Они изо всех сил смеялись над ее шутками и были слишком застенчивы, чтобы дотронуться до нее. К одному-двум экземплярам из этой серии она прониклась симпатией, сострадательной и сентиментальной. Но это не имело ничего общего с той раскаленной добела, до испарины страстью, которая сжигала ее по ночам.
Иногда она думала, что встречается с этими кошмарными безликими субъектами ради единственной цели – чтобы использовать их как сырье для устного творчества в общении с подругами, которые составляли бесценную маленькую группу поддержки психического здоровья, ее «компанию». В эту компанию входили Эльза, Одетта, Элли, позже к ним присоединилась Лидия. Чем нелепее был кавалер, тем смешнее получалась история. Джуно устраивала подругам небывалые пиршества, угощая такими анекдотами о своих, будь они трижды прокляты, поклонниках, что все хохотали до слез, до колик, и Джуно чувствовала себя совершенно счастливой.
Она понимала, что в этом заключается ее роль в их компании. В ту пору ее личная жизнь служила пищей для веселья самым разным людям. Джуно добровольно выставляла себя на посмешище. Сколько раз случалось, что Эльза, Джез или Луду знакомили ее с кем-нибудь на вечеринке и, услышав ее имя, новый знакомый спрашивал:
– Как вы сказали, Джуно? Вы та самая Джуно, которой пришлось удирать из бара через окно уборной, спасаясь от чокнутого компьютерщика из Канады? Он еще рассказывал, что увлекается садо-мазо и показывал под столом свой пенис с пирсингом? Значит, вы и есть та самая Джуно?
Честно говоря, было ужасно обидно иметь репутацию такой кретинки в любовных делах. Как ей хотелось походить на Эльзу или на Лидию, которые, не щадя ни сердец, ни постелей, порхали от одного головокружительного романа к другому. Ей тоже хотелось участвовать в обмене впечатлениями, но ее безответные страдания никак не могли развлечь подруг – скорее уж навели бы на них тоску, как добросовестный пересказ вчерашнего сна. Видимо, в ту эпоху, эпоху-до-Джона, Джуно и осознала, что готова встречаться с кем угодно, лишь бы только иметь возможность присоединиться в баре к этой бесстыдной, не предназначенной для чужих ушей, называющей все своими именами женской болтовне о сексе.
Как-то случайно она переспала с наиболее симпатичным из безликих своих кавалеров, руководствуясь, в принципе, теми же соображениями, по которым раньше целовалась с обожавшими ее застенчивыми студентами. Это был неумелый, потный, рассудочный сексуальный опыт, который все же повысил ее технические навыки, хотя и понизил самооценку. Так она потеряла девственность, точнее, отделалась от нее с тем же облегчением, что и от пережившего свой век, ставшего уже неприличным диска Клиффа Ричарда.
Продолжения эти отношения не имели. Как, впрочем, и все другие в этом роде. Тем персонажам ее анекдотов, которые упорствовали в своей страсти (а стоило Джуно переспать с ними, как практически все они начинали упорствовать), не оставалось ничего другого, как обрывать ее телефон, оставлять десятки сообщений на автоответчике (она никогда не перезванивала) либо беседовать с ее соседками по квартире (они послушно отшивали звонившего, пока Джуно, съежившись, сидела на диване и отчаянно трясла головой, показывая, что ее нет дома). Рано или поздно все отступались. А на душе у Джуно оставалась мутная смесь – ощущение пустоты и бессилия, неуверенности и тоски. До сих пор она фильтрует все звонки с помощью автоответчика. Эта привычка, которая ужасно бесит ее друзей, сохранилась от тех времен, когда ей приходилось избавляться от своих ни в чем не повинных, но таких постылых воздыхателей.
И в течение всего того периода, который Эльза и Одетта назвали «эпохой романов с занудами», продолжались ее страстные, саморазрушительные влюбленности в недостижимых и мужественных красавцев. Она находилась в неустанном поиске подходящего объекта для своих чувств, пристально всматриваясь в мужские лица на улицах, в барах, на работе. Но ей все реже и реже встречались мужчины, способные увлечь ее бедное измученное сердце. Возможностей для выбора становилось все меньше – на смену шумным тусовкам молодости, где было полным-полно незнакомцев, пришли степенные обеды в компании старых знакомых. Ее социальный круг становился все более тесным и дружеским, сжимая ее в своих объятиях наподобие медведя. Но ее маниакальная потребность в любви требовала выхода. И вот уже пару раз, к полному своему ужасу, она ловила себя на том, что готова влюбиться в новых бой-френдов своих подруг, и ей приходилось, срочно засунув это открытие на самое дно души, безмолвно задыхаться и страдать бессонными ночами, дожидаясь, пока лихорадка пройдет.
