Особенно, когда мачеха слишком на нее наседала. И на этот раз вслух она сказала весьма будничным тоном, но вполне правдиво.
– Кто-то, кто был здесь сегодня вечером.
– И развлекался с тобой на сеновале? – хихикнула Роза, стараясь заглушить разочарование вином.
Поднявшись к себе на чердак, Танзи скоро убедилась в том, что по крайней мере часть сказанного мачехой – правда. Возбужденные сторонники Тюдора разгуливали по улицам, мешая горожанам спать. Они горланили оскорбительные песни про покойного короля Ричарда, льва Норфолка и собаку Лоуэлла, не забывая вспоминать геральдические знаки сторонников короля. И, конечно, им было трудно найти лучший объект для выражения своих чувств, чем вывеска «Белого Кабана», которая раскачивалась под легким вечерним ветерком. Они швыряли в нее камни до тех пор, пока основательно не изуродовали. Те же камни, которые пролетали мимо вывески, ударялись прямо о фасад, и один, пробив окно в комнате Танзи, угодил ей в плечо, когда она уже лежала в постели. Натянув на голову одеяло, девушка тихо заплакала. Однако причиной слез была вовсе не физическая боль. Танзи плакала, думая о всех бедах последних дней: болезни отца, гибели короля Ричарда и злоключениях одинокого юноши, его сына.
Глава 6
– О том, что я его сын, он сказал мне перед сражением, в своем шатре. – Дикон говорил очень медленно, глядя невидящим взглядом на стенку сарая.
Танзи понимала, что его нельзя торопить. Казалось, что он с трудом пытается вспомнить то, что произошло с ним всего лишь сутки назад, потому что переживания, выпавшие на его долю, затмили те реальные события, которым суждено будет изменить всю его жизнь.
Он лежал на животе, опираясь на локти и держа в руке надкусанное яблоко. Утренний свет, пробиваясь через щели между досками, падал на его лицо.
Королевский сын, который завтракает яблоком и хлебом, лежа на сеновале почти под самой крышей, думала Танзи, прислонясь к стене и поджав под себя ноги.
– Вы были с королем одни?
– Да, никого не было. Кроме Джервеза. Мне кажется, что он все время подслушивал возле шатра. Был поздний вечер, и на столе стояла незажженная лампа. Такая же, как эта, над кучей старой упряжи.
Он рассматривал эту упряжь так внимательно, словно старался связать самые обыденные вещи с теми необыкновенными, нереальными событиями, которые произошли с ним в последние дни. Он быстро доел яблоко и швырнул огрызок через груду сена.
– Король сказал, что когда я родился, ему было почти столько же лет, сколько мне сейчас. Что как только он подрос настолько, что смог держать в руках оружие, он был вынужден воевать, чтобы его старший брат Эдуард мог править в Вестминстере. Он совсем ничего не знал о моей матери, но потом, когда кто-то из его друзей рассказал ему, что она умерла, оставив новорожденного сына, он пристроил меня к этой славной женщине в маленьком коттедже, о которой я уже говорил вам. И все считали его дураком и смеялись над ним.
– Значит, вы его старший сын, – сказала Танзи, широко раскрыв глаза.
– Его внебрачный сын, – поправил ее Дикон. – И единственный, как он мне сказал, если не считать юного Джона Глостера, которого он сделал губернатором Кале, потому что его мать принадлежит к аристократии. Конечно, это всего лишь титул, потому что Джон еще совсем ребенок. В Лондоне все говорили, что король любил только одну женщину – Анну Невилл, свою жену. Как жестоко, что их законный сын, принц Эдуард, должен был умереть!
Дикон перевернулся на спину и сел.
– Когда я думаю об этом, то понимаю, что король посылал за мной как раз после смерти своего наследника…
– Но поскольку вы оба – вы и Джон Глостер – внебрачные, не мог же он думать…
– О, нет, конечно, нет. Есть еще сын его сестры, граф Линкольн. И сын его старшего брата, Уорик, который всегда жил при Дворе. Вы ведь, наверное, знаете, что его мать была сестрой королевы Анны.
– Тогда почему…
– Наверное потому, что он был добрым и заботливым, как говорят о нем многие люди. Мне кажется, что король сам выбрал мне в наставники мистера Пастона, и вряд ли можно было найти кого-нибудь лучше. Вы помните, Танзи, как я говорил вам, что очень тяжело не иметь близких? Еще тяжелее найти отца и потерять его на следующий же день. И видеть, как его тело…
– Как вас зовут в школе? Я имею в виду, как ваша фамилия? – быстро спросила Танзи, чтобы отвлечь его от воспоминаний о тяжелом зрелище, которое произвело на него такое сильное впечатление.
– Брум. Ричард Брум.
Танзи сморщила свой маленький носик.
– Не слишком привлекательная фамилия.
– Конечно. Но зато весьма полезная! Старшие мальчики в школе часто просили меня подмести нашу классную комнату.
