- Батя, приказ пришел об эвакуации. Немцы взяли Ростов. Военные у паромной переправы наводят понтонный мост... Людей и скота там побито - страшно глянуть! Опять диверсант с ракетами! Чтоб его... Надо торопиться, батя!
Станица вскоре превратилась в походный лагерь. Бригадир и председатель, нахлестывая взмыленных коней, носились по улицам, собирали людей, торопили с отъездом.
Егор, встретив на колхозном дворе Гриню, Дашу и Васютку, рассказал им о разговоре Мини с полковником.
- Надо проследить за Ненашковыми, - сказал он. - Они на все способны Может, это сам Масюта пускает ракеты? А может, у них диверсант прячется? Я бы сам проследил за ними, но мне и Грине дед приказал помочь перегнать скот через Донец
- Ёра, давай я за Ненашковыми послежу, - предложил Васютка. - Я наставлю на них свой острый глаз.
- Ладно, - согласился Егор. - А ты, Даша, поможешь ему. Не отставайте от них ни на шаг
Гурты коров и косяки лошадей двинулись по старой дороге ж Донцу, в стороне от шляха. А подводы с доярками и фуражом, трактор "Универсал" с вагончиком поехали к переправе. Там военные навели уже понтонный мост через реку.
Вдоль шляха громоздились разбитые и сожженные автомашины, брички, валялись трупы животных. По-над берегом, в ольховой роще, появились кресты над свежими братскими могилами...
А беженцы все шли и шли к переправе. За буграми, в стороне Шахт, грохотали пушки. Немцы были совсем близко.
Возвращаясь из-за Донца на следующий день поутру, Егор и Гриня видели все эти ужасы... Вернулись домой потрясенные, притихшие.
...Миня сидел под грушей и точил шашку.
- Ну вот, наследник, настал и мой час, - сказал он, водя оселком по клинку. - На позиции полка Агибалова еду.
- Возьми меня с собой, - попросил Егор. Темно-бронзовое, сильно похудевшее лицо деда осветилось грустной улыбкой. Он как-то растерянно проговорил:
- А кто же останется с бабкой? Она не захотела эвакуироваться. Больна наша Панёта, Егор. В родном курене, говорит, хочу помереть...
- Эх, деда, деда! Говорил тебе полковник - не понимаешь ты своего внука. А я тебя понял. Ты хочешь, чтобы я сидел в погребе и держался за бабкину юбку, если придут немцы. Миня прервал его:
- Ежели придут немцы, ты будешь вести себя как и должно наследнику красного атамана!.. Но враг не дурак, к нему надо подходить умно, подумавши, а не пороть горячку.
- Разберусь, как к нему подходить.
- Слушай дальше. Меня могут убить, понятное дело, а я, как дед, хочу, чтобы мои внуки остались жить и продолжали род Запашновых. Однако нехай они не цепляются за жизнь любой ценой, а когда нужно - отдадут ее за правое дело чистой, без пятнышка. Чтобы люди не проклинали Миню Запашнова: мол, наплодил выродков!..
Отложив оселок, дед потрогал ногтем жало клинка.
- Ты еще запомни вот что: если беда придет и в нашу станицу, тут останешься не только ты - наши советские люди останутся. Конечно, дерьма хватало во все времена, но большинство людей живут честно. Они будут и при немцах жить по законам Советской власти, потому что выросли на ее корнях. Понял, что я тебе сказал?
- Понял... Чего же не понять! - ответил Егор. Провожали Миню на заходе солнца. Он выглядел незнакомо-моложаво в командирской форме, когда-то подаренной сыном. Из-под малинового околыша выбивался седой чуб. На поясе висели шашка в старых ножнах и наган в потертой кобуре. В петлицах гимнастерки с отложным воротником было по две шпалы. Егор не знал, что дед его имел звание майора.
Фрося, помогая Мине приторочить к седлу переметные сумы и скатанную черную бурку, выговаривала ему:
- И что ты себе в голову взял?.. Сам больной, а туда же... Наган и шашку навесил - и на коня, как тот Хазбулат молодой. А самому и не сорок, и не...