Вот тогда-то она и решила пойти на сцену – выступать в клубах с разговорными номерами, вкладывая в них и свою страсть, и энергию, и ненависть к себе. Комики зарабатывают – по крайней мере, у Джуно сложилось такое мнение – на своей нелепости, а ей постоянно твердили, что она уморительна. Она сопоставила эти два обстоятельства и таким образом вычислила точку приложения своих сил. Но ее сценический дебют оказался более трудным, чем она предполагала. Пожалуй, за всю свою жизнь наиболее остро она почувствовала себя отвергнутой тогда, когда, в самый первый раз, публика категорически отказалась смеяться над ее шутками. Ее друзья охотно покатывались от хохота над каждым ее анекдотом, но публике, которая заплатила деньги, желая, чтобы ее развлекали, Джуно совсем не казалась такой уж забавной. В ней ощущались боль и обида, в ее словах звучало слишком много горечи. И только после множества неудач, напряжения сил и нервов, слез отчаяния и трудной, целеустремленной работы она усвоила этот непринужденный, легкий и самоироничный тон, который отличал ее сейчас. Но, как и прежде, Джуно продолжала страдать приступами безнадежной влюбленности, хотя и более краткими, чем раньше.
Вместе с Лидией они поселились в Камдене. Ее прекрасная, неотразимая, легкомысленная подруга меняла одного роскошного мужика за другим – блестящие, умные супермены, с которыми Джуно сталкивалась, когда утром они, бывало, выходили из душа, прикрываясь лишь махровым полотенцем и застенчивой улыбкой. Жизнь в одной квартире с Лидией была нелегким испытанием: болтовня всю ночь до утра, бурные вечеринки, последующий отходняк, воскресный сон до обеда. Джуно никогда не имела подобного опыта – опыта всепроникающей, как инфекционная болезнь, дружбы, которая засосала ее всю целиком, без остатка, которая была и обременительна, и упоительна одновременно.
А мириады поклонников Лидии неизменно становились друзьями Джуно. Когда, явившись с букетом цветов и двумя билетами в оперу, они обнаруживали, что Лидия до сих пор в душе, или еще не вернулась, или уже ушла с другим, – тогда Джуно проявляла всю свою изобретательность, сочиняя с ходу разные истории. Лидия обходилась с мужчинами жестко и безжалостно, но всегда рядом оказывалась Джуно – она готовила для несчастных бутерброды, наливала выпить, подавала сигареты, рассказывала смешные истории и, утешая их, тешила себя иллюзией, что они пришли именно к ней, а не к забывчивой и незабвенной Лидии.
Затем в жизни Джуно появился Джон, и все переменилось. Он положил на нее глаз во время ее выступления в камденском пабе. Это было одно из первых по-настоящему удавшихся ей выступлений. Он заорал: «Покажи свои титьки!» (не очень-то оригинальное начало – такие выкрики в ее адрес раздавались очень часто). Она, с микрофоном в руке, взглянула на него. Огромного роста, сексапильный, голубоглазый, с густыми бровями – классический объект ее безнадежных влюбленностей. Он имел только один недостаток – чрезмерное пристрастие к гелю для создания эффекта мокрых волос. Джуно ухватилась за эту зацепку:
– А что у тебя с волосами, парнишка, – ты приходишь сюда поплавать?
После выступления он подошел к ней в баре и заговорил. Он ее заговорил в буквальном смысле слова: сексуальные шуточки, улыбка, выразительные жесты, самоуверенность, ярко-голубые глаза, раздевающий взгляд, – а в те дни она выступала в выцветшей черной футболке, леггинсах и пыльных лодочках. Она влюбилась в него не тогда, когда он сказал: «Ты ужасно забавная», и не тогда, когда он сказал: «Я влюбился в тебя в ту минуту, когда ты мне ответила на выкрик». Она влюбилась в него в тот момент, когда он сказал, почти удивленно: «Боже мой, да ты в самом деле красавица!» Она захотела его так сильно, словно в ее теле образовалась новая железа, вырабатывающая желание в чистом виде.
Она просто не могла поверить, что мужчина столь великолепный хочет тратить на нее свое время, держать ее за руку на людях, обнимать за плечи, гладить по щеке. Она с самого начала понимала, что у нее и язык, и ум острее, чем у него, но какое это имело значение. Друзья и подруги предупреждали, что он донжуан, неисправимый бабник, ограниченный и недалекий тип, что он ее бросит, и вообще ее не стоит, но Джуно никого не слушала. Она так устала от бесцветных зануд, а Джон был образцом физической силы и эмоциональной определенности. Наконец-то супермен ответил ей взаимностью. Этот прекрасный мускулистый викинг влюбился в нее и взял с собой. Кстати, гелем для создания эффекта мокрых волос он больше никогда не пользовался.
После стольких лет одиночества и разочарований чувство разделенной любви явилось как чудо. В те первые головокружительные недели было так легко. Похоже на сорок секунд свободного падения перед раскрытием парашюта, когда можно оглядеться вокруг, любуясь открывшейся панорамой.