– Брум – означает также и ракитник, – напомнила она Дикону.
– Да. – Неожиданно он наклонился вперед и взял ее руку. – Да, конечно. Теперь я понимаю. Ведь он даже дал мне свое имя. Брум – это английский вариант латинского «планта гениста». – На его лице отразилась гордость, гордость ребенка, который сам нашел дорогу домой. – Красивый кустарник с желтыми цветами. Говорят, он растет в Аквитании, и именно от его названия Плантагенеты и получили свое имя.
– Он растет на каждой английской просеке, – сказала Танзи, радуясь тому, что он нашел что-то хорошее в своей судьбе.
– Дик Брум. Ричард Плантагенет, – продолжал он, пробуя разные варианты своего имени на слух. – И через мгновение добавил, подумав:
– Счастье, что он не дал мне это имя! Сейчас небезопасно называться Плантагенетом!
Счастье, что все эти бандиты вчера ночью не знали, за кем они гнались, иначе они разнесли бы весь наш дом, подумала Танзи, и чтобы прояснить до конца историю Дикона, вслух она спросила:
– Итак, вы с мистером Джервезом благополучно добрались до армии короля?
– Да, задолго до заката. Стража пропустила нас в лагерь. Его оруженосец должен был распаковать королевские доспехи. Они лежали на столе и рядом стояла нетронутая еда. На поясе короля висел меч. Он был очень добр со мной, но у него совсем не было времени, а я слишком разволновался, когда он сказал мне самое важное, и потом не мог сосредоточиться.
– Почему он послал за вами?
– Мне кажется, что я не разочаровал его, когда он посылал за мной в Лондон. Бог знает, почему, ведь я совсем не обучен светским манерам. Но я помню – и буду это помнить всегда, как он мне сказал: «В тебе есть и скромность, и благородство. Если завтра у меня все пройдет благополучно, я признаю тебя своим сыном и найду тебе место при Дворе. Несколько дней назад я отправил юного Джона в Кале, чтобы он был подальше от всех этих событий. Теперь я одинокий человек, Дикон». Я пытался выразить свое сочувствие по поводу смерти королевы Анны и принца Эдуарда, но он отвернулся, и я не мог видеть его лица.
Но мне показалось, что мое присутствие, присутствие родного по крови человека, немного успокоило его. Он походил взад и вперед по шатру, потом подошел ко мне и остановился рядом. При этом он все время крутил на пальце одно из своих колец, по-моему, это было его обручальное кольцо. Король говорил медленно, так, словно выбирал слова и хотел, чтобы я как можно лучше мог понять его: «Некоторые считают, что это возмездие. Что я был слишком жестоким. У меня было два старших брата – сильных, красивых, и мне с детства приходилось преодолевать робость и застенчивость, чтобы участвовать в забавах и развлечениях сверстников. В этом причина всего. Возможно, именно это сделало меня более жестоким, чем другие. Я не расстаюсь с оружием с юного возраста, и мне всегда сопутствовала удача, вплоть до того времени, когда умер мой брат, и коварный Вудвилл Риверс не навредил моей армии своим предательством. И вот с тех пор я воюю с этим предательством. Другая часть моей души любит красивые книги и здания. Мне хотелось бы самому заниматься книгопечатанием и встречаться с людьми, побывавшими в дальних странах. Но у меня так мало времени!»
Он вздохнул и на мгновение положил мне руку на плечо. «Может быть, Ричард, тебе удастся воплотить в жизнь эту часть моей души, созидательную и миролюбивую».
Потом он разговаривал со своими военачальниками и с мистером Джервезом. Мистеру Джервезу он сказал, чтобы мы пошли на холм, когда рассветет, и он назвал его Амбьенским, с него можно будет по штандартам наблюдать за ходом сражения. Король сказал: «Если мы победим, встретимся вечером в Лестере, если я потерплю поражение, немедленно возвращайтесь в Лондон». И вот тут я очень невежливо вмешался в их разговор. Я закричал: «Сэр, это ведь именно тот случай, когда я должен быть рядом с вами!»
Он улыбнулся, очень довольный тем, что я его понимаю. «Неужели ты думаешь, что я дамся Тюдору живым? Если меня убьют, – он произносил слова очень медленно, словно предчувствуя что-то плохое, – бегите отсюда так быстро, как только смогут нести вас ваши лошади. Пока его солдаты не разбрелись и не начали мстить разными способами. И ни при каких условиях ни одна душа не должна узнать о том, что я сказал тебе: всегда существует опасность, что тебе поверят. Ты слишком похож на меня, Дикон!»
«Но, сэр, есть столько людей, которые любят вас и преданы вам!» – закричал я в ужасе от мысли, что могу его потерять.
«В них-то и таится самая большая опасность. У тебя нет никаких прав на трон, но претенденты на него могут воспользоваться тобой, твоим сходством со мной, пусть даже и посчитают его случайным. И это будет не лучше, чем если твоим рассказам поверят мои враги. Возвращайся в Лондон к мистеру Пастону, и он определит тебя в подмастерья к какому-нибудь процветающему ремесленнику.»
