Поэтому мы предложили Ринго играть с нами, а Питу пришлось выдержать этот кошмарный последний разговор».
Джордж : «Для меня все было очевидно: Пит болел, пропускал концерты, его заменял Ринго. Всякий раз казалось, будто так и должно было быть. Наконец мы сообразили: Ринго должен стать постоянным членом группы.
В том, что произошло, есть моя вина. Я задумал переманить к нам Ринго и уговаривал Пола и Джона до тех пор, пока они не свыклись с этой мыслью. Помню, я отправился к Ринго. Его не оказалось дома, но его мать предложила мне чаю, а я объяснил: «Мы хотим, чтобы Ринго играл в нашей группе». Она ответила: «Сейчас он в «Батлинз» вместе с Рори, но, когда он позвонит, я попрошу его связаться с вами», — и я оставил ей номер телефона.
Мы не знали, как сказать Питу, что больше он нам не нужен. Да и кто смог бы сказать такое? Хотя Пит пробыл с нами не долго — два года по сравнению с целой жизнью не такой уж долгий срок, — когда ты молод, неприятно ощущать, что тебя выгоняют из группы, и не существует безболезненного способа сделать это. Мы возложили эту задачу на нашего менеджера Брайана Эпстайна, и, по-моему, он справился с ней неважно. Но что сделано, то сделано».
Ринго : «Одновременно с предложением от «Битлз» я получил такие же предложения от «King Size Taylor and The Dominoes» и от Джерри и «The Pacemakers». (Джерри хотел, чтобы я стал у них басистом. В то время я не умел играть на басе, не умею и сейчас, но мысль о том, что я не буду находиться на концертах в глубине сцены, мне понравилась. А то, что я никогда не играл на басе, в то время не имело значения!)
Я часто приходил на концерты «Битлз». Сохранилось много снимков, на которых они играют, а я сижу у самой сцены: «Привет, ребята!» Однажды утром, около полудня, когда я еще лежал в постели, мать постучала в дверь спальни и сообщила: «Пришел Брайан Эпстайн». О нем я почти ничего не знал, но мне казалось странным, что у «Битлз» есть менеджер — у всех остальных групп его не было. Он сказал: «Не согласитесь ли вы участвовать в дневном концерте в клубе «Кэверн» вместе с нами?» Я ответил: «Дайте мне минуту, чтобы выпить чашку чаю и надеть брюки, и я еду с вами». Он довез меня до клуба в своей шикарной машине, и я отыграл этот концерт.
В то время все группы играли почти одни и те же песни. Однажды в Кросби выступали три группы. Выступление каждой состояло из двух отделений, по полчаса каждое, и, поскольку в двух других группах барабанщиков не оказалось, я играл со всеми тремя, не вылезая из-за установки. Занавес закрывался, я менял пиджак, на сцену выходила следующая группа, а за барабанами по-прежнему сидел я. Выступление заканчивалось, занавес опять закрывали, а когда открывали, на сцене снова был я! Так повторялось шесть раз. И это было неплохо, в то время мне было не занимать выносливости, и все мы знали, что делаем.
После концерта в «Кэверн» мы все отправились выпить в другой клуб. Все прошло отлично, мы неплохо провели время, но мне было пора. А потом меня опять попросили: «Ты не смог бы выступить вместе с ними? Пит не может». Я хорошо зарабатывал, играя с ними, мне нравилось выступать с «Битлз», и я сказал: «Конечно». Так повторялось три или четыре раза, мы подружились, выпивали после концертов, а потом я возвращался к Рори.
А потом однажды, в среду, — мы снова уехали в «Батлинз», уже третий сезон подряд: три месяца работы, шестнадцать фунтов в неделю — Брайан позвонил и спросил: «Хочешь постоянно работать в группе?» Я был поглощен работой и не подозревал, что эта идея возникла уже давно, ребята давно поговорили с Брайаном, меня предложил переманить Джордж.
У «Битлз» была своя демонстрационная запись, они записали несколько песен, прослушивались в «EMI» и собирались заключить контракт на запись. Кусок пластмассы ценился как золото и даже выше, чем золото. Чтобы записать маленькую пластинку, любой продал бы душу. Поэтому я сказал: «Ладно. Но пока я играю с четырьмя другими ребятами. Нам выступать еще несколько месяцев. Я не могу просто взять и уйти».
Я пообещал приехать в субботу. По субботам в «Батлинз» у нас был выходной, одни отдыхающие уезжали, другие заезжали. У Рори в запасе оставались четверг, пятница и суббота, чтобы найти кого-нибудь к воскресенью, — уйма времени.
Ну, вот, Джон потребовал: «Сбрей бороду, Ринго, и смени прическу». Услышав это, я подстригся и стал членом группы. Я никогда не испытывал сочувствия к Питу Бесту, это меня не касалось. И кроме того, я считал, что играю на ударных гораздо лучше, чем он.
Во время первого же выступления в клубе «Кэверн» разразилась буря. Вспыхнула драка, стоял дикий ор: половина аудитории возненавидела меня; другой половине я понравился. Джорджу поставили синяк под глазом, я старался не поднимать головы».
