Узнав от своей кумы Пантюшихи о них, она отдала самые тонкие простыни на бинты и всю аптечку с лекарствами, все бутылки с настойками разных лечебных трав. Вместе с другими женщинами собирала продукты, одежду и одеяла для отправки в камыши.
Вечером Фрося украдкой принесла ведро меду и несколько кусков сала. В полночь Егор и Панёта снесли продукты в Терновую балку к сухому тополю. К ним тотчас подошли Конобеев и Пантюша. Ласково обняв Егора, Конобеев отвел его в сторону:
- Ну, как самочувствие, боец Запашнов?
- Нормально. Старая шкура слезла, новая наросла. А вы: как устроились на островах?
- Тоже нормально. Шалаши поставили. Похолодало малость - и комары, слава богу, перестали жалить.
- Я все удивлялся, как вы в наших болотах не утопли?
- Разве это болота?. Это так - лужицы. Я-то коренной сибиряк, спец по болотной части и к тому же охотник... В ваших топлых низах мигом разобрался, прошел их вдоль и поперек. Нашел добрую дорогу до островов. Кружную, однако водную. С Пантелеем Григорьевичем мы туда-сюда на каючке ходим.
- Там Степа Евтюхов утоп, - грустно сказал Егор. Конобеев сжал его плечо.
- Знаешь, я хотел поговорить с тобой об одном серьезном деле. У меня сейчас шесть почти совсем здоровых бойцов. А оружия мало. Всю степь облазил и ничего не нашел ударного. Нам бы хоть один пулеметик...
- А хоть один минометик не хотите?
- Шутишь, брат?.. А нам хоть плачь...
- Я серьезно. Могу наделить миномет с минами и ручной пулемет, между прочим, ваш, тот самый. Три автомата есть, а винтовок, гранат, патронов сколько хотите!.. Да в нашем складе есть даже противотанковое ружье и к нему штук сорок патронов, - добавил Егор немного хвастливо.
- Да ты что! - обрадовался Конобеев. - Ну и баской[8] ты, паря!
- Давайте завтра сходим за оружием, - предложил Егор, довольный не совсем понятной похвалой Конобеева.
- Слаб ты еще, Егорушка.
- Да уже набрался сил.
- Ладно... Эх, жаль, капитану нашему больно худо! Не скоро на ноги встанет.
- Вы говорили с ним?
- Говорил. Доложил ему о наших делах, ну, он дал мне указания... Я вот ломаю, брат, голову, что за красноармейцы сожгли вашу ценную "арнаутку"? Разыскать бы их, а? Где бы они могли хорониться?
Егор тихо рассмеялся:
- Полицай Афоня Господипомилуй наврал про красноармейцев. Он хотел себя героем выставить перед фашистами. "Арнаутку" сжег я сам...
- Ой ты!.. Однако ты отчаянный малый! Ну, паря, ты меня в восторг привел!
Егор коротко рассказал ему, как это произошло. Конобеев восхищенно прицокивал языком.
- А мне тут, знаешь, одна, мысль пришла в голову. Раз фашисты думают, что это красноармейцы действуют, мы и в самом деле задействуем. Ка-а-ак вдарим фрица!.. И надо через фронт рвать, тут зимой негде хорониться... Ну, до завтра, Егорушка, бабка тебя заждалась, да и нам пора двигать.
Конобеев сердечно обнял его, взъерошил волосы на затылке, и эта ласка болью отозвалась в сердце: так любил делать отец... Когда это было!
Глава восьмая
Тетя Фрося зашла к Панёте пожаловаться на своего мужа Афоню. Они сидели в кухоньке, а Егор строгал топором кол для плетня и прислушивался к их разговору.
- Хлещет самогон, шляется по чужим дворам, а вернется домой - издевается: мстит за раненого красноармейца, которого прятала. Ушла бы от него, да застрелит он тогда и меня и вас.
- Пропала твоя жизнь, - соболезновала Панёта. - Чтоб его перевертня-оборотня, холера сгноила!
