Гири, а рядом свободное место. Здесь уложите меня.
Подошел сторож, хранитель кладбищенского инвентаря, блюститель порядка.
Он осведомился, кто они. Гири передал ему слова Анны и что она мусульманка.
- Это похвально, что жена хочет лежать около мужа, я буду сохранять это место. Но она совсем молодая и красивая - ей рано умирать.

* * *
Ровно, одинаково, бесстрастно текли ее дни, словно тихая река в поле: ни печалей, ни радостей, ни надежд, как говорят русские: день и ночь - сутки прочь.
Анна жила прошлым, будущего не было.
Она, забывшись, часами простаивала у окна.
Вот однажды Саша сказал:
- Мне тяжело на тебя смотреть, сестренка. Может не все… еще пропало. Столько желающих на тебе жениться. Ну, нет его в живых, хоть бейся о стенку!
Она повернулась к нему и произнесла:
- Я была в объятьях льва, а теперь ты хочешь, чтобы меня обнимал какой-нибудь жирный кролик?
И все на этом: сердце на замок.

* * *
В 1971 году Эльбускиевы отвезли тело Анны на Гаракское кладбище и захоронили рядом с любимым мужем.
Наконец- то супруги соединились в этой тихой последней обители.

Кавказская идиллия

Соандро взяли на колхозном поле станицы восемнадцатого июня сорок восьмого года.
Вот как это случилось
Было время прополки кукурузы. Колхоз считался передовым, поэтому поводу райком партии прислал прямо на поле автолавку. Давали сахар, по килограмму в одни руки, пряники, халву, конфеты и т.д. Колхозники получали товар в счет будущих трудодней.
Всадник ехал мимо, увидел, что люди с покупками уходят от лавки, и тоже решил отовариться: сахар, соль, хлеб.
Подъехал, привязал коня к тутовнику, достал деньги и протянул в окошко.
- Один хлеб, сахар, пачку соли и десять коробков спичек.
- Здесь отовариваются колхозники в счет будущих трудодней, прочих не отовариваем.
Всадник ничего не понял.
- Разве это не советские деньги? - настаивал он.
- Я же вам русским языком сказала: для колхозников в счет будущих трудодней. Нас строго предупредили.
Она сунулась лицом в окошечко:
- Ой! А вы кто? Осетин? Кем работаете-то?
- Да, осетин. Объездчик. Лес охраняем.
- А то я смотрю у вас ружье на седле. Совсем другое дело. Придется Вас отоварить. Чего Вы хотели? - Продавщица совсем изменилась: из восковой сделалась мягкой, услужливой.
- Хлеб, сахар, соль, спички…
- Вам хлеба сколько?
- Ну, один… Если можно два-три.
- Найдем для Вас хлеба. Кто Вам его в лесу напечет? А колхозницы и сами пекут лучше этого, с настоящими дрожжами.
Соандро умилился от такой доброты и на миг потерял осторожность. Продавщица обратилась к подошедшей к лавке колхознице:
- Настька, у тебя торба большая есть, чтобы несколько булок уместилось? А то вона в его сумку и двух булок не всунешь.
- Торба-то есть… А кто он такой?
- Я тебе за нее мешок дам, как из-под сахара освободится. Объездчик он, лес охраняет. Так дашь торбу-то…
- Бери, коли за нее мешок дашь.
- Дам, дам.
- Где она у тебя?
- В возу, под акациями.
- Ты чего хотела-то?
- Отложи отрез на платье, вон тот, чтобы в горошек три метра. После обеда заберу. Пошли за торбой-то.
Продавщица сошла с автолавки, бросила на ходу покупателю:
- Я сейчас, за торбой схожу, вона воз стоит ихний. Никого не пускай. А то детвора если заберется, от ящика с печеньем одни крошки останутся.
- Никто ничего не тронет, - пообещал Соандро.
Воз стоял в шагах пятидесяти от автолавки. Обе женщины подошли к возу, вытряхнули содержимое из большой сумки прямо на сено, сеном же и прикрыли. Должно быть, то были продукты, взятые семьей в поле на обед. Соандро увидел большую бутылку с молоком, которую зарыли в сено под самое днище воза.
