Большего мы ждать от нее не должны. Она не станет спасать нас от последствий наших глупостей. Необходимы же — всегда необходимы — терпение, настойчивость, осмотрительность и доверие. Мы должны верить, что вселенная знает, что она делает, и что другие люди не обязательно глупы.— Но вы же не доверяете Нику, правда? — спросила Анна.Гварха открыл было рот, но ничего не сказал, так как заговорил воздух: Эттин Пер позвала нас всех в комнату с пустыми стенами.Мы вошли — Анна первая, за ней Гварха и, наконец, я. Женщины посмотрели на нас. Пер сказала:— Ники, будешь переводить. Скажи женщине Переса, чтобы она села рядом со мной.Мы с Гвархой заняли наши прежние места, и круг замкнулся — свободных кресел больше не осталось.— Представляю я, — сказал Гварха мягким басом. Скрытая резкость исчезла. Ярость улеглась. Возможно, он устал, как Анна, как старая дама, которая словно поникла.Однако едва представления завершились, Петали выпрямилась и заговорила.— Мы нашли решение трех проблем. Остается первая впереди. Это ты, Перес Анна.Я перевел.— Вы сказали, что мне не причинят вреда, — возразила Анна. — И я бы хотела узнать про Никласа. Что будет с ним.— Ты понимаешь, как это серьезно? — спросила Петали. — Он сообщил тебе информацию, которую мы — наши мужчины — не предназначали для человеков. Будь он из Людей, Эттин Гварха попросил бы его убить себя. И он сам бы это предложил, не дожидаясь, чтобы его просили.Старуха замолчала, и я перевел. Анна заметно испугалась.— Если о случившемся станет известно, он умрет. Неизбежно, — сказала Петали. — Если мы сумеем сохранить все в тайне внутри семьи, то, думаю, нам удастся спасти Ники.— Это правда? — спросила Анна.— Более или менее, — ответил я. — Но не забудьте, Эттин Петали рассчитывает заключить сделку. Какого рода, я пока не знаю.— Поосторожнее, — сказал генерал по-эттински.— Чего вы хотите? — спросила она у старухи.— Мы хотим, чтобы ты молчала. Не говори про это ничего другим человекам.— Обещать я не могу, — сказала Анна. — Если меня заберет военная разведка, я расскажу все, что мне известно.— Жаль, что она не мужчина, — заметила старуха, когда услышала перевод. — Несчастный случай, и все.— Но не с женщиной же, матушка! — поторопилась сказать Эттин Сей.— Я еще не впала в слабоумие и знаю правила достойного поведения.Вмешалась Эттин Пер.— Нам придется устроить так, чтобы вы пока остались тут. Если вы пойдете нам навстречу, это будет можно организовать. Мы будем настаивать на прямых переговорах с вами.— И как долго? — спросила Анна.— Мы не знаем, — ответила Пер. — Но помните, положение очень опасное. Если вы откажетесь, Ники почти наверняка умрет, Эттин Гварху оттеснят назад. Человечеству придется иметь дело с сыном Лугалы и его омерзительной матерью. Если они возьмут на себя переговоры, война неизбежна. А Ники сказал вам, что человечество в ней не победит?Я перевел.— Ник? — сказала Анна.— Как вы можете меня спрашивать? Я ведь между молотом и наковальней, и мне трудно быть объективным.Она выжидающе промолчала, и генерал сказал:— Дело может обернуться менее скверно, чем предполагают мои тетки, но не думаю, что оно обернется хорошо, если на меня падет тень, а так и будет, стоит этой истории дойти до посторонних ушей.Гварха всегда так четко сознает свою важность!— Мы просим год или два, — сказала Эттин Сей по-английски. — Думаем, этого достаточно.— И вы просите, чтобы я действовала на вашей стороне против собственной расы? — сказала Анна.— Да, — ответила Эттин Сей.— Ники почти наверное прав, — сказал генерал. — Если начнется война, мы будем вынуждены объявить вас нелюдьми. Если вы люди, мы не сможем отступить от правил войны. Но вы несомненно их нарушите, и тогда нас ждет уничтожение. И не только здесь на периметре, это мы еще выдержали бы, но и в самом центре. И чтобы выжить, чтобы спасти наши родные очаги, нам придется вступить с вами в борьбу, точно с… — Последнее слово он произнес по-хварски.— Точно с вредным жучком, пожирающим посевы, — перевел я.— Мэм, поверьте, мы вас истребим, — сказал генерал. — Если у нас не будет иного выхода.— А какая альтернатива? — спросила Анна.Женщины переменили позы: устроились поудобнее, словно Гварха, когда он готовится порассуждать о морали. Только они собрались обговорить условия сделки.— Вопрос в том, что такое человеки, необходимо разрешить раз и навсегда, — сказала Эттин Пер. — И этот вопрос не для мужчин. Они еще никогда не решали, кто личность, а кто нет. Это всегда было исключительной обязанностью женщин. Мы осматриваем новорожденных и устанавливаем, станут они или не станут настоящими людьми. Мы обследуем заболевших и устанавливаем, сохранился ли в них истинный дух. Мы научились проникать за внешность. Мы владеем этими знаниями, но мужчины их лишены. И они никак не могут найти решение этого вопроса.