- Навозил зерна, наворовал всякого добра - у людей поотнимал. Куда дома ни ткнусь - все чужое... Вот на рассвете поднялся, пошел с немцами "арнаутку" в амбаре караулить Жаль, не всю "арнаутку" сожгли... А вчера угощал Афоня полицаев и немцев. Пауль приезжал с каким-то тощим офицериком. Все цеплялся за меня, черт слюнявый! Целую сапетку яиц выпили - и не подавились. Со всей станицы самогон собрали: обожрались бурды, как свиньи. Выпитые кричали:
"Преподнесем Гитлеру достойный гостинец от донских казаков - новый сорт высокоурожайной "арнаутки"! Потом про какие-то пшеничные гибриды толковали... Накормят, ироды, Гитлера нашими пампушками!
- Не накормят! - вырвалось у Егора. Тетя выглянула из кухоньки, повторила:
- Накормят, накормят... А кто им помешает накормить? В станице мужчин не осталось боле.
Хотел Егор вскричать в досаде: "Как так - не осталось?! А я, а Гриня, а Васютка - не мужчины? Если б вы знали про нас хоть что-нибудь..." Но он прикусил язык: нечего всем знать про их дела. Начнут ахать да охать... Хватит им и без того забот да горестей. Испереживались так, что глядеть на них без слез нельзя. Особенно сильно сдала Панёта. Совсем старухой стала. Похудела, лицо пожелтело...
Егор не заметил, как во двор зашел Масюта.
Масюта взял за привычку ходить по дворам - вымогал "подарки". Без зазрения совести заходил в дома и брал все, что ему нравилось.
- Ишь, сволота советская, раскричалась! - говорил он в ответ на протесты и слезы хозяев. - Я, отец немецкого офицеpa и белого атамана, им честь оказал, а они ко мне без почте-ния подходят. И вас повесят, погодите трошки!
...Сбив пыль с больших, вовсе не по ноге хромовых сапог, уворованных у кузнеца Кудинова, Масюта остановился посреди двора и прокричал визгливо:
- А вот и я пришел! Честь оказал вам, Запашновы. Егор демонстративно сплюнул, продолжая тесать кол. Масюта пригладил лоснившуюся от жира бороду и, по-обезьяньи гримасничая, сказал:
- Теперича моя власть, кланяйся мне, огузок советской власти, я тебе кланялся.
- Я тебя заставлял? - с презрением сказал Егор.
- А ты не огрызайся. - Масюта взялся руками под бока, оттопырил губы лопатками. - У меня сыны фашисты! И внук фашист. С почтением ко мне относись.
- Иди ты!.. - взъярился Егор.
Хотя он и понимал, что Масюта умышленно хочет довести его до белого каления, но не мог сдержаться: омерзение, которое вызывал в нем подлый старик, было непреодолимо.
- Мало шомполов получил? - закричал Масюта. - На виселицу захотел? Ох, подрыгаешься ты в петле.
Егор до хруста в пальцах сжал топорище - очень захотелось запустить в старика остро наточенный топор. Подумал:
"Сам ты подрыгаешься"! - но не сказал, хватило выдержки.
Он подумал об "арнаутке", которая лежала в амбаре. А Масюте не терпелось снова засадить его в подвал. Пробормотал:
- Сразу и на виселицу...
На голоса из кухоньки вышла Панёта.
- Ты чего прителепал? - спросила она у Масюты. - Кто тебя сюда звал?
- Ну-ну, ты на меня не греми, председательша! А то знаешь?.. У меня все сыны - фашисты... Плати за мои унижения при Советской власти. Подарочек давай!
- Ходишь по дворам, выпрашиваешь милостыню, - сказала Панёта, поднимая палку с земли. - Геть со двора! Я тебе дам подарочка, душегуб проклятый!
Бабка была так возбуждена, что Егор не удивился бы, огрей она Масюту палкой по голове.
- Ты што? Ты смотри, карга!.. - Масюта трусливо попятился к калитке и побежал прочь, грозя: - Ну, погодите, кровью харкать будете...
