Она, видимо, вернулась из какой-то теплой страны, где провела отпуск, так как кожа у нее на носу покраснела и шелушится.
Руиз наверху следит за Бобби. Даже вооруженный охранник у дверей операционной и общий наркоз, под действием которого находится преступник, не успокаивают инспектора. Может, таким образом он пытается извиниться за то, что не поверил мне раньше. Но я в этом сомневаюсь.
Лежа на кушетке, я пытаюсь держать голову ровно, пока иголка скользит в мою губу и нить стягивает кожу. Ножницы отхватывают конец, и врач отступает на шаг, любуясь рукодельем.
– А мама говорила мне, что я так и не научусь шить.
– Как смотрится?
– Надо было дождаться пластического хирурга, но я все сделала хорошо. У вас будет маленький шрам вот здесь. – Она показывает на ямочку под нижней губой. – Думаю, он подойдет к вашему уху. – Она выбрасывает резиновые перчатки в корзину. – Надо сделать рентген. Я пошлю вас наверх. Вас отвезти или сможете дойти сами?
– Дойду.
Она показывает мне, где лифт, и велит идти, держась зеленых указателей, к рентгенологу на пятом этаже. Через полчаса Руиз приходит ко мне в приемную. Я жду, чтобы рентгенолог подтвердил то, что я уже знаю, посмотрев на снимки: две трещины в ребрах, но внутреннего кровотечения нет.
– Когда вы сможете дать показания?
– Когда меня перевяжут.
– Я могу подождать до завтра. Давайте я подвезу вас домой.
Горечь заглушает боль. Где мой дом? У меня не было времени обдумать, где я проведу эту ночь… и следующую тоже. Чувствуя мое затруднение, Руиз бормочет:
– Почему бы вам не поехать и не выслушать ее? Вы же должны уметь такие вещи, – и тут же добавляет: – У меня дома все равно совершенно нет места.
Внизу он продолжает отдавать распоряжения до тех пор, пока моя грудь не оказывается перевязана, а желудок не забит обезболивающими и противовоспалительными. Я плыву по коридору за Руизом к его машине.
– Одна вещь меня удивляет, – говорю я, пока мы едем на север к Кэмдену. – Бобби мог бы меня убить. Он приставил нож мне к горлу, но не решился. Словно не мог пересечь какую-то черту.
– Вы сказали, что он не смог убить свою мать.
– Это другое дело. Он боялся ее. Но других он убивал без колебаний.
– Ну, больше ему не придется переживать из-за Бриджет. Она умерла сегодня в восемь утра.
– Вот как. Значит, у него никого не осталось.
– Не совсем. Мы нашли его сводного брата. Я оставил ему сообщение, что Бобби в больнице.
Беспокойство накрывает меня, словно прилив.
– Где вы его нашли?
– Он работает сантехником в северном Лондоне. Дэвид Джон Морган.
Руиз орет в рацию. Он хочет, чтобы к дому послали машину. Я тоже кричу: пытаюсь дозвониться до Джулианы по мобильному, но линия занята. Мы всего в пяти минутах пути, но пробки ужасны. Грузовик выехал на красный свет на перекрестке, заблокировав Кэмден-роуд.
Руиз выезжает на тротуар, и прохожие бросаются врассыпную. Он высовывается из окна: «Придурок! Идиот! Вперед, вперед! Идите же, черт вас дери!»
Это происходит уже давно. Он был в моем доме – в моих стенах! Я вижу, как он стоит в моем подвале и смеется надо мной. Я помню его глаза, когда он смотрел, как полицейские копаются в саду, ленивую наглость и полуулыбку.
Теперь все становится на свои места. Белый фургон преследовал меня в Ливерпуле – это был фургон водопроводчика. Со стен сняли магнитные таблички, и он стал неузнаваемым. Отпечатки пальцев на угнанной машине, сбившей Бойда, были оставлены не Бобби. А торговец наркотиками, который дал Соне отраву, соответствовал описанию Ди Джея, Дэвида – одного человека.