- А хоть и пятьдесят пять - так что? - отвечал Миня, сурово хмуря брови. Для мужчины это не возраст. Да и говорится издавна, чтоб ты знала, дочка, так: когда приходит беда на Русь, негоже казаку считать свои годы и болячки.
Панёта вывела оседланного вороного за ворота. Миня поцеловал дочь, затем обнял внука, прижал крепко к груди, растроганно сказал:
- Вырос ты!.. Почти вровень с дедом. И окреп, в плечах раздался. Ладный казачина будешь... Ну, бывай! Держись молодцом. Жалей бабку.
Вышел за калитку скорым шагом. Панёта передала ему повода, он привычно ловко вскочил в седло, тронул коня. Бабка пошла рядом, держась за стремя справа и неотрывно, ласково глядя в его строгое темное лицо. Ее ноги в черевиках тяжело стучали по пыльной дороге.
...Когда стемнело, Егор пошел к Даше на верхнюю улочку. Никто в станице не зажигал огня. И собаки молчали. Не было слышно ни пушечной канонады, ни гула самолетов, ни взрывов бомб. Стояла какая-то жуткая тишина. Зябко поводя плечами, Егор крался по кривой улочке, где находился Дашин дом. И вот он, просторный пятистенный курень, огороженный от улицы новым плетнем, который, перед уходом на фронт, связал ранней весной Дашин отец. Приметно пахло от него - горьковатым кофейком. Остановился, присматриваясь: там, на завалинке, кто-то сидел. Егор тихонько посвистел.
- Это ты? - Даша схватилась и, отбросив телогрейку, под которой сидела, поджав ноги, кинулась к нему. Уцепилась за него, зашептала: - Ёрчик, сижу и мучаюсь. И страшно, и спать хочется, и комары кусаются, и никто не приходит ко мне. Знаю, ты вернулся с переправы целый-невредимый, но ты не показываешься... Ёрчик, пропал Васютка!..
- Как так - пропал? - опешил Егор.
- Я его полдня ждала. Он обещал подать мне сигнал, в случае чего. Ждала, ждала, а Васютки все нет и сигнала нет! И дома его нет! Мать его говорит, как бы он за отцом не подался за Донец.
- Нечего сказать, наставил на Ненашковых свой острый глаз, - разочарованно протянул Егор. - Вот таким и давай ответственные задания!
Глава вторая
Они ошибались. Васюта честно выполнял приказ, забравшись в самое гнездо Ненашковых. Он третий час лежал за погребом, прикрытый низкой камышовой стрехой. Его глаза были прикованы к Масюте. Тот сидел у амбара и плел сапетку из лозы. Раздувая протабаченные усы, Масюта что-то напевал себе под нос и улыбался, прислушиваясь к недалеким орудийным выстрелам.
"Радуется, гад!" - возмущался Васютка.
Вся теневая сторона амбара была закрыта растянутыми на палках шкурами собак, кошек и кроликов. Вокруг Масюты вились зеленые мухи.
Неожиданно Васюта услышал жалобный скулеж. Высунув голову из-под стрехи, он увидел Витолю. Тот сидел за плетнем в саду. У него в руках бился толстый пушистый щенок. Васютка чуть не вскрикнул: это был его пропавший щенок Курдюк. Витоля украл его!
Что делать? Выскочить из засады и треснуть Витолю камнем по голове? Провалить боевое задание? Нет, он не мог так поступить.
Все пришлось вынести Васютке: и то, как Витоля задавил щенка удавкой, и то, как быстро, точно чулок с ноги, снял с него шкурку и понес Масюте. Тот похвалил его:
- Ты, я вижу, наловчился. Молодец!
Из кухни вышла мать Витоли с парующей миской, из которой торчала куриная нога, и хлебом. Масюта махнул ей рукой.
- Иди, никого нет.
Она пошла в сарайчик, который стоял в саду. Витоля поплелся за ней. Васютка замер: значит, в сарайчике кто-то прячется! Надо подождать, узнать, кто там прячется, может, он выйдет, покажется на глаза.