Егор закрепил плетень и долго глядел на болото. Высокие камыши ходили волнами, султаны, еще недавно бордовые, а теперь серебристые, вызревшие, пеной всплескивались на гребнях зеленых волн. В ериках, заросших болотными травами, тускло, как в мутных старых стеклах, отражались дождевые тучи. Часть оружия уже переправили туда. Теперь бойцы на островах живут спокойно.
После обеда Егор вместе с Гриней отправились в разведку к пустырю, где стоял амбар. Они поползли по зарослям Терновой балки. Егор шепнул Грине:
- Сделаем засаду, может, кто следит за нами. Засели под огромными лопухами. Только спрятались, тихо зашуршало рядом. Будто ежик пробежал по сухой листве. Они насторожились. Закачались бодылки пустырника, вздрогнули лопухи. Вот, совсем близко. И они увидели: полз Митенька, сосед Витоли. Вскинулись, навалились на него. Митенька неожиданно ловко выскользнул из их рук и чуть было не удрал. Сопя и напряженно дыша, они бешено завозились, подминая высокую траву. Егор наконец оседлал его. Трудно было поверить, чтобы Митенька, этот золотушный доходяга с вечно заткнутыми ватой ушами, был способен на такое сопротивление.
- Я тебе хрящи поломаю, фашистик! - Егор крепко стиснул ему горло. - Как твои Ненашковы поломали нашему Васютке.
Бледное лицо Митеньки посинело. Из глаз покатились слезы. Он выговорил с трудом:
- Они не мои... Больно!.. Пусти...
- Ты меня не разжалобишь, подлый исусик, - сказал Егор. но горло освободил. - Следишь? Для Ненашковых стараешься? Ну-у, говори, а то мы тебя тут и закопаем.
- Витоля посылает следить за вами, - сквозь всхлипывания проговорил Митенька. - Он тоже грозится убить меня... если я не буду подчиняться... Все-е хотят убить меня...
- Да не скули ты, тошно слухать, - оборвал Гриня. Тонкое лицо Митеньки с голубыми тенями под глазами жалостно морщилось, но плакать он перестал.
- Что ты скажешь своему отцу, когда он вернется? - спросил Егор. - Он там кровь проливает за Советскую власть, а ты фашистам прислуживаешь? На задних лапках ходишь перед ними!..
- Я не предатель! - взвизгнул Митенька и зашептал, заливаясь слезами: - Я же с ним дружу на вашу пользу! Я же не сказал им, что ты тогда в степь на Парисе ездил... когда "арнаутка" сгорела. Я им ничего не сказал... Я сказал Витоле, что ты спать лег...
- Выследил-таки? - Егора прошиб холодный пот, он растерянно переглянулся с Гриней.
- Я слежу за вами и вру Витоле. Если бы не я, он сам бы следил... Я давно хочу дружить с вами, а вы от меня, как от холеры...
Егор слез с него, смущенно пробормотал:
- Не играл бы ты с ним в слугу и барина. Митенька поднялся, погладил худую шею тонкими пальцами.
- Знаете, что я узнал от Витоли?.. Собираются приехать каратели с Паулем. Снова будут искать красноармейцев. Витоля грозился, что кой-кому пустят кровь и пограбят. Гриня, ты получше спрячь капитана...
- Ты и про цэ знаешь?! - Гриня замахнулся на него. Митенька втянул голову в плечи, отшатнулся:
- У меня тоже есть раненый. Я со степу сам тачкой привез. Мама лечит его.
Егор восхищенно хлопнул Митеньку по плечу. А Гриня таращил на него круглые глаза:
- Як же ты узнал про капитана?
- Я слышал ночью, как ты и Ёра говорили с ним в клуне
Называли его "товарищ капитан".
- Брешешь! - возмутился Гриня. - Около клуни Кудлай лежал. Он бы тебя на шматки разодрал. Он злой до чужих.
- Все станичные собаки, даже самые злючие, дружат со мной и не трогают меня, - скромно сказал Митенька. - Я лежал рядом с Кудлаем и чесал ему живот, а он мне руки лизал...
Гриня остервенело сплюнул, потеряв дар речи.
- А ты понял, о чем мы говорили с капитаном? - спросил
Егор вполне дружелюбно.