Ей хотелось вновь испытать это чувство. Но не с Джоном – уж это точно. Их трехлетний романа завершился сокрушительным падением: парашют валяется на земле, кости переломаны, сердце разбито.
Ночью в пятницу Джуно поначалу рассматривала Джея как разновидность известного ей типа зануды, только с улучшенной до стадии совершенства внешностью. Своего рода возврат в до-Джонову эпоху, но уже с после-Джоновым опытом. Она считала, что сможет переспать с Джеем просто ради острых ощущений и самоутверждения: он был рядом, он был сексуально привлекателен, а она одинока и слегка на взводе. Но все это было до того, как он прикоснулся к ней и заставил ее либидо фонтанировать, как струя воды из пожарного шланга. До того, как он не захотел ей открыться, охраняя свою внутреннюю жизнь, словно драгоценную жемчужину. До того, как он отверг ее, – так же, как Бруно, как Джон.
Джей спал с ней, похоже, потому лишь, что она сама преподнесла себя на блюдечке, как бесплатную закуску. Теперь ему противно даже находиться с ней под одной крышей, а она вот взяла и влюбилась в него.
ГЛАВА 13
Когда Джуно вернулась с работы, ни Джея, ни его компьютера дома не было. Не теряя ни минуты, она натянула рубаху для рожениц и уселась на диван к телефону, поставив рядом бутылку джин-тоника. Не переводя духа, она позвонила Эльзе, Джезу, Эдди, Лулу, Одетте (которая, как всегда, еще не пришла с работы или презентации) и маме. После этого Джуно пришла к выводу, что сатиры на тему Джея отполированы до блеска. Милая, ядовитая Лулу дала ей несколько ценных советов. Джуно, не колеблясь, намеревалась включить этот номер в свое выступление, намеченное на среду, и даже начала делать кое-какие заметки. Само собой разумеется, она не говорила никому, что спала с Джеем, – просто расписывала его жуткие привычки, разыгрывала свою реакцию на них. Чувство вины затрепыхалось в глубине ее души, но она задушила его. В конце концов, он наговорил ей жутких гадостей, обозвал ее сукой. И потом, он взял с нее клятву, что она не будет его любить. Клятвы, что она его не будет ненавидеть, он с нее не брал.
Налив вина в бокал, Джуно набрала номер Трионы.
– Как мне стало известно, ты ужасно обходишься с Джеем? – небрежно спросила Триона, но в голосе явно слышалось неодобрение.
– Откуда тебе это стало известно? – спросила Джуно, ее карандаш замер на полуслове.
– От него самого. Мы сегодня обедали вместе. Он сказал, что вы не разговариваете.
– Ах, вот что. А что он еще сказал? – Джуно сглотнула. В сердце робко задрожала надежда.
Триона не оправдала ее:
– Сказал, что ты чуть не свела его в могилу в субботу ночью.
Интересно, что он имел в виду – неумеренный секс или чилли, разочарованно подумала Джуно.
– Ты накормила его собачьим кормом, Джуно, – Триона не выдержала и рассмеялась. – Шон не верит. Я говорила с ним, обещала, что попытаюсь помирить вас. Он собирается сам позвонить тебе сегодня вечером и попросить, чтобы ты была добрее с Джеем.
Джуно отметила про себя, что нужно будет непременно снимать трубку телефона, и сменила тему, поняв, что Джей говорил только о ее кулинарных опытах, и ни слова – об их сексуальном марафоне.
– Ну, как там Трэш?
– Да как обычно. Много шампанского, много его любителей, еще больше ча-ча-ча. Между прочим, встретила твоих друзей – Эльзу и Эйвана.
– Да, Эльза мне сказала, – ответила Джуно. Еще Эльза сказала, что Триона напилась до потери платья из рыбьей чешуи – что случилось, видимо, в туалете, а позже была замечена танцующей в чулках телесного цвета и носочках.
– Потом договорим – «Лондонцы» начинаются, – сказала Триона под знакомые звуки музыкальной заставки, раздавшиеся в обеих гостиных на противоположных концах телефонного провода. – Ты где-нибудь выступаешь на этой неделе?
– В среду, в одном местечке в Финсбери-парке.
– Постараюсь прийти посмотреть. Приведу мальчишек – Барфли все время спрашивает о тебе.
– Весьма польщена. Не думаю, что тебе стоит приходить. По-моему, намечается выступление в низком, даже низменном, регистре.
– Чем ниже регистр – тем лучше звучит. До встречи, – рассмеялась Триона и положила трубку.
Джуно пошла на кухню за чипсами и кетчупом. Она возвратилась в гостиную как раз тогда, когда Белль Винтер в роли Лили заперла свою дочь Сандру в спальне, чтобы воспрепятствовать ее бегству с возлюбленным.
В этот самый момент ворвался Джей.
Решительно отказываясь смотреть в его сторону, Джуно как можно раскидистей разлеглась на диване, чтобы занять побольше места и утвердить тем самым свое право собственности на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61