись назад и молча ушли. Отделение в полном составе двинулось к Орджоникидзе.
В городе их задержали и подвергли строгому допросу. Они рассказали, как было. Потом их подвергли повторному допросу, по протоколу-сценарию, составленному в НКГБ.
Перед Александром положили отпечатанную на плохой машинке бумагу, в которой говорилось «о дерзком нападении банды кулацких пособников фашизму из чеченцев и ингушей». И так далее - явный наговор.
- Подпиши и иди себе в часть.
Александр отказался, упрямо ответив:
- Тут не правда. Этого не было. Ничего такого не было.
И сержанты и солдаты тот протокол подписали. В нем говорилось, что «старший лейтенант Левко Александр Данилович вошел в преступный сговор с бандой чечено-ингушского отребья из кулацких пособников фашистам, своими действиями чуть не погубил весь отряд, который ему был доверен, как опытному офицеру-фронтовику».
Его судили военный трибунал с такой формулировкой приговора, дали десять лет каторжных работ.
- Левко Александр Данилович, вам понятен приговор военного трибунала? - спросил судья.
- Не все, - ответил бывший офицер, - почему мне так мало дали «за сговор с бандой чечено-ингушского отребья из кулацких пособников фашистам», да если еще при том я «своими действиями чуть не загубил весь отряд»?
- Не беспокойся: отсидишь десять - добавят еще. С этим у нас запросто.
Александр сохранял неподдельное спокойствие. Это спокойствие на него нашло, когда абреки вывели его с отрядом из бамутского леса, и он спокойно зашагал по грейдеру в сторону Орджоникидзе. Какие странные вещи с ним произошли? Приключения да и только! Но очень опасные приключения с риском для самой жизни. Он рисковал жизнью на фронте. К этому привыкаешь, но чтобы в течение месяца тебя судили два трибунала -…
В его армейскую жизнь вторглись какие-то чеченцы и ингуши, о существование которых он понятия не имел до прибытия на Кавказ. Какие-то таты - евреи. Он сам - еврей, ну и что? Мало ли разных евреев на свете! Какое-то слово каких-то раввинов, столь дорого оцененное этими странными людьми из леса. Надо в этом разобраться. Он будет разбираться и дойдет до истины.
Иногда ночью он просыпался на лагерных нарах и задавал себе вопрос: «Почему я, фронтовик, здесь? Как такое могло случиться?». Вспоминал события последних лет и успокаивался. Семья о том, что его постигло, узнала через три года, как его осудили. Здесь в тайшетском лагере был один маленький, юркий человек со смуглым лицом и жгучими черными глазами - Юрик Рамзанов. Он все мог: достать чай или кофе, договориться о чем-либо с начальством, но за определенную «смазку».
- Юрик, ты откуда родом? - спросил у него как-то Александр.
- Я - кавказец! - ответил тот гордо.
- А кто по национальности?
- Тат.
- Тат? Горский еврей?
- Ну допустим. А в чем дело?
- Ты не из Грозного случайно?
- Случайно из Грозного.
- Я тоже еврей.
Тат отошел на два шага, несколько раз измерил его взглядом с ног до головы:
- Ты какой-то слишком аризированный: белокожий, белобрысый и курносый. А посмотри на меня: вот облик истинного древнего еврея. Особенно важен нос. Посмотри. А у тебя что? Мне стыдно за тебя!
Они подружились… на всю оставшуюся жизнь.
А потом Александр спросил о том решении раввинов.
- Да, так и было на самом деле. А ты откуда это знаешь?
- Еще бы мне не знать. Из-за этого решения я и получил десять лет каторги. Я - витебский еврей.
Александр рассказал свою историю.
- И что? Соблюдают наши это решение?
- Есть такие, которые ничего не соблюдают, но в основном - да, соблюдают. Вот, например, наша семья, одиннадцать человек: отец, мать, бабушка и восемь детей. У нас была двухкомнатная квартира на втором этаже по улице Августовских событий. А напротив жили чеченцы Мусаевы в четырехкомнатной квартире. У них сын учился в каком-то институте, так они продали в селе все хозяйство, скот, овец и купили эту квартиру. Семья небольшая, всего пять человек: отец, мать, дед, дочь-школьница и тот сын. Дядя Согип одну комнату отдал в наше распоряжение. Каждый вечер, ровно в десять часов дядя Согип широко открывал свою и наши двери и отдавал громко команду:
- А ну, босой команд, перрод на бай-бай!
Мы, шестеро малышей, хватали каждый свою подушечку и, как мышки, перебегали в их квартиру, в эту комнату, на ночлег.
Там на полу лежал толстый и мягкий ковер, на всю комнату. В углу сложены аккуратно одеяла, одно на двоих. Тетя Айша обходила с подносом, угощала чем-нибудь: то яблоками, то грушами, то конфетами, то пряниками… понимаешь - каждый вечер. И не уснем, пока не принесет. А однажды тетя Айша долго не шла, и сестренка, ей пятый годик шел, звонким голосом кричит туда к ней:
- Тетя Айша, ты скоро придешь? А то мы заснуть не можем.