- Про бойцов, тех, которые в камышах, и про оружие...
У меня тоже оружие есть - две винтовки и автомат.
- Вот тебе и золотушный доходяга! - воскликнул Егор. - А твой раненый знает нашего капитана?
- Знает. И Конобеева, старшину, тоже знает. Привет им передавал, да я боялся к вам подойти. - Митенька освобождение вздохнул и улыбнулся.
- Мы будем дружить с тобой, Митенька, - тепло сказал Егор. - Ты настоящий пионер. Будешь нашим контрразведчиком. Держи пять на дружбу!
Глаза Митеньки смотрели на Егора с безграничной преданностью и доверием, а узкие худые пальцы порывисто уцепились за его руку, словно боялись, что их обманут, оттолкнут.
Егор подумал о том, что скрывать теперь что-либо от Митеньки не имело смысла, он и без того все знал. Да и положиться на него можно было без опасения. Если бы он захотел их выдать, то сделал бы это давно.
Они пошли в разведку вместе. Залегли на краю атаманского сада среди бодяков. Дальше по пустырю росли лишь редкие кустики голубой полыни.
Амбар стоял на обрывистом берегу в центре речной излучины. Вода за долгие годы подточила каменные береговые пласты, они обрушились; низ амбара обнажился, и задняя стена повисла над рекой. Незаметно подобраться к амбару было невозможно: вокруг голое месте, а от реки - почти трехметровый обрыв.
Егор и Гриня прошлой ночью выползли на пустырь - выясняли обстановку. Двое часовых - эсэсовец и полицай - прохаживались по-над обрывом, посвечивали фонариками. А днем они обычно отсиживались в весовой, находившейся метрах в ста пятидесяти от амбара, под старыми осокорями. На этом месте издавна был ток. Тут обрабатывалось зерно перед отправкой баржами на заготовительные пункты.
Дверь весовой была открыта, и разведчики видели эсэсовца и полицая Поживаева. Они играли в карты.
- Блызенько локоть, а не укусишь, бо шея коротка, - сказал Гриня. Давайте застрелим их, подожжем амбар и удерем.
- Умник какой нашелся, - сказал Егор. - Мы удерем, а они полстаницы перевешают. Для них это просто.
К весовой через пустырь шла толстая женщина с кошелкой.
- Кто это? - спросил Егор.
- Жена полицая Поживаева, - сказал Митенька. - Обед несет. Она у нашей соседки самогон просила. Я сам слышал: дай, говорит, пол-литра первача, мол, просят охранники, а то им скучно.
- Скучно, говоришь? - встрепенулся Егор.
- Да-да, так и сказала, - подтвердил Митенька. - Он был очень доволен, что Егора заинтересовало его сообщение. Егор ласково похлопал его по спине:
- Эт-то хорошо! Баской ты, паря! Настоящий контрразведчик.
- Ты придумал что-то? - обрадовался Гриня.
- Пока не придумал, но придумаю, - ответил Егор.
Глава девятая
Егору пришел в голову дерзкий план. Оставалось только срочно проверить его. Однако этому помешали неожиданные события...
К нему примчались очень встревоженные Гриня и Васютка и показали странный нож с лезвием внутри колодки.
- Этим ножиком Пауль хотел меня к стенке пришпилить, - сказал Васютка. Ухо надрезал мне. Я нашел ножик в Терновой балке... на нашей тропинке... Несу к Грине курицу - маманя зарезала для капитана - и вижу, ножик! Я его сразу узнал.
А Гриня, выкатив глаза и непрестанно мигая, добавил:
- Маманя и Дашина мать меняли бинты на капитане. Он стонал. Чую, загавкал Кудлай. Выйшов, кругом подывывся - никого не було.
- Выйшов, подывывся! - яростно сказал Егор. - Надо было стоять на страже, балда!
И тут они увидели Митеньку. Он бежал к ним через огород, спотыкаясь об оранжевые тыквы. Дыша со свистом и кашляя, выстреливал слова:
- Спасайтесь!.. Витоля мне сказал... Я пришел к нему, его дома нет... Потом он прибежал и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38