Как бы то ни было, заметив все это, я начал обращать особое внимание на Сандерса и генерала. Я не главный переводчик с нашей стороны. Мне не приходилось тратить много времени на обдумывание языковых тонкостей, и я мог сосредоточиться на поведении инопланетян. И вот в конце очень долгого дня генерал перешел с одного языка на другой. Сказал что-то на родном языке, а потом заговорил снова на главном, и, видимо, мысленно переключился не сразу. Он обратился к Сандерсу, употребив интимную форму «ты». Самую интимную, которая не отражает ни ранга, ни семейного родства. Она указывает только на пол того, к кому обращаются. Категория рода для хвархатов крайне важна. Насколько можно судить, этой формой пользуются при обращении к членам семьи, самым близким друзьям — обычно друзьям детства — и к признанному предмету любви.— Я потом прослушал запись, — продолжал капитан Ван, — и убедился, что не ослышался, а кроме того получил возможность всмотреться по очереди в каждого члена хварской миссии. Все они буквально оледенели. У двоих было выражение, словно они смутились или почувствовали себя крайне неловко. Я с большим трудом разбираюсь в выражении их лиц. Хвархатский главный язык и жесты много понятнее. Но особенно заинтересовал меня Сандерс. Он никак не прореагировал, а уж человеческое смущение или растерянность я бы сумел уловить. И, отвечая генералу, употребил его полный титул. Не «первозащитник», как он обычно его называет, но «Защитник-Очага-С-Честью Первый-Впереди».— Я что-то не понимаю, — сказала Анна.— Мне кажется, генерал употребил форму, которой обычно пользуется в разговорах с Сандерсом — почти наверное ту, к которой прибегнул на другом языке за секунду до того. А Сандерс, употребив его полный титул, напомнил ему: «Тут так не годится».Анна обдумала объяснение капитана.— Иными словами, если я вас правильно поняла, вы говорите, что Никлас состоит в сексуальной связи с существом, покрытым серым мехом.— Так ведь, — заметила майор, — он не член семьи генерала и не его друг детства, а, насколько мы можем судить, враги обходятся без того, что мы считаем нормальной сексуальной жизнью. Все они.Анна засмеялась.— То есть как?— А вот так. Мы столкнулись с культурой, а, может быть, и целой расой, которая не практикует гетеросексуальности, разве что — тут у нас полной уверенности нет — как извращение.— Но каким образом они размножаются?— А как вы думаете? — Майор явно смущалась. (Странно, о войне, об умирающих пленных она говорила с полной безмятежностью.) — Достижения современной медицины. Искусственное осеменение.Логично. Но как могла возникнуть такая культура? И отчего? А как они обходились, пока медицина не достигла нынешнего уровня? Анна открыла рот, собираясь задать первый из этих вопросов.— Я заново проштудировала досье Сандерса, — опередила ее майор. — В нем нет ничего, абсолютно ничего, что указывало бы хоть на одну сексуальную проблему. Все психологические тесты он прошел прекрасно. Женат он не был ни разу, но в ВР многие избегают связывать себя на длительный срок.А как проверить склонность к сексуальному партнерству с инопланетянами? Особенно, когда в наличии не имеется ни одного инопланетянина? Анна попробовала вообразить соответствующий тест.(Отвечайте «да» или «нет».«Серый мех меня возбуждает сексуально».«Я испытываю тягу к людям с яркими синими глазами и горизонтальными зрачками».)Она поставила чашку на столик.— По-моему, я получила столько информации, сколько способна усвоить за один раз, и мне пора на дежурство.— Можно мы продолжим потом?Майор взглянула на капитана, он кивнул. В нем чувствовалось какое-то беспокойство, но Анна решила, что причина заключалась не в инопланетянах, а в майоре. Он, несомненно, специализировался в одной из наук о поведении. Скорее всего различия в расах и их культурах волновали его гораздо меньше. Анна встала.— Помните, — сказала майор, — ни единое из этих сведений не подлежит огласке.У Анны не возникало желания сбежать с холма, вцепиться в первого встречного и обсудить с ним сексуальную жизнь инопланетян, а также Никласа Сандерса или пожаловаться, что она вляпалась в довольно-таки жуткую ситуацию.— Не беспокойтесь, майор. В настоящую минуту я хочу только одного: заняться наблюдением за тварями, которые все без исключения двуполые, и в данный момент обольщают друг друга, чтобы трахнуться раз в году.Она спустилась с холма, глядя на широкую панораму бухты, пылающей огнями, как и пролив, как и океан за ним. Сперва это зрелище ее ошеломило, а потом она задумалась о хварской культуре. Очень интересной. Нет, скучать ей не придется! Вскоре у нее возникла потребность засмеяться. И она засмеялась. 