Хозяйка воза пошла оттуда в поле, а продавщица, вывернула сумку, отряхнула и неторопливо двинулась к лавке.
Все это не вызвало у Соандро никакого подозрения.
- Слушай, объездчик, я торбу обменяла у Настьки за мешок, мешок казенный, ты за него уплатишь?
- Да, да, уплачу.
- На, держи. - Она подала ему брезентовую сумку размером с полмешка, а сама вошла в автолавку.
- Сколько хлеба-то хотел?
- Четыре.
- Четыре хлеба… - она на счетах посчитала причитающееся, даже пересчитала, - сахар… может два кила? Возьми два. Соли пачку и спичек десять коробок…
Она выбирала самые лучшие булки и по одному подавала в окошко. Отвесила сахар, подала пачку соли, отсчитала десять коробок спичек.
А между тем станичники-колхозники заметались по полям и огородам. Женщины и дети с тяпками побежали к автолавке, а мужчины бросились к возам, где у каждого лежала двустволка и патронташ.
Соандро, стоявший спиной к полю, этого движения не заметил. Когда он рассчитался с лавочницей и повернулся, то сперва от изумленья открыл рот: со всех сторон к лавке бежали станичники, вооруженные кто чем попало, но в руках мужчин блестели ружья.
Соандро бросил торбу на землю и повернулся к окошку, но оно запахнулось перед самым его лицом, закрылась дверь. Абрек бросился к лошади, а пока он ее отвязывал первые настигли его и это были женщины. Они подняли страшные крики, визги, стали махать тяпками. Лошадь начала пятиться. Он попытался сесть в седло, но его стаскивали назад.
Все же он сел в седло. Оглянулся и увидел, что на него были направлены ружья.
- Сдавайся, кунак, сдавайся! Все равно не уйдешь! Не то убьем!
Лошадь пятилась то туда, то сюда. Женщины и дети били ее по крупу и ногам тяпками. Одна толстенная женщина с широким красным от солнца лицом ухватила коня за уздечку и прямо повисла на ней.
Соандро инстинктивно выхватил кинжал.
- На, бей женщину, кунак! Бей! Руби своим кинжалом. Чего медлишь? - Красное лицо исказилось в страшной гримасе страха и мольбы.
Соандро опустил кинжал и в это самое время получил заряд картечи в левое плечо.
- Будьте вы прокляты! - Вскричал он от боли, бросил кинжал и потянулся к винтовке.
В этот миг за него уцепились десятки сильных женских рук. Его стащили с коня и стали избивать. Тут подбежавшие мужчины раскидали воинственных женщин:
- Его судить должны! Хватит с него и того, что он получил! А ну разойдись, бабы!
Запрягли телегу, уложили абрека на мягкое сено, однако руки и ноги связали, хотя он был без сознания. Свезли в районную милицию. Ехала вереница телег, каждый считал себя участником этого подвига.
Так оно и было.
Абрека переправили в город и оперировали. Молодой хирург вытащил из предплечья семь волчьих картечин. Скоро он поправился.
Судили его выездным показным судом в станичном клубе четыре дня. На все вопросы подсудимый отвечал коротко: «да», «нет», «не знаю».
Однажды во время перерыва на обед милиционер принес ему сумку с передачей:
- Наши бабы сжалились над тобой, всего тут наложили, сидишь тут голодный целыми днями…
- Отдай им назад, - сказал Соандро.
- Почему? Голодный же.
- Я не боюсь голода. Отнеси туда, откуда принес. Ты языка понимаешь человеческого?
Старый милиционер поднял с лавки тяжелую сумку с продуктами, глянул в гневное лицо арестанта:
- Обиду помнишь? Хлеба нашего не хочешь откушать? Ну, ты и зверь, кунак!
- Кто забывает зло, тот и добро и не помнит.