Васютку выдал Ненашков петух. Он увидел его под стрехой, закричал дурным голосом и, кувыркнувшись через выкорчеванные пни, лежавшие у погреба, побежал прочь. Куры переполошенно заорали, видно, вообразили, что во двор забралась лиса.
Васютка поспешно пополз назад, за скирду, - там росли высокие лопухи... Но тут кто-то тяжелый навалился на него, придавил к земле, крепко зажав рот грубой ручищей. Васютка взбрыкнул и сильно ударил кого-то в лицо локтем. И в ту же секунду жестокий удар в затылок обеспамятел его. А в глазах вспыхнул яркий-яркий свет и погас.
Очнулся он не скоро. В глазах медленно проявлялся огонек свечи. На стене из дикого плитчатого камня колебались две тени. Васютка с трудом приподнялся на локтях. Голова была так тяжела, что затрещала шея. Над ним, наклонясь и рассматривая его с острым злорадным любопытством, стояли Витоля и незнакомый пожилой мужчина со строгим встревоженным лицом.
- Уж ты извини, Васютка Табунщиков, но ты так брыкался, что я едва справился с тобой. Пришлось применить запрещенные силовые приемы, - сказал незнакомец, протягивая ему кружку с водой. - Попей, в голове перестанет кружиться. Мы должны с тобой серьезно поговорить.
Васютка жадно выпил воду. В голове прояснилось, словно там осела какая-то муть. Упорчивым взглядом уставился он в лицо незнакомца, на его разбитую губу, заклеенную пластырем.
Потрогав губу пальцем, незнакомец проговорил с той же ласковой интонацией, но со зло прищуренными глазами:
- Ничего, ничего, Васютка. Пустяки, не беспокойся. Заживет до нашего праздника. Витоля захихикал.
- Ну-с, начнем допрос... Скажи-ка, милый Васютка Табунщиков, что ты делал под стрехой?
- Лежал, - ответил Васютка, помотав головой: затылок очень болел.
- Но зачем? С какой целью? Ведь смешно лежать под стрехой просто так, а? Не правда ли, Витольд?
- Ха-ха-ха! Смешно, - угодливо откликнулся Витоля, широко растягивая рот в наигранной улыбке.
- Хотел украсть петуха, а он, паразит, раскричался, - вдруг пришло в голову Васютке.
- Он хотел украсть петуха, а-ха-ха-ха! - притворно рассмеялся незнакомец. И строго сказал: - Не ври, а еще пионер! Ты два часа лежал под стрехой. Два часа! Я ведь следил за тобой, Васютка. Что ты высматривал?
- А тебе чего? - взъерепенился Васютка. - Ну лежал так лежал, а тебе какое дело, чего пристал? В твоем дворе, что ли?.. Ты кто такой?
- Так ты, Васютка, хочешь знать, кто я такой? Изволь, я дядя Витольда, Пауль Максимович. Их бин официир гроссе дойче фатерлянд! Ферштейн?.. Их бин шпион, диверсант. Ферштейн?.. Ха-ха-ха, как ты удивился!
- Ах ты ж фашист проклятый! - воскликнул пораженный Васютка. - Так это ты пускал ракеты, гад ползучий?!
- Витольд, слышишь, как он дядю твоего оскорбляет? Дай ему!
Витоля ткнул Васютку в живот палкой, как штыком. Васютка, коротко вскрикнув, упал с топчана на каменный пол. Пауль схватил его за шиворот, бешено встряхнул.
- Дурачок, я пришпилю тебя к стене, как муху, если ты будешь непочтителен со мной, - сказал он, вынув из кармана нож. Из колодки со звоном выскочило узкое блестящее лезвие. - Говори, кто тебя подослал?
Изнемогая от боли в животе, Васютка молча смотрел на перекошенное от злобы лицо Пауля. Он был похож на Масюту, Недорезанный белогвардеец!.. Отчетливо и ясно понял Васютка: с ним не шутят, перед ним матерый, жестокий, непридуманный враг. Еще одно он понял: раз Пауль Ненашков признался, что он немецкий офицер и шпион-диверсант, ему, Васютке, отсюда живым не выйти.