8 Вечер я провел в помещении генерала — смотрел героическую пьесу. Гварха пил — не залпом, а понемножку. Верный знак, что к ночи он натоксичится. Это превращается в проблему. (Спасибо за предупреждение.)Я пил вино. Он прихватил полдюжины бутылок с банкета на материке. Пил я мало. От алкоголя я совсем отвык, а если бы мы напились оба, то конечно бы сцепились из-за пьесы или переговоров.Он навел голограф на дальнюю стену напротив дивана — длинного, низкого и не слишком удобного. Хварская мебель не рассчитана на людей моего роста. Когда он включил аппарат, стена исчезла и появилась сцена, а на ней — двое мужчин в ярко размалеванной броне. Длинные перья на шлемах колыхались при каждом движении и подпрыгивали. Это должно было казаться смешным, но не казалось. Мужчины стояли почти лицом к лицу, но под некоторым углом, так что их взгляды скрещивались на манер мечей в начале поединка. Зазвучала музыка, дисгармоничный хвархатский набор звуков, которые я теперь — через двадцать лет! — способен воспринимать как музыку. Пьеса было новой, но перелагала старинный сюжет, а потому инструменты все были древними — колокольные, гонг, свисток и барабан.Гварха принял тот сосредоточенный вид, с каким устраивается смотреть очередную дурацкую штучку. (?) Я приготовился не слушать.Музыка оборвалась. Мужчины посмотрели прямо друг на друга, и спектакль начался.Прежде я смотрел с интересом — в те дни, когда только знакомился с жизнью хвархатов. Костюмы всегда великолепны, а в спектаклях есть что-то от аскетической красоты театра. Но они редко длятся дольше пол-икуна. Число действующих лиц почти никогда не превышает пяти. Монологи коротки, а декораций практически нет. Сюжет неизменно строится вокруг мужчин, оказывающихся перед страшной этической дилеммой — конфликтом двух понятий о чести.Личная честь против рода.Возлюбленный против рода.Род против Людей.Немыслимый выбор, на который отводится менее часа. И почти всегда — гибель, независимо оттого, какой выбор сделан.Несколько дольше меня интересовали пьесы, где действовали женщины. (Разумеется, женские роли исполнялись мужчинами. Это чисто мужская форма искусства.)Что делать мужчине, когда он узнает, что его мать опасна для рода?Безусловно, ужасный конфликт. Ни один хвархат в здравом уме не способен причинить вред женщине или ребенку. Но род он обязан защищать, так же как женщин и детей.Серьезная дилемма.Думаю, интерес мой объяснялся тем, что узнать что-либо о хвархатских женщинах неимоверно трудно — во всяком случае мне, живущему на периметре (Гварха не торопился взять человека домой с собой, когда навещал священную семью и тетушек.) (Пожалуй, тут я воздержусь от замечаний.)Примерно, к той же категории, что и пьесы о женщинах, или чуть-чуть иной, относятся пьесы о гетеросексуальной любви. Меня они всегда смешат, что шокирует хвархатов. Для них эти пьесы — порождения больной фантазии, патологически привлекательные. Детям не разрешается смотреть их, а иногда, когда Сплетение впадает в консервативность, они вообще оказываются под запретом. В них всегда много насилия, часто до отвратительности, а кончаются они неизменно безумием и кровопролитием.Нередко в финале, когда трупы поднимаются и шествуют за кулисы, протагонист возвращается и произносит эпилог. (Хвархаты любят нравоучительность.) Вот, что происходит, когда необузданность периметра проникает в центр! Все гибнет. Семья не может уцелеть.И наконец, есть еще один вид героической пьесы, который, пожалуй, интересен мне и теперь. Пьесы о рахаках — мужчинах, которые не хотят умирать и остаются жить, когда всякий нормальный хвархат избрал бы смерть.Например, мужчина, чей род уничтожен: все мужчины убиты, кроме него, женщины и дети ассимилированы другим родом. Все его связи в мире разорваны, но он стремится выжить. Ради чего? Зачем? Хвархатов эта проблема завораживает. По сравнению с землянами они умирают легко и не понимают, почему некоторые цепляются за жизнь без всяких причин. Чаще всего они усматривают в этом слабость характера, но иногда готовы признать в этом особый вид героизма.Вот, например, старинная знаменитая пьеса о воине, медленно умирающем от какой-то неизлечимой болезни. Он сидит на сцене. Его навещают призраки и люди. Они беседуют. Ему предлагают выбор. Но он отказывается и продолжает медленно умирать. Под конец (эта пьеса длиннее обычных) у него уже нет сил сидеть. А в финале он еще чуть жив.В целом я все-таки предпочитаю комедии.Из журнала Сандерс Никласа,держателя информации при штабепервозащитника Эттин ГвархиЗАКОДИРОВАНО ТОЛЬКО ДЛЯ ГЛАЗЭТТИН ГВАРХИ 9 Она вернулась на следующий день и получила магнитофон. Он выглядел как наручные часы и даже показывал время. Анна положила его в карман — ведь Никлас мог заметить, что прежде на ней часов не было.