* * *
Соандро отсидел свои десять лет от корки до корки, как говорят в России. Весной тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года он вернулся в родное село. Время было такое: осетины уезжали к себе, ингуши колоннами возвращались домой. Свой дом он нашел закрытым на замке. Он пошел к соседям, к семье его дяди.
- Дядю похоронили в Казахстане, жену его тоже и кое-кого из семьи. Остальные вернулись, - сказала двоюродная сестра, - хорошо теперь у нас старший мужчина есть. Соандро, твои ключи у меня.
- А как они попали к тебе?
- В твоем доме жила девушка осетинка Заира с немым братом. Одни они были. Мы с ней подружились. Тихая такая. Я ей рассказала о тебе, что ты пропал. Знаешь, я с 1952 года подавала на всесоюзный розыск. Никаких сведений. Эта Заира ежедневно спрашивала, нет ли от тебя или о тебе вестей. А вот с неделю назад запрягли они с братом бычка в телегу, сложили на нее свои вещички, привязали к одному боку корову, к другому телку и отправились к себе домой. Ключи Заира мне передала, вздохнула глубоко, глубоко и говорит: «Если вернется Соандро…» и прослезилась и пошла…
- А куда уехала, адрес не оставила?
- Нет. Ты хотел бы знать?
- Конечно.
- Не трудно. В селе еще много осетин, надо спросить. Кто-то все же знает.

* * *
Услужливый мальчик охотно взялся помочь незнакомцу найти в лабиринте горного села дом Заиры. Они перешли через мостик, поднялись на косогор. Дорожка шла по-над забором из ольхового частокола. Забор был новый, только отесанный частокол отливал на солнце красным цветом.
- Это Заирин огород.
- А кто ей забор сделал?
- Сосо! О, Сосо все умеет.
Мальчик открыл калитку и позвал:
- Заира?
Никто не отозвался. Они вошли во двор. Небольшой домик сверкал свежепобеленными стенами. Ступеньки на верандочке тоже были новые. «Сосо!» - догадался Соандро.
Мальчик постучался в дверь, но никто не отозвался.
- Может, за водой пошла, - и он убежал ее искать.
Возле дровокола валялись несколько буковых поленьев. Соандро взял что потолще, поставил на попа и сел, достал из кармана платок, стал вытирать пот с лица и шеи.
Он не услышал, как хлопнула калитка. Когда Соандро поднял голову, девушка стояла перед ним с полными ведрами воды. Она их тихо опустила на землю, почти шепотом произнесла.
- Ингуш! Ох-х!
- Заира, я пришел! Поехали домой!
Он подошел и осторожно обнял ее за плечи.
- К тебе… брат? - Спросила она дрогнувшим голосом, - в гости?
Он отстранился от нее и серьезно произнес:
- Не называй меня больше братом. Это тогда мы должны были вести себя как брат и сестра. Давай собирайся, поехали домой.
- Прямо сейчас?
- Да, прямо сейчас. Нам надо засветло выбираться на трассу, чтобы сесть на попутную машину до города.
- Хорошо, ингуш. В дом зайдешь?
- Нет. Я посижу здесь, пока ты приготовишься. Где Сосо?
- Он в городе работает. Живет в общежитии.
Она вынесла низенький столик и стул:
- Покушаешь, пока я соберусь ингуш, в городе к Сосо зайдем?
- Обязательно.
- А если будет поздно?
- Все равно зайдем. Я тоже его хочу увидеть.
Она ему накрыла простой по-крестьянски стол, а сама ушла в дом. И не долго наряжалась. Вышла снова, во всем новом: в костюмчике, туфлях на высоких каблуках, в руках полная корзина.
- Ингуш, я скажу соседке, чтобы корову и телку забрала к себе, пока Сосо не приедет. Покушай еще.
Когда вышли со двора, Соандро почувствовал, что их провожают взглядами. «А если вздумают ее не пустить?» - мелькнуло в голове, но никто им не помешал. До трассы идти шесть километров.
- Заира, дай сюда корзину.
- Это я сама понесу.
- Что у тебя там?
- Еда для нас с тобой, потому что женщине в свой дом в первый раз нельзя входить с пустыми руками.
В Орджоникидзе приехали в сумерках, пока добирались до общежития, где живет Сосо, совсем стемнело.
Они остановились перед пятиэтажным зданием.
- Ты постой тут, а я пойду за братом. Вот сумку посторожи.
Она скрылась в дверях общежития, а через минут пять оттуда вихрем вылетел здоровенный детина. Соандро сразу даже не понял, кто это. Здоровяк легко подхватил его, поднял, покружил и поставил.
- Кто это, Заира? Это Сосо? Не может быть!
Та смеялась.
Брат с сестрой стали переговариваться на языке немых. Что-то он спрашивал, и она, старательно что-то ему объясняла.
Сосо захлопал себя по бокам и снова накинулся на Соандро, что-то говорил ему на своем языке. Одно понял Соандро из всего этого, что он, Соандро, вообще-то молодец - по большому пальцу, который тот поднимал вверх.
Излив свои чувства, он неожиданно сорвался с места, на ходу что-то показав сестре руками, перебежал дорогу и юркнул во двор.
- Он сказал, что сейчас приедт.
- Слушай, в детстве он был тихий, спокойный. Сейчас прямо как сухой порох.
- Ингуш, знаешь, когда он изменился? Когда ты ему подарил кинжал. Бечера дети часто нас обижали, специально поиздеваться во двор приходили. Однажды Сосо как выхватит кинжал, кричит страшно - и на них - еле убежали, а я на нем повисла. Больше не задевали.
- Значит кинжал к хозяину попал, к мужчине.
Ворота того дому, куда побежал Сосо, стали раскрываться. Оттуда выехал старый «Москвич». На этом «Москвиче» Соандро и Заира к одиннадцати часам ночи добрались до родного дома. От денег водитель отказался, заявив, что он оплачивает долг: Сосо ему сделал стол и два стула - за эту поездку списал.
Свадебное торжество было скромным: сразу на второй день он позвал муллу и нескольких соседей. Их обвенчали. Был мовлат. Так неожиданно счастливо кончилась эта тяжелая история - на все воля Господа! В этом мире изредка бывает светлые дни и счастливые люди.