- А ну, отвечай! Быстро! Кто тебя подослал? - повторил Пауль. - А то отрежу уши.
Нож блеснул перед глазами короткой молнией, ухо остро обожгло. Васютка, дернувшись, схватился за него: по пальцам потекла липкая кровь.
На лице Витоли было написано ожидание удовольствия, наслаждения. Васютка вспомнил: точно такое же выражение лица у него было, когда он казнил щенка. Никогда раньше не думал Васютка, чтобы одному человеку нравилось мучить другого человека или живое существо. Эта мысль ожесточила его. Он не станет просить у них пощады. И не даст возможности порадоваться этой проклятой жабе Витоле. Сжавшись в ожидании следующего удара, он ответил:
- Отстань. Чего пристал? Никто меня не посылал.
- Я научу тебя вежливости, пионер!
Пауль ударил его кулаком в лицо. Васютка упал. Поднявшись, прижался к холодной стене. Кровь из носа заструилась, заливая рот. Выговорил с трудом:
- Чего дерешься, фашист?.. Тебя все равно наши поймают и расстреляют.
- А-а, вон ты какой, пионер Васютка Табунщиков, я тебя раскусил. Ты хочешь быть таким, как Павлик Морозов, как Павка Корчагин, да? Так знай же: их не было, их выдумали коммунисты для таких дурачков, как ты. Они были только в советских книжках. Настоящие герои - это солдаты фюрера!..
- Врешь, фашистский холуй, они были!.. Они есть!..
- А-а, ты у меня попищишь, луковый герой!.. Он схватил Васютку за горло и придавил так сильно, что затрещали хрящи. Задыхаясь, Васютка царапал жилистые руки Пауля, пытаясь высвободиться. Хрипел:
- Проклятый!.. Гадина!.. Ничего тебе не скажу... Пауль отшвырнул его:
- Витольд, дай ему. Да не жалей. Я из тебя сделаю настоящего эсэсовца.
Витоля набросился на обессилевшего Васютку, жестоко бил его ногами, рвал за уши, вопил:
- Я буду эсэсовцем! А вы с Ёркой будете у меня холуями. Нужники будете чистить нам, да, дядя Пауль?
Голос Витоли глухо доносился до сознания Васютки. Одна мысль остановилась, долбила мозг: "Витоля - фашист! Как же так? Он же учился в нашей школе!" Жестокая обида, гнев, душевная боль встряхнули Васютку, привели в чувство. Он схватил Витолю за ноги, дернул и, когда тот упал, стукнувшись затылком о пол, ударил пальцами ему в глаза. Пауль не успел помешать.
Витоля дико закричал:
- Глаза мне выбил!.. Ой, глазыньки мои! Пауль отвел его руки от глаз:
- Не вопи, целы глаза. Не умеешь драться, толстозадый племянник. Ничего, я тебя вымуштрую. Плача и шмыгая носом, Витоля проныл:
- Застрели его, дядечка. Пауль вынул из кармана браунинг. Васютка поднялся, оперся спиной о каменную стену подвала. Прижал руки к груди. Прохрипел:
- Стреляй, гад недобитый-недорезанный... - Кровь пузырилась из разбитого рта.
- Ах ты, волчонок! - сказал Пауль. - Откуда только берутся такие? Но я сломаю тебя, Васютка. Страхом сломлю.
Он подошел к нему, целясь в упор, наводя темный короткий ствол то в лоб, то в грудь, то прямо в сердце. Васютка косился на ствол измученными глазами.
- Ладно, живи еще немного. - Пауль положил пистолет в карман. - Молись богу, чтобы доблестные войска фюрера взяли вашу станицу. Если возьмут завтра оставлю в живых, а не возьмут - убью. Поэтому молись!
Витоля взмахнул из-за спины Пауля палкой. Васютка не успел отклониться удар пришелся по голове. Звук от удара был такой, словно палка ударила по сухому дереву. Васютка рухнул на пол. Сквозь затухающее сознание услышал, как Пауль презрительно сказал Витоле:
- Ты боишься его даже побежденного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38