Король вынул из кошелька, который висел у него на поясе, горсть золотых монет, по-моему, нобелей, и отдал их мистеру Джервезу, говоря, что денег достаточно, чтобы вернуться в Лондон и заплатить за мое учение.
А мне он сказал: «Если я больше не увижу тебя, сын мой, живи, как обычный горожанин, женись на простой девушке, смешайся с обыкновенными людьми и забудь все, что я тебе рассказал.»
Танзи сидела очень тихо, стараясь понять и осмыслить вместе с Диконом все, что произошло.
– Даже если вы доживете до старости, разве вы сможете это забыть?
– Наверное, не смогу. Я всегда буду чувствовать, что я не такой, как все. Но лучше бы я ничего не знал.
– Да. – Она, не отрываясь, смотрела на юношу. Его необыкновенная история отвлекла Танзи от мыслей о собственной заурядной жизни. Тайна, которой он поделился, потрясла ее.
– Дикон, он предупредил вас не говорить никому, но вы все-таки мне рассказали.
– Мне почему-то кажется, что я не нарушил королевского запрета… Может быть потому, что раньше у меня не было никого, кому я был бы небезразличен. Я никогда раньше не видел, чтобы мои беды и тревоги кого-нибудь волновали…
– Да, люди обычно делятся со мной своими заботами, – призналась Танзи, и в ту же секунду она подумала о том, достаточно ли безопасно их убежище, чтобы говорить о таких важных вещах. Потому что внизу, в сарае, она услышал крадущиеся шаги. Без всяких предосторожностей она быстро спустилась вниз как раз в тот самый момент, когда Диггони, парень, помогающий Джоду во дворе, появился в дверях с вилами в руке. Возможно, он собирался подняться наверх, чтобы скинуть немного сена, но Джод, который возился у стойла на противоположной стороне двора, тоже увидел его и крикнул, чтобы он отвел в кузницу лошадь хозяина.
– Давно ли ее водили подковывать? – возразил парень не очень вежливо.
– Надо воспользоваться тем, что хозяин болен. Шевелись, – крикнул ему в ответ Джод. – Я сам сброшу сено, когда все сделаю для Пипина и Черного Мопси.
Диггони имел обыкновение просто без всякого дела слоняться по двору и запросто мог оказаться вблизи сарая. Танзи могла бы поклясться, что он слышал их разговор. Понял он что-нибудь или нет она наверняка не знала, но голоса вызвали его любопытство. Она решила, что им с Джодом надо найти для Дикона какое-нибудь другое убежище, если он собирается задержаться у них.
Убедившись, что Диггони отложил свои вилы и ушел, она вернулась к Дикону, испытывая радость от того, что он оценил ее дружбу.
– А что было потом? – прошептала Танзи.
– Потом нам пришлось уйти. Какие-то важные люди должны были обсудить с королем план предстоящей битвы. Я не знаю, кто это был. Но когда наступил рассвет, мы услышали звуки трубы и увидели, как герцог Норфолк и его сын Серрэй, спускаются со штандартами с этого Амбьенского холма. Они начали атаку прежде, чем вражеская армия была на ногах. Но вскоре с их стороны к нам полетели стрелы и тяжелые камни. Это были каменные ядра из пушек. Как мне хотелось, чтобы у короля были эти тяжелые ружья, которые защищают Лондонский Тауэр! Или чтобы отец и сын Стэнли вместе с графом Нортамберлендом пришли ему на помощь!
– Они что, не выполнили приказ?
– Я думаю, что не выполнили. Потому что через некоторое время король послал несколько человек на защиту того фланга, на котором сражался Норфолк. На северном фланге был сэр Уильям Стэнли, а на южном – лорд Стэнли. Между ними были рассеяны войска, которыми командовал Норфолк. Поначалу казалось, что они побеждают за счет внезапности нападения. Но королю пришлось послать часть своего войска для защиты от тех, кого он считал своими сторонниками и кто испугался этих французских пушек. В результате королевские стрелки оказались разбросанными на большом пространстве, далеко друг от друга.
– А что делал сам Генрих Тюдор?
– Он находился на небольшой возвышенности на другом краю долины, и когда солнце поднялось повыше, мы увидели его штандарт с красным драконом. Конечно, король тоже их заметил, он позвал самых надежных своих людей, и поскольку Норфолк уже был отброшен назад, он ринулся в самую гущу неприятельской армии, вниз с холма на Редморскую равнину и снова на небольшое возвышение, оставляя за собой клубы пыли. Но он еще не обнажил своего меча, он направил свою лошадь прямо на Тюдора, размахивая алебардой, которая сверкала в лучах солнца. Стоял невообразимый шум, человеческие голоса слились с ржанием раненых лошадей в один общий гул. Бедняга Серри была убита под королем, и ему поймали лошадь какого-то убитого воина, и король пересел на нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34