Эздел - цемент мужского общества

- Я знаю, Габис, ты не любишь говорить о своем боевом прошлом. Не буду к тебе приставать с расспросами о том, как вы сражались в горах с энкеведешниками. Пожалуйста, ответь мне только на один вопрос, и я уйду удовлетворенный. Это вопрос особый!
Габис похромал до угла комнаты, взял табурет и подал мне:
- Садись.
Сам сел на край кровати.
- Задавай свой особый вопрос.
- Меня интересует вот что… В Ингушетии и Чечне после выселения было много разных отрядов, но отряд Ахмада Хучбарова выделялся дисциплиной и братством. Я это слышал от многих. Как он этого добился?
- Эздел и справедливость…
- Но… Шадури пишет об Ахмаде чуть ли не как о звере в облике человека.
- Шадури - цепной пес, обязанный лаять и кусаться. За это ему наливали жирный деш.
Габис призадумался, ища в памяти что-то.
- Вот один случай из жизни Ахмада в самом начале его абречества. Ты знаешь, наверное, что Ахмад сильно поссорился с братом жены, стрелял в него, ранил, а тот наслал на него чекистов. Ахмад вынужден был уйти в абреки. В то время в горах находился отряд знаменитого абрека Бейали. Ахмад к ним и пристал. Был совсем молод, а те были люди возмужалые, повидавшие. Воспитанный в древних ингушских традициях, Ахмад не гнушался услужить старшим. Но те это не поняли. Вот однажды один из них приказным тоном послал Ахмада за водой. До Ахмада, наконец, дошло, что их отношения сошли с рельс эздела. Он схватил винтовку, щелкнул затвор и наставил на того, кто ему приказал идти за водой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37