На лодке Бобби постучал по палубе, прежде чем открыть люк. Лодка принадлежала не ему. Мастерская была полна инструментов и саноборудования. Дневники и заметки писал Дэвид. Бобби поджег лодку, чтобы уничтожить доказательства.
Я не могу сидеть здесь и ждать. Дом менее чем в четверти мили. Руиз просит меня подождать, но я уже вышел из машины и бегу по улице, ныряя между прохожими, матерями с детьми, нянями с колясками. Движение плотное в обе стороны, насколько хватает взгляда. Я снова набираю номер на мобильном. Линия все еще занята.
Их должно было быть двое. Как один мог это сделать? Бобби был слишком узнаваем. Он выделялся из толпы. Ди Джей обладал волей и способностью контролировать людей. Он не сомневался.
Когда дошло до дела, Бобби не смог убить меня. Он не мог пойти на этот шаг, потому что никогда прежде этого не делал. Бобби мог строить планы, но исполнителем был Ди Джей. Он был старше, опытней, безжалостней.
Меня тошнит в мусорную корзину, и я продолжаю бежать: мимо местного винного магазина, пункта приема ставок, пиццерии, дисконтного универмага, ломбарда, пекарни и паба «Лоскут и Бочонок». Они проплывают слишком медленно. Ноги отказывают мне.
Я огибаю последний угол и прямо перед собой вижу дом. Полицейских машин нет. У входа стоит белый фургон, задняя дверь открыта. На полу лежат какие-то мешки…
Я мчусь через калитку и взлетаю по ступенькам. Трубка снята с рычага.
Я пытаюсь позвать Чарли, но выдавливаю из себя лишь стон. Она сидит в гостиной в джинсах и свитере. Ко лбу приклеена желтая бумажка. Как новорожденный щенок, она бросается ко мне, прижимаясь лбом к груди. Я почти теряю сознание от боли.
– Мы играли в игру «Кто я?», – объясняет она. – Ди Джей должен был угадать, что он Гомер Симпсон. А что он выбрал для меня?
Она поднимает лицо. Бумажка смялась и скрутилась, но я узнаю аккуратный, мелкий почерк.
Ты мертва.
Мне хватает воздуха, чтобы сказать:
– Где мама?
Поспешность в моем голосе пугает ее. Она отступает на шаг и видит пятна крови у меня на рубашке и блеск пота на лице. Нижняя губа распухла, на шее запеклась кровь.
– Она внизу, в подвале. Ди Джей попросил меня подождать здесь.
– Где он?
– Он сказал, что вернется через минутку, сто лет назад.
Я толкаю ее к двери.
– Беги, Чарли!
– Почему?
– Беги! Сейчас же! Беги же!
Дверь в подвал закрыта, в щели засунуты мокрые бумажные полотенца. В замке нет ключа. Я поворачиваю ручку и медленно открываю дверь.
В воздухе клубится пыль – признак утечки газа. Я не могу одновременно кричать и задерживать дыхание. На середине лестницы я останавливаюсь, чтобы глаза привыкли к темноте. Джулиана лежит на полу возле нового котла. Она лежит на боку, правая рука под головой, левая вытянута, словно указывает на что-то. Темная челка упала на один глаз.
Скорчившись возле нее, я просовываю руку ей под спину и тащу к выходу. Боль в груди невыносима. Перед моими глазами танцуют белые пятна, как злые насекомые. Я еще не вдыхал. Но скоро придется. Я поднимаюсь на ступеньку, втягиваю Джулиану и сажусь после каждого усилия. Одна ступенька, две ступеньки, три ступеньки…
Я слышу, как у меня за спиной кашляет Чарли. Она хватает меня за воротник и пытается помочь, совершая рывок одновременно с моим.