Джордж : «Несколько поклонников — их было немного — вопили: „Пит лучший!“ и „Ринго — никогда, Пит Бест — всегда!“. Но их было совсем мало, и мы не обращали на них внимания. Но через полчаса они нас достали, и я прикрикнул на них. Когда же мы вышли из уборной в темный коридор, какой-то парень бросился на меня и поставил мне синяк под глазом. Сколько мы натерпелись из-за Ринго!»
Джон : «С Питом Бестом ничего не случилось. Однажды он даже побывал в Америке с „Группой Пита Беста“ — наверное, благодаря беззастенчивой рекламе. Потом он женился, остепенился и стал работать в булочной. Я что-то читал про него. Он писал, что рад такому повороту событий, рад тому, что наша слава его не коснулась» (71).
Ринго : «Небольшая приписка: Нил Аспиналл дружил с Питом Бестом и его родными, поэтому некоторое время отказывался возить мою установку. Так продолжалось несколько недель, а потом он смирился. Лучшего администратора нам было не найти: он водил фургон, устанавливал аппаратуру и только иногда обижался».
Пол : «Пит Бест был неплохим парнем, но возможности его были явно ограниченны. Разницу можно услышать на записях „Антологии“. Когда к нам присоединился Ринго, мы стали играть значительно энергичнее, у нас прибавилось разнообразия, но главное — окончательно сложилась группа. Новая комбинация оказалась идеальной: Ринго с надежным чувством ритма, лаконичным юмором и шармом Бастера Китона, язвительный Джон с его чувством рок-н-ролла и добрым сердцем и Джордж, умеющий играть на гитаре и неплохо петь рок-н-ролл. А у меня появилась возможность петь и играть рок-н-ролл и другие, более сентиментальные вещи»..
Джон : «Я женился, не успев узнать, ккого вероисповедания моя жена, — я так и не спросил ее об этом. Она могла оказкться кем угодно, даже мусульманкой» (64).
Джордж : «Свадьбу Джона я почти не помню. Она состоялась в августе 1962 года. Он просто сходил однажды днем в какую-то ливерпульскую контору, а вечером, когда мы сидели в машине Брайана, направляясь на концерт (в тот вечер мы и вправду выступали), он сообщил: „Вообще-то я женился“. Этот факт не замалчивался, просто его не раздували в прессе. Свадьбы не было — ее заменила пятиминутная церемония регистрации. В то время все было по-другому. Мы старались не терять времени».
Джон : «Синтия выросла вместе с нами, со мной.
Мы поженились незадолго до того, как мы записали нашу первую пластинку. Я был ошеломлен, услышав от Синтии [что она беременна], но сказал: «Да, нам надо пожениться». Я не сопротивлялся (67). За день до свадьбы я рассказал обо всем Мими. Я сообщил, что Син ждет ребенка и что завтра мы женимся, и спросил, хочет ли она пойти с нами. Она только застонала. Все время церемонии снаружи, у здания бюро записей актов гражданского состояния, что-то долбили, и я не слышал ни слова. Затем мы перешли через улицу и отобедали курицей. Все это выглядело как в анекдоте.
Я думал, теперь, после женитьбы, мне придется распрощаться с группой. Никто из нас никогда не приводил в «Кэверн» даже своих подружек — мы боялись потерять поклонниц (что в конце концов превратилось в фарс). И мне было неловко появляться там теперь, когда я женился. Это все равно что гулять по улице в разных носках или с расстегнутой ширинкой» (65).
Ринго : «На свадьбе мы не были — Джон даже не сообщил мне, что женится. Джон и Синтия хранили свою тайну от всех. Если кто-нибудь проговаривался, все спохватывались: «Тс-с-с, здесь Ринго!»
От меня все скрывали, потому что поначалу меня не считали своим. Я был членом группы, но мне еще нужно было заслужить право считаться им. Джон ничего не рассказывал мне, пока мы не отправились на гастроли и не познакомились поближе. Где только мы не останавливались!»
Джон : «Мы не из чего не делали тайны, просто, когда мы впервые вышли на сцену, нас ни о чем не спрашивали. Никого не интересовало, женаты мы или нет. Нам часто задавали вопрос: „Какие девушки вам нравятся?“ И если вы читали наши первые интервью, там сказано: „Блондинки“. Я не собирался сообщать, что я женат, но никогда не утверждал и обратного. Я всегда терпеть не мог читать о чужой семейной жизни».
Брайан Эпстайн : «Поначалу я советовал им избавиться от кожаных курток, потом перестал разрешать носить джинсы. После этого я убедил их надевать на концерты свитера и наконец — с великим трудом — костюмы. Кажется, на первое прослушивание на ВВС они впервые надели костюмы».