Лицо Юрика исказилось некрасивой гримасой, голос дрогнул, по лицу покатились слезы.
- Ты что? Да ты успокойся! Совсем раскис!
- Вот, Саша, как мы там жили, по доброму, как родные… Бывало всякое.
Большой Александр нежно обнял маленького, щуплого, лысого Юрика:
- Успокойся! Теперь я понял смысл поступка горцев-ингушей, которые судили меня своим трибуналом. Моим адвокатом стал один чеченец из Грозного, он защитил перед собратьями и мою честь и мою жизнь. Мне не жаль этих десяти лет, и я горд за свой народ… А раньше до этих трибуналов, я и не знал, что есть евреи, которые называются татами.
- Самые древние и чистокровные… - настаивал Юрик.
- Да, да, хорошо. Пусть будет по-твоему. Юрик, тебя за политику посадили?
- Нет, что ты? За воровство. Я люблю прибрать, если что плохо лежит. Болезнь у меня такая с детства.
- А вот, когда их увезли, тех чеченцев, что на вашем пролете жили, вы… их вещи… не…?
- Ты чего?! Мы их вещи? - как разобиделся тут Юрик, что даже побледнел. - Отец нас убил бы, если б что взяли! Он в первую же ночь запретил детям на ночлег там укладываться. Другие брали, а таты нет. Такой мы народ: решено - как отрезали.
- Я буду вами гордиться - моими братьями. Ладно, Юрик, давай мириться: признаю, что вы самые древние и чистокровные…
- То-то же!

Аслан-энкеведешник

Абреки умеют разжигать костер и знают, когда и где его можно разводить. Человек, лишенный возможности пользоваться жильем, учится оценивать любое место с точки зрения укрытия от врага и отдыха.
Когда новый человек приходит к разведенному костру, он прежде всего взглядом высвечивает для себя ландшафт и говорит:
- Хорошее место.
Это значит - здесь не ветрено, а издали не виден свет их костра. А еще это значит, что при неожиданном нападении здесь удобно обороняться и скрыться в выбранном направлении.
Тамада послал парня сменить на верху наблюдателя. Скоро к костру спустился аккуратный, чисто выбритый мужчина лет сорока. Он прислонил карабин к кустику, присел на полено, стал греть руки. Ему налили из котла бульон, положили на дощечку кусок баранины и хлеб.
- А вы ели? - спросил он.
- Мы поели, Аслан. Кушай. Сытого человека, говорят, холод не берет.
Аслан отхлебнул горячего бульона, стал есть неторопливо, тщательно пережевывая пищу. У него было совершенно серьезное, задумчивое лицо. Он быстро насытился, достал портсигар и закурил. Опять задумался, глядя на огонь.
- Аслан! Ва Аслан! - обратился к нему дотошный Башир. - Можно я задам тебе один вопрос?
- Да? Ты мне? Вопрос?
- Да, вопрос. Ты не рассердишься.
- Нет, не рассержусь.
- Правда, Аслан, что ты принимал участие в том собрании, где нашему народу объявили приговор?
- Правда. Я был там.
- Расскажи. Как это было? Это интересно всем. Ты никогда не рассказывал.
- Это неприятно рассказывать.
- Но мы хотели бы знать, как это произошло.
Он аккуратно бросил окурок в огонь, откинулся чуть-чуть назад и посмотрел на всех, вроде желая понять, действительно они все хотят знать, что произошло в тот злосчастный день.
- Я работал тогда в НКВД…
- Ты - в НКВД?! - изумились самые младшие.
- Да, в НКВД. И я ловил когда-то абреков. Я гонялся за ними по горам, а они устраивали мне засады. Мы стреляли друг в друга. Дважды я был тяжело ранен. У меня орден за это. Может, и моя пуля кого поймала.
- Но, а в живых кто из этих абреков остался хоть один?
- Многие остались и сейчас мстят за нашу беду.
- А если кто-нибудь из них найдет тебя здесь и застрелит?
- Это будет справедливым возмездием, - хладнокровно ответил Аслан. - У него есть право на мою кровь. Я сопротивляться не буду. Значит, так было суждено.
- Но как ты попал в мстители?
- Я понял…
- Что ты понял, Аслан?
- Что из меня сделали цепного пса. Я не был человеком. Я мщу за это, за поруганную честь. Вам легко, вы - чистые.