Несколько дней спустя Никлас позвонил и договорился встретиться с ней у катера под вечер, за два часа до ее дежурства. Погода держалась теплая и тихая. Они устроились на палубе. На этот раз Никлас пришел в серой хварской форме, скроенной по его фигуре и сидевшей на нем прекрасно. Следовательно, проблема заключалась не в искусстве хвархских портных, но в их восприятии человеческих мод. Глаза его были скрыты за человеческими солнцезащитными очками в оправе из тонкой золотой проволоки; радужно-зеленые стекла блестели точно спинки двух жуков-златок.Хаттин надел хварские солнцезащитные очки с прямоугольными черными стеклами и тяжелой оправой из черной пластмассы. На его плоском хварском лице они выглядели прекрасно, но человеческое изуродовали бы.— Это не вопрос стиля, — заметил Никлас. — Уши хвархатов расположены выше, а нос гораздо шире, чем у землян, и более плоский. Мне они не годятся. Я мог бы заказать специально, но не вижу нужды, я ведь значительную часть своей жизни провожу в закрытых помещенияхОн забросил ноги на перила и оглядел бухту, сверкающую в косых лучах заходящего светила.— Теоретически я здесь, чтобы расспрашивать о ваших тварях. Кажется, я говорил вам, что генерал очень любознателен и интересуется самыми разными предметами. В частности, интеллектом обитателей иных миров, главным образом человеческим, но и всяким другим. Но я не в настроении обсуждать гигантских, возможно, разумных медуз. Почему бы вам не рассказать мне о Земле?Солдат-человек встревоженно переступил с ноги на ногу. Незнакомый. Коренастый паренек, чье лицо не соответствовало ни одной известной ей этнической группе. С берегов Черного моря? Продольная полоска волос была подстрижена ершиком и выкрашена в красно-кирпичный цвет, гармонирующий со смуглой кожей. Цвета его глаз она не различила — радужки прятались под угольно-черными контактными линзами.— Конечно, ничего стратегически важного, — добавил Никлас, взглянув на солдата.Но что именно представляет стратегическую важность? Анне требовалось время, чтобы собраться с мыслями, и она спросила:— А вы скучаете по ней?— По Земле? Иногда. — Он помолчал. — Я не верю в сожаления. Есть эмоции-капканы, которые заставляют вашу жизнь застывать на месте. И сожаление — одно из этих чувств. Я предпочитаю быть в движении, то есть думать только о ситуации, в которой нахожусь в данный момент, о том, как мне распорядиться собой в ней. — Он повернул голову, блеснув стеклами очков. — И очень верю в пассивное ее принятие. По большей части мне не хватает самых простых обычных вещей — приличных человеческих контактных линз. Кофе. Бывают дни — даже через столько лет, когда я готов убить за чашку кофе.— Это дело поправимое. — Анна встала, спустилась в каюту и попросила Марию сварить кофе.— Надеюсь, Анна, ты знаешь, что делаешь, — заметила Мария.— Может быть.Анна вернулась на палубу, села и начала рассказывать о своей последней поездке в Нью-Йорк, который почти не изменился с его времени — все такой же огромный, грязный, запущенный и великолепный. И как всегда перестраивается. Чудовищные стеклянные башни конца двадцатого века, неутомимые пожиратели энергии, почти все исчезли. (Некоторые были сохранены как архитектурные памятники.) Последним стилем в архитектуре была «Тоска по Позолоченному веку».— Это общепринятое название? — спросил Никлас.Она кивнула.— Стены из кирпича или камня. Вентиляционные шахты. Открывающиеся окна. Фигурные водосточные трубы.— Вы ездили на экскурсию осматривать новейшую архитектуру?— И систему плотин. Гавань наконец полностью закрыли. Это был единственный способ оберечь город от океана. Нью-Йорк уже не порт.— Жаль.Мария принесла кофе, поставила поднос и остановилась у двери каюты. Родом она была из Центральной Америки — почти чистокровная индианка с бронзовой кожей и чудесными черными прямыми волосами.Анна рассказала, какие спектакли видела там. Ведь вряд ли «Месть человека-волка» или «Мера за меру» обладают стратегической важностью?— Эту пьесу я бы не отказался посмотреть еще раз, — сказал Никлас. — Помните речь, которую герцог произносит перед Клавдио, когда бедного дурачка должны казнить за блуд? Монолог, который начинается строкой «Готовься смерть принять?» Как она звучит! А затем он приводит доводы, почему жизнь не стоит того, чтобы за нее цепляться:Ты жизни так скажи:Тебя теряя, я теряю то,Чем дорожат одни глупцы лишь.— Какой великолепный язык! И какая бочка дерьма! — Он отхлебнул кофе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41