— Мы поставим эту проблему перед Сплетением, — заявила Эттин Пер, — вдали от сына Лугалы. А женщина Лугалы пусть поспешит за нами. Дома мы сумеем с ней сладить.— И мы заберем с собой Ники, — добавила Эттин Сей по-английски.— Что-о? — воскликнул я.— Зачем? — спросил генерал.Ответила Эттин Пер.— Его нужно убрать с периметра и от человеков. Сам можешь понять, Гварха. И он наш первый впереди специалист по человечеству. Совершенно очевидно, что Сплетению понадобится проконсультироваться с ним. А потому он улетит с нами, и никто не удивится, а он будет у нас год под надзором.— Перевести все или частично? — спросил я.— Не надо, — сказала Эттин Петали и посмотрела на внука. — Другого выхода нет. Если будет решено, что он личность… Я ничего не обещаю, но мы постараемся найти способ отправить его сюда.— А если нет? — жестко спросил Гварха.— Не стоит заглядывать так далеко, — сказала Пер.Вероятно, меня усыпят точно собаку, заведшую привычку кусаться. Завлекательная мысль.— Что происходит? — спросила Анна.— Семейный спор.Генерал посмотрел на меня.— Ники…— Ты можешь предложить что-нибудь еще?— Нет.— Может быть, и к лучшему. Я уже столько лет тебе твержу, что головные все только портят. Может быть, женщины сумеют справиться.— Конечно, сумеем, — заявила старая дама.Пер наклонилась вперед.— Спроси женщину Переса, согласна ли она молчать и оставаться здесь, пока мы не уладим все дома.Я перевел.— А ваше мнение? — спросила Анна.— Соглашайтесь.— Хорошо. Я обещаю. Но если все уладится, я хочу быть первым после вас человеком, кто посетит родную планету хвархатов.Едва старая дама услышала, что соглашение достигнуто, она откинулась на спинку и словно съежилась. Внезапно она превратилась в мешок костей из седого меха. Великолепное вышитое платье теперь выглядело нелепо. Ее глаза закрылись.Дочери тревожно переглянулись.— Матушка? — сказала Пер.— Не хочешь ли вздремнуть? — спросила Апци.— Уберите этих людей — если они люди. Я сделала все, что могла.Мы ушли.Вейхар все еще ждал в коридоре. Генерал отослал его, и мы с Гвархой проводили Анну до ее комнат. У двери она остановилась и сказала:— Какой, на редкость, ужасный день!— Поблагодарите за него Никласа, — ответил генерал.— Нет, вы, правда, прекрасно говорите по-английски, — сказала она. — Я немножко выпью и лягу вздремнуть, как и ваша бабушка, которая, думается, мелет кости, чтобы печь себе хлеб.— Фи-фай! — вставил я.— Фо-фам! — докончила она и скрылась за дверью.— Что это значит? — спросил генерал.— Словечки из детской сказки и напоминание, что мы оба с Земли.Мы пошли по коридорам, и я рассказал ему про Джека, бобовый стебель и людоеда с его фи-фай-фо-фам.— Ха! — сказал он, дослушав. — Интересно, до чего вы похожи на нас во всем, кроме того, в чем вы от нас отличаетесь. Это словно одна из наших историй про Умного Мальчика и Умную Девочку.Мы остановились перед его дверью.— Первозащитник, мне необходимо задать вам вопрос, и я бы очень не хотел, чтобы нас подслушали.— Обязательно сейчас?— Много ли у нас остается времени?Синие глаза уставились на меня полосками зрачков. Он выдохнул воздух и приложил ладонь к панели.— Входи.Он сел на диван.Я выбрал удобное место у стены, откуда мог следить за выражением его лица.— Твой вопрос?— До сих пор я не знал за вами ни единого бесчестного поступка. Вы нарушили свое обещание мне и вы нарушили одно из правил ведения войны. Мне хотелось бы знать, почему.— Это же очевидно. Я полагал, что ты намерен предать меня. — После паузы он добавил: — И Людей.— Почему вы это полагали?— Не имеет значения. Я же был прав.Я выжидающе промолчал. Он опустил глаза.— Гварха, когда ты пристыжен или смущен, то мог бы прямо оповещать об этом.Он поднял глаза и встретил мой взгляд.— Я сомневался в характере твоих отношений с Анной. Она тебе не родственница. История о родстве Канзаса с Иллинойсом полная чушь.— Тут все сразу стало на свои места.— Дерьмо ты безмозглое!— Я просто вспомнил, что ты землянин, — сказал он жалобно.— Что ты хотел выяснить, когда нашпиговал жучками наши комнаты? Найти доказательства измены? Или выяснить, не залезаю ли я в постель к Анне?Он уставился на ковер.— Дурень. Никто из землян не возбуждает во мне сексуального интереса. Я сижу в зале совещаний, глядя на человечьих мужчин напротив, и думаю: «Они же должны казаться мне привлекательными». Но не кажутся. Я помню, что прежде земляне казались мне красивыми, но теперь я их такими не нахожу. Не только в сравнении с тобой и Вейхаром, но даже с беднягой Матсехаром. Но они мои люди, а Анна — мой друг, и я так зол, что не хочу продолжать этот разговор.