- Ты все же расскажи…
- Ладно. Слушайте, как это было. Значит так. НКВД все знает. И мне, как энкеведешнику, стало известно, что в г. Орджоникидзе прибыли Берия, Кобулов, Серов, Мамулов и еще несколько важных генералом НКВД, то ли 19-го то ли 20-го февраля. Но 21 февраля весь обком и совмин ЧИАССР и из НКВД были приглашены на важное совещание к Берии в г. Орджоникидзе. Там нас всех повезли на железнодорожную станцию. Нас ввели в спецвагон. Мы долго ждали. Из вагона нас не выпускали. Наконец уже поздно ночью к нам вошел секретарь обкома ЧИАССР Иванов. Он объявил, что т. Берия приехал с очень важным правительственным заданием. На всех присутствующих возлагаются ответственные задания. Завтра нам разъяснят все как положено. Здесь были те, кто руководил этой республикой. С нами эту ночь провел в вагоне и Тамбиев, председатель Верховного Совета. Нас охраняли, как преступников.
22 февраля в 10 часов утра нас провели в правительственный вагон. Там уже во главе стола сидел Берия, рядом сидел генерал Кобулов, Момулов, Серов и еще около двадцати генералов. Собрание вел Нарком Северо-Осетинского НКВД генерал-майор Тикаев. Я заметил, что лица многих генералов сияют от нескрываемой радости. Тикаев сказал так: «Вас собрали для того, чтобы ознакомить с постановлением правительства о переселении с территории Северного Кавказа чеченцев и ингушей. Вы обязаны оказывать помощь войскам в этом вопросе. Чеченцев и ингушей отправляют в другие места с похожими климатическими условиями. Там все готово, чтобы принять переселенцев. Вы будете оказывать содействие, чтобы избежать кровопролитие. Солдаты есть солдаты, у них приказ - пристрелить каждого, кто окажет сопротивление».
А 23 февраля я ушел в мстители.
- Слушай, ты за кого тогда мстишь.
- Я должен отомстить за всех тех, кого убили с моим участием и кого поймали и осудили с моим участием. Вот смотрите, - он спокойными, аккуратными движениями расстегнул пуговицы на полушубке, достал из нагрудного кармана сложенный в четверо лист бумаги. - Читать умеете? Вот фамилии, восемнадцать человек.
- А почему пять человек зачеркнуты?
- За них я уже отомстил. Остались еще тринадцать кровей - из моего долга.
Он сложил аккуратно листок, положил в карман, спокойными движениями застегнул пуговицы на полушубке, вздохнул и проговорил:
- А потом -за себя, за унижение… за то, что меня за собаку держали.

Завещание сестры

Отряд мстителей два дня отбивался от целой роты, как затравленный зверь. Энкеведешники и истребители окружили повстанцев в тесном ущелье, казалось, что спасения им нет, остается одно: сражаться до последнего патрона, а потом с обнаженными кинжалами бросаться на врага, чтобы получить достойную смерть от пуль.
В первый же день от одной очереди пали двое молодых воинов, которых наспех предали земле.
На рассвете третьего дня повстанцы незаметно подползли вплотную к позициям окружавших их энкеведешников и бросились на прорыв там, где их никак не ожидали - они атаковали командный пункт. Гранаты, внезапность и дерзость дали свой результат: они ошеломили натиском противника, прорвались сквозь кольцо окружения и ушли в горы.
Ранения получили все, но они могли двигаться и сражаться. Только один из них упал, сраженный пулей в грудь. Это был Рашид, самый юный из них. Аслан поднял и понес парня до первого привала. Там он попытался сделать другу перевязку, но Рашид взял у Аслана скомканный платок, просунул руку за пазуху и зажал рану.
- Надо уходить… уходить…
Товарищи наскоро соорудили носилки и понесли его, сменяя друг друга.
В сумерках они пришли в назначенное место. Рашид не приходил в сознание. Аслан решил осмотреть рану и наложить нормальную повязку. Когда он расстегнул гимнастерку, то замер с раскрытым ртом: увидел женскую грудь. Аслан украдкой оглянулся на товарищей, наложил бинтовой тампон и туго обвязал башлыком по голому телу. Натянул гимнастерку. Пуговица нагрудного кармана была расстегнута, и оттуда торчал краешек бумаги. Он достал этот листок.
Тут она пришла в себя:
- Читай, Аслан… теперь можно… теперь…
- Тебе лучше? - нагнулся он над раненной, - я найду и приведу к тебе врача, хоть из-под земли достану! Потерпи. Мы уже в безопасности.
Ему показалось, что она улыбнулась. Это она тихо испустила дух.
Он посмотрел на лист, который с одной стороны был исписан карандашом красивым женским почерком.
«Васкет *. Я дочь Хамарзы из Алхастов. Меня зовут Райзат. Я всегда находилась рядом с Асланом, потому что мы из одного тайпа, значит я ему единокровная сестра по нашим обычаям. Всех мужчин отряда я считаю своими родными братьями. Вы не знали, что я девушка, но мне ни разу не пришлось пожалеть, что вступила в ваш отряд, потому что вы люди высокого эздела! Ни одного грубого слова, ни одной недостойной мысли! Моей семьи больше не существует. Все, кроме меня, погибли, и я решила отомстить за кровь родных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37