– Оставьте это мне, сэр, – сказал я.
– Мне кажется, на вас можно положиться. Потом я рассказал ему про свой экзамен и про то предложение, которое мне сделали братья Вертье. И о том, что я отказался. Этот рассказ очень сблизил нас.
– Мы должны начать работать немедленно и работать всю ночь.
– Сегодня же ночью, – ответил я, мысленно прощаясь со всеми своими оксфордскими планами.
Но я был вознагражден, когда он мне сказал:
– Вы говорите, совсем как ваш отец!
– Поверь мне, Танзи, когда он сказал «мы» – это не было просто вежливостью. При том, что он граф и ближайший друг покойного короля, мы работали с ним, как галерные рабы. Не считая времени, что я провожу с тобой, это были счастливейшие часы в моей жизни!
– Давайте пойдем в сад пока светло, – предложил он.
И мы пошли в этот дворик. Я осмотрел стены маленькой комнаты изнутри и снаружи. Мне удалось найти место, где удобнее всего было сделать проход. Но он предложил сделать лаз как можно ближе к большому дереву, и это меня смутило.
– Если дерево рухнет, вы окажетесь в западне, – сказал я.
– Почему такое могучее дерево должно упасть? – удивился лорд Лоуэлл.
– Если во время грозы в него попадет молния, – ответил я.
Он улыбнулся мне, как самому мрачному пессимисту в мире.
– Возможно, что ты спас его от смерти, – прошептала Танзи, поражаясь этому совпадению не меньше, чем Дикон или лорд Лоуэлл. – И ты смог узнать о своем отце так много, как никогда не надеялся.
Она прекрасно понимала, какое значение это имеет для Дикона, потому что очень любила собственного отца.
– Я узнал о нем не как о герцоге, регенте или короле, а как о человеке, окруженном друзьями. Когда мы работали, Фрэнсис Лоуэлл выполнял самую тяжелую и неблагодарную работу, а когда отдыхали и завтракали тем, что я приносил, он рассказывал мне о жизни в Мидлгеме. О том, как мой отец преодолевал природную робость, как он обучался верховой езде и как часами тренировался с мечом, булавой или в стрельбе из лука. Я прекрасно понял, как Ричард страдал от того, что его старшие братья были гораздо сильнее и крепче, чем он. Он всегда был слабее их, к тому же не очень высокого роста, как я. Лоуэлл рассказывал мне, как отец боготворил высокого, красивого и доброго Эдуарда и как преданно служил ему, когда тот стал королем. Отец часто говорил, что уж если из него не получился придворный, то, по крайней мере, получился воин, и он стал командовать армией, когда был еще совсем юным. Он умел привлекать людей, его многие любили и преданно служили ему.
– Мне это известно, – ответил я лорду Лоуэллу, стараясь привести камень в такое состояние, чтобы следы нашей работы не были видны, – потому что отец моей жены был одним из тех, кто воевал под его командованием. Роберт Марш, который держал в Лестере постоялый двор «Белый Кабан». Он был очень славным человеком.
– Так вы женаты? А я заставляю вас работать и днем, и ночью. И вряд ли смогу заплатить вам.
– И тогда я рассказал ему о тебе. Ах, Танзи! Дорогая, он тебя помнит! Он сказал, что ты очень славная, порядочная девушка, очень хозяйственная и в то же время любознательная. И после того, как мы проработали какое-то время в молчании, он вдруг сказал:
– Дикон, как странно, что из всех девушек Англии вы выбрали в жены именно ту, которую видел ваш отец и с которой он разговаривал. Девушку, которая – я совершенно уверен в этом! – ему очень понравилась.
– Как я был счастлив слышать это, Танзи!
– И я. И это все, что милорд Лоуэлл сказал тебе? – спросила Танзи, увлеченная рассказом мужа.
– Нет. Он часто говорил об их планах – его и герцогини Бургундской – вернуть на трон Йоркскую династию.
– Я не уверена, что сейчас они добьются успеха. Как говорит мистер Джордан, страна успокоилась и процветает.
– Но они никогда не откажутся от своих планов. Конечно, он знает священника Саймона из Оксфорда, и это они с Линкольном устроили дело с Ламбертом Сайнелом, хоть он и признает, что был выбран не очень подходящий парень. У них есть секретные агенты, которые разыскивают молодых людей, похожих на Плантагенетов, на одного или другого принца. Я рассказал ему, как фламандский торговец уговаривал меня стать вторым претендентом, как я колебался прежде, чем наотрез отказался.
– Вы не жалеете об этом? – спросил он. – Мы нашли во Фландрии юношу по имени Перкин Варбек. После подготовки он сможет пригодиться. Но вы, с вашим лицом настоящего Плантагенета…
– Я не сомневаюсь в том, что он хотел бы вовлечь меня в их планы. Но я подумал, как же мы могли бы вместе работать?
Танзи схватила его за руку.
– Нет, Дикон, не надо снова об этом!
Он наклонился поцеловать ее, и с его лица вмиг ушло выражение тревоги и озабоченности. Он был оживлен и целиком принадлежал ей.