Я направился к двери. Он сгорбился, опустив глаза, и молчал.Самое время прогуляться.Я выбрал свой обычный маршрут подальше от обитаемых секторов. Я объяснил Анне, что станция в значительной своей части пуста, всего лишь оболочка. Возможно, это и так, но от всей внутренней поверхности цилиндра тянутся коридоры. Некоторые — во всю его длину, и я предпочитаю их, когда чувствую себя в ловушке: можно смотреть вперед на уходящую вдаль цепь плафонов.Другие опоясывают теоретически пустое центральное пространство. Они мне нравятся меньше. Слишком заметен изгиб пола и потолка, и нет длинной перспективы.Возможно, они требовались при постройке. Обычно в них пусто и всегда холодно. Но почему в них поддерживается давление? И почему на стольких дверях там служба безопасности поставила свои печати?Я знаю, Гварха, ты не ответишь на эти вопросы. Да и скорее всего меня уже не будет на станции, когда ты их прочтешь. Вот моя теория.Двери ведут в тамбуры, а за тамбурами скрыт еще один мрачный сюрприз наступающего Шена Валхи. Какой, собственно, я не уверен. Возможно, межзвездный военный корабль класса «луат» со всеми его косморазведчиками и мусорщиками. В воображении я вижу, как он висит в середине дипломатической станции — огромный, тупорылый, страшный, и косморазведчики облепили его, точно сосущие детеныши.Мусорщики (почти наверное) помещены сверху. Плоские, в форме наконечника копья, как чешуи на широкой спине луата.Вот каким он рисуется мне, Гвар. Бронированное чудовище из легенды для эвакуации женщин — или для уничтожения земного космолета.Может быть, я ошибаюсь. Может быть, за этими дверями ничего нет. Ты часто говорил мне, что воображение у меня чересчур сильное.Я шел и злился. Не стану пересказывать рожденные злобой мысли — мелочные, выгораживающие меня. Потом началась секция, где плафоны не горели, и светились только лампочки у пола. На пересечении двух коридоров я остановился. Один уходил направо и налево совершенно прямо, другой — слегка изгибался. Воздух был холоднее обычного и пахнул химикалиями, с помощью которых настилают ковры.Я начал проделывать серии упражнений для ханацина. Медленные, следя, чтобы каждое движение было абсолютно точным. Это помогло. Я начал следующую, еще более медленную, а затем перешел с третьей — сохранению определенных поз. Обычно к этому моменту мое дыхание успокаивается.Третья серия уносит все следы раздражения. Во время четвертой уже не осознаешь себя. К концу пятой обретаешь истинный покой. Уже не двигаешься. Ты пуст, распахнут, готов, безмятежен и чулмар. Перевода для последнего слова я так и не подобрал. В обычной речи оно означает «благочестивый», «с юмором». Но в контексте ханацина? Не знаю. Я завершил пятую серию, некоторое время пробыл в трансе, затем очнулся. Коридоры не изменились, а я совсем замерз. Взглядом я поискал камеры, наблюдающие за пересечением коридоров. Их было две — под самым потолком, скрытые тенями. Наверное, на каком-то наблюдательном посту дежурные смотрели на свои экраны и гадали, что затеял Сандерс Никлас на этот раз? Если ему вздумалось тренироваться для ханацина, то почему здесь, а не в ханацин-зале?Место для всего, и все на своем месте, наставлял меня отец, имея в виду свою библиотеку и сарай, где хранились инструменты.Когда я вернулся к себе, лампочка над дверью в комнаты Гвархи янтарно светилась. Дверь была отперта. Я больше не злился, но очень устал, и настроение, рожденное сериями упражнений, еще отчасти сохранялось. Мне не хотелось его терять, слушая обвинения или оправдания Гвархи.Я принял душ и лег спать.Утром в моем компьютере была весть от Гвархи на главном хварском языке, очень официальная и очень вежливая.Он предпочел бы, чтобы я не вступал ни в какой контакт с человеками.Он предпочел бы, чтобы я не подключался ни к каким кодированным записям, кроме, естественно, лично моих.Он предпочел бы, чтобы я не ходил к себе в кабинет.В моем статусе, позаботился он объяснить, никаких изменений не произошло. Мой доступ к секретным материалам сохраняется. Он никаких распоряжений не отдавал. (Еще бы! Тогда уже ничего нельзя было бы сохранить в тайне.) Но в виде одолжения ему, не могу ли я провести день в каких-либо безобидных занятиях?— Безусловно! — сообщил я компьютеру.Он знает, что я люблю гулять по пустым секторам, и знает, как важны для меня такие прогулки. Но не буду ли я так добр ограничиться теми секторами станции, которые используются в настоящее время?И он будет очень благодарен, если я вечером навещу его.Опять-таки, безусловно.День я работал над своим журналом, стараясь записать все, пока не начал забывать и пока информация не начала меняться, как обычно это бывает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41