Пол : «Когда мы познакомились с Брайаном Эпстайном, мы еще носили кожу. Но когда появились наши первые фотографии, мы услышали: «Пожалуй, кожа придает вашему имиджу чрезмерную жесткость». Агенты соглашались с этим. Даже Астрид в Германии начала фотографировать нас в костюмах. Каким-то образом Брайан уговорил нас купить костюмы. Он мудро повторял: «Если я сумею заполучить выгодный контракт, в коже вы никому не понравитесь». И я не возражал, потому что эта мысль вписывалась в мою философию «целенаправленной группы», согласно которой мы должны были выглядеть одинаково, а еще потому, что в мохеровых костюмах мы немного походили на чернокожих артистов.
Позднее прошел слух, что я первым изменил коже, но, насколько я помню, мне никого не пришлось тащить к портному. Все мы охотно отправились на другой берег реки в Уиррел, к Бено Дорну — маленькому портному, который сшил нам мохеровые костюмы. Так начал меняться наш облик, и, хотя временами мы еще надевали кожу, на наиболее ответственных выступлениях мы появлялись в костюмах. Это были костюмы для кабаре. Мы по-прежнему пытались прорваться наверх, а кабаре в этом смысле было то, что нужно. Так был положен конец гамбургскому периоду».
Джон : «За пределами Ливерпуля хозяевам дансингов не нравились наши кожаные костюмы. Они считали, что мы выглядим как бандиты. Поэтому Эпстайн часто повторял: «Послушайте, если вы начнете носить костюмы, вам заплатят больше…» Всем хотелось иметь добротный, строгий черный костюм. Нам нравились кожаные куртки и джинсы, но и от костюмов мы не отказались, даже согласились носить их не только на сцене. «Ладно, так и быть, я надену костюм, я наряжусь хоть в воздушный шар, если мне за это заплатят. Не настолько уж я влюблен в кожу!» (75)
Джордж : «Полагаю, люди считали, что мы выглядим сомнительно. Даже сейчас подростков в кожаных куртках и с длинными волосами часто воспринимают как малолетних бандитов, но они просто молоды, и им нравится носить кожу. Так было и с нами. Мы и вправду выглядели как хулиганы в черных футболках, кожаных брюках и куртках.
Брайан Эпстайн принадлежал к верхушке среднего класса, он хотел, чтобы мы нравились продюсерам радио— и телевизионных компаний, а также студиям звукозаписи. Мы с радостью переоделись в костюмы, чтобы побольше зарабатывать и почаще выступать».
Ринго : «Он изменил наш имидж в лучшую сторону. Все приложили к этому руку. Я привык зачесывать волосы назад, как стиляга, стричься, как Тони Кертис, и носить бачки, и вдруг мне сказали: „Ну-ка сбрей их и поменяй стрижку“, — что я и сделал».
Джон : «Ссоры вспыхивали постоянно: между Брайаном и Полом, с одной стороны, и мной и Джорджем — с другой (70). Брайан и Пол постоянно убеждали меня подстричься (69). В то время я отпускал волосы длиннее, чем на фотографиях, — перед съемками я их обычно подравнивал, но у меня сохранились и снимки, на которых мои волосы выглядят слишком длинными, жирными и растрепанными. Все стиляги были волосатыми, их стрижки в стиле Тони Кертиса быстро теряли форму, потому что они не ходили в парикмахерскую. А еще наши волосы были сальными (75).
Брайан одел нас в аккуратные костюмы и рубашки, Пол всегда поддерживал его. Я бунтовал, ослабляя галстук, расстегивая верхнюю пуговицу рубашки, но Пол подходил ко мне и застегивал ее. Я пытался уговорить Джорджа взбунтоваться вместе со мной. Я объяснял ему: «Послушай, эти чертовы костюмы нам ни к чему. Давай выкинем их в окно».
Я видел самый первый телевизионный фильм о нас. Нас приехали снимать со студии «Гранада», мы были одеты в костюмы и не похожи на самих себя. После этого фильма я понял, что нас уже начали продавать» (70).
Джордж : «Не думаю, что Джону гравилось носить костюм, как и мне, но мы хотели больше работать и поняли, что без этого нам не обойтись. В те времена правила были строже, так строился весь бизнес».
Пол : «Думаю, позднее Джону нравилось вспоминать о том, как он бунтовал, а я пытался приструнить его, — но это полная ерунда. Все мы поменяли имидж. Я не стриг за него волосы, не заботился о том, хорошо ли повязан его галстук и застегнуты ли у него пуговицы. Посмотрите на снимки — ни на одном из них Джон не хмурится!»
Нил Аспиналл : «К 1962 году они приобрели известность на северо-западе, в Ливерпуле и Манчестере. В 1956 году телекомпания „Гранада“ получила региональную лицензию. Когда в местном шоу „Норт“ услышали о „Битлз“, то приехали в клуб „Кэверн“ и сняли концерт. В то время Ринго только появился в группе — это ясно, если послушать, что кричат в зале».
Джордж : «Помню, в августе в „Кэверн“ приехала съемочная группа „Гранады“. Было жарко, а нас попросили одеться поприличнее. Мы надели рубашки с галстуками и черные пуловеры, поэтому выглядели весьма пристойно. Так мы впервые появились на экране. Это было большое событие, все были возбуждены. Еще бы: телекомпания приехала снимать нас!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107