Четыре ступеньки, пять ступенек…
Мы на кухне. Я отпускаю Джулиану, и она падает, ударяясь головой о пол. Извинюсь позже. Перекинув ее через плечо, я реву от боли и иду через холл. Чарли бежит впереди.
Где взрыватель? Таймер, термостат, центральное отопление, холодильник, огни безопасности?
– Беги же, Чарли! Беги!
Когда это стемнело на улице? Полицейские машины освещают ее мигающими огнями. На этот раз я не останавливаюсь. Я выкрикиваю одно слово, снова и снова. Пересекаю дорогу, огибаю машины и добираюсь до дальнего конца улицы, прежде чем колени подгибаются и Джулиана падает на грязную траву. Я опускаюсь рядом с ней.
Глаза Джулианы открыты. Взрыв начинается маленькой вспышкой в ее карих радужках. Через секунду нас накрывают звук и ударная волна. Чарли отбрасывает назад. Я пытаюсь их прикрыть. Нет никаких оранжевых шаров, как обычно бывает в кино, просто облако дыма и пыли. Искры льются с неба, и я чувствую тепло огня, от которого высыхает пот на шее.
Почерневший фургон лежит, перевернутый, посреди улицы. На деревьях повисли куски кровли и ленты труб. Камень и дерево устилают дорогу.
Чарли садится и смотрит на разорение. Записка все еще приклеена к ее лбу, она почернела по краям, но надпись различима. Я притягиваю дочь к груди и крепко обнимаю. Одновременно я снимаю с ее лба бумажку и мну ее в кулаке.

Эпилог
В ночных кошмарах, вызванных недавними событиями, я все время бегу: спасаюсь от чудовищ, бешеных собак и форвардов-неандертальцев, но теперь они кажутся более реальными. Джок объясняет это побочным эффектом левадофы – моего нового лекарства.
За последние два месяца доза уменьшилась в два раза. Он говорит, что, видимо, я меньше подвергаюсь стрессу. Вот ведь шут! Каждый день он звонит мне и предлагает поиграть в теннис. Я отказываюсь, и он рассказывает мне анекдоты.
– Какая разница между женщиной на девятом месяце беременности и разворотом «Плейбоя»?
– Не знаю.
– Никакой, если ее муж знает, что ему надо.
Это еще самый приличный из них, и я решаюсь рассказать его Джулиане. Она смеется, но не так громко, как я.
Джок предоставил нам свою квартиру, где мы и живем, решая, отстроить ли нам старый дом или купить новый. Так Джок пробует вымолить прощение, но он не прощен. Какое-то время назад он переехал к новой подружке, Келли, которая надеется стать следующей миссис Джок Оуэнс. Ей потребуются гарпун и цепь из огнеупорной стали, чтобы подвести его к алтарю.
Джулиана выкинула все хитрые приспособления Джока и просроченные замороженные продукты из холодильника. Потом пошла и купила новые простыни и полотенца.
Ее утренняя тошнота, слава богу, прошла, и тело с каждым днем становится больше (все, кроме мочевого пузыря). Она убеждена, что у нас будет мальчик, потому что только мужчина может доставлять столько неприятностей. Она всегда смотрит на меня, когда это говорит. Потом смеется, но не так громко, как я.
Я знаю, что она внимательно наблюдает за мной. Мы наблюдаем друг за другом. Возможно, она отыскивает признаки болезни или же не доверяет мне. Вчера мы поссорились – впервые с тех пор, как все уладили в тот раз. Мы собираемся в Уэльс на неделю. И она жалуется, что я всегда откладываю сборы до последней минуты.
– Я никогда ничего не забываю.
– Не в этом дело.
– А в чем?
– Ты должен делать это раньше. От этого меньше волнений.
– Для кого?
– Для тебя.
– Но, по-моему, волнуюсь не я.
После того как я пять месяцев ходил вокруг нее на задних