– Нет, моя ненаглядная, никогда снова. Я сказал ему, что у меня самая прекрасная жена в мире, и что я очень огорчил ее, когда отказался работать над часовней Тюдора. Ей принадлежит вся моя жизнь.
Несмотря на финансовые трудности, они оба чувствовали, что вступили в более спокойный и благополучный период своей супружеской жизни. В комнате уже стало почти темно, но они не сразу заметили это. Танзи встала, посадила котенка в его корзинку и зажгла свечу.
– Нельзя сказать, что твоя поездка в Оксфорд была очень прибыльной, – рассмеялась практичная Танзи, слишком счастливая, чтобы огорчаться из-за денег.
– Увы нет. В смысле денег, конечно, нет. Я не уверен, что у него вообще были хоть какие-то деньги. Во всяком случае, он мне ничего не предложил, и я был очень рад этому. Когда мы прощались, я искренне сказал ему, что был счастлив помочь тому, кто рисковал своей жизнью ради моего отца, и потерял все. Он подарил мне книгу «Крепость Фуа», которая ему принадлежала. Это означало полное доверие, какое только возможно между друзьями, и бесценные воспоминания о моем отце – последнем Плантагенете.
Неожиданно Дикон рассмеялся.
– И если мы не встретимся больше, я на всю жизнь запомню самого неопытного строителя, с которым мне когда-либо приходилось работать, и все эти бесценные часы, когда мы с ним трудились и разговаривали. Слава Богу, его планы продвигаются, а он сам в безопасности!
Вставая со скамьи, Танзи почувствовала, что возвращается из легенды в реальную жизнь.
– Все это необыкновенно и прекрасно, Дикон, и я не могу передать тебе, как я за тебя рада, – сказала она. – Но я вынуждена напомнить тебе, что лестерские деньги на исходе, а вместе с Джодом нас трое, и… – она сделала паузу, но не рискнула сказать ему, что через несколько месяцев их будет уже четверо. – И на что же мы будем жить? Завтра и потом?
Однако было очень похоже, что Дикон, ее серьезный муж, заразился оптимизмом лорда Лоуэлла. Он взял свечу в одну руку, а другой обнял свою жену.
– Бог поможет, – произнес он благочестиво. – А сегодня… сегодня мы живем любовью.
Глава 25
На следующее утро, когда они закончили поздний завтрак, состоявший из мяса, хлеба и пива, Дикон развернул книгу, которую ему подарил лорд Лоуэлл, и с гордостью начал показывать ее Танзи. Однако он едва успел перевести ей несколько фраз с титульного листа, как они услышали цоканье лошадиных копыт и голос Джода, желающего кому-то доброго утра.
– Управляющий! – воскликнула Танзи, начав поспешно собирать тарелки. – Последний раз он приезжал ровно месяц назад, как раз тогда он и привез мне котенка. Дикон, принеси, пожалуйста, деньги. Они в спальне, в тайнике, который ты сделал, под полом.
Дикон поднялся, чтобы выполнить просьбу жены, и, увидев, что мимо их окна прошел высокий, модно одетый джентльмен, понял, что к ним пожаловал не управляющий, а господин Джон Мойл собственной персоной.
– Наверное, Орланд Дэйл рассказал ему обо всем, что я натворил, и о том, что я остался без работы. Вот он и приехал, чтобы предложить нам освободить дом, – предположил Дикон, поспешно убирая книгу.
– Том и Эми никогда не позволят ему поступить так, – мягко сказала Танзи.
И, действительно, казалось, что подобная мысль вовсе не волнует молодого господина Мойла. У него было прекрасное настроение, какое и положено иметь человеку, недавно отпраздновавшему свою помолвку. Он весело сказал несколько слов о прекрасном весеннем утре, остановился полюбоваться маленькой фигуркой святого Фрэнсиса, которую Дикон вырезал на двери, одобрительно осмотрел комнату и прежде, чем расположиться в кресле, которое они любезно подвинули ему, воскликнул:
– Да вы просто до неузнаваемости преобразили это старое, запущенное жилище!
– Я очень рад, что вы довольны. Ведь некоторые вещи я сделал без вашего разрешения. Но мне кажется, что вы почти все уже видели в свой прошлый приезд. Не хотите ли попробовать домашнее вино, которое делает Танзи?
– И, пожалуйста, поблагодарите вашу сестру еще раз за этого прелестного котенка, – вставила Танзи.
– Она думала, что вы будете скучать, пока ваш муж в отъезде, – ответил Джон Мойл и протянул руку, чтобы погладить пушистый комочек.
– Значит, вам известно обо всем, что произошло? – спросил Дикон.
– Дорогой мой Брум, ни один человек, если он интересуется строительством, не мог не узнать об этом. Мне кажется, что своим отказом работать с братьями Вертье вы здорово разозлили Орланда Дэйла и перессорили всех в гильдии. Никто не понимает, почему вы так поступили, но мне, поскольку я имею отношение к королевским делам, пришла в голову одна мысль… Скажите, вы нашли работу?
– Ничего определенного, сэр, – признался Дикон. Именно в этот момент глаза Мойла, неравнодушного к красивым вещам, заметили книгу, ту самую прекрасно оформленную «Крепость Фуа», которую подарил Дикону лорд Лоуэлл. Он встал и начал листать ее с таким удовольствием, что, казалось, совершенно забыл о них.
– Мы подумали, что, может быть, вы приехали за деньгами. Пожалуйста, вот они, – сказала Танзи, испытывая некоторое беспокойство.
– Разумеется, если вы настаиваете, – сказал он, и, не отрывая глаз от книги, взял деньги и сунул их в карман. – Но я надеюсь, что это в последний раз.
Танзи и Дикон смотрели на него в изумлении.
– Вы хотите сказать, что не будете брать у нас деньги, потому что мастер Дэйл уволил меня?
– Да, отчасти поэтому. Вот уж действительно прекрасная книга. Такая же великолепная, как та, которую я раньше видел наверху.
Он посмотрел на Дикона поверх разделяющего их стола, потом снова углубился в изучение прекрасного фолианта. Очень осторожно он раскрыл книгу на титульном листе и, держа ее так своими длинными, изящными пальцами, вновь посмотрел на Дикона.
– Похоже, что я не ошибся, – сказал он.
Кровь бросилась Дикону в голову. Он стоял молча, не догадываясь о том, что, вертя кольцо на пальце, только укрепляет Мойла в правильности его догадки.
– Я видел собственноручную надпись короля Ричарда и на той книге, в спальне. Я был очень удивлен тогда, но решил промолчать до поры до времени. Но теперь, поскольку я видел ту книгу, и вот сейчас держу в руках эту, я, кажется, могу предположить, почему вы совершили тот безумный поступок в Вестминстере. Вы пошли на то, чтобы разрушить собственную карьеру только для того, чтобы не участвовать в прославлении Тюдоров.
Дикон молчал.
– Вы сын короля Ричарда, не так ли? – прямо спросил Мойл.
– Внебрачный сын, – помедлив, ответил Дикон с независимым видом.
Он знал, что это признание опасно, что сходство с отцом таит непредсказуемые последствия.
– Я знаю, что на протяжении всех войн между Розами, ваша семья активно поддерживала Ланкастеров. Теперь вы имеете право выкинуть нас из своего дома. Если и лондонская гильдия не может обеспечить меня работой, то уж в других городах шансов еще меньше. Только совсем неквалифицированная работа, быть может. – Он рассмеялся, вспоминая что-то, но этот смех был понятен только Танзи. – Впрочем, мне приходилось видеть более достойных людей, чем я, которые занимались таким трудом.
Джон Мойл аккуратно закрыл книгу и, быстро подойдя к Дикону, положил руку его на плечо.
– Ричард Брум, за кого вы меня принимаете? – спросил он. – Да, я – лояльный сторонник ланкастерского дома. Имея неплохое образование в области финансового права, я надеюсь сделать достойную карьеру, служа королю Генриху. Признавая заслуги моего отца и отдавая ему должное, король уже оказал мне честь. Я уважаю его как делового человека и труженика. Даже те из вас, кто смотрят на него, как на узурпатора, не могут не признать, что, возложив на себя корону, он вместе с ней взял на себя немалые обязательства и ответственность, связанные с ней. Будучи выходцем из Уэльса и гордясь этим, он заботится о процветании всей Англии. Европа больше не смотрит на нас, как на незначительный маленький остров, и, благодаря ему, мы начинаем занимать достойное место среди других стран. Однако я отдаю должное храбрости и верности, и для меня не имеет значения, кто проявляет эти качества. И я не могу не уважать вас за то, что вы отказались от такой престижной работы как часовня Тюдора. – Он снова бросил взгляд на «Крепость Фуа», но на сей раз – поверхностный и беглый. – Мне только хотелось бы надеяться, что, окажись я на вашем месте, у меня хватило бы мужества поступить точно так же.
– Мой отец выбрал в качестве собственного девиза слова «Верность обязывает», и единственное, что остается мне, – жить в соответствии с этими словами, – ответил Дикон, потрясенный таким великодушием. – Что же касается мужества, мне никогда не приходилось участвовать в сражениях, и, кроме того, с тех пор, как я узнал правду о своем рождении, меня ни разу не узнавали, никто ни разу не признал во мне сына короля Ричарда.
– Бывает разное мужество, Брум. Ваша храбрость определяется девизом вашего отца – «Верность обязывает». Я представляю себе, как трудно вам было, когда пришлось выбирать между порядочностью и благополучием вашей семьи. И как художник, хотя, конечно, я всего лишь дилетант, я тоже могу понять, чем вы пожертвовали.
– У меня такая жена, которая могла бы составить счастье любого мужчины, – сказал Дикон, притягивая к себе и обнимая Танзи, чтобы она не подумала, что он винит ее в своих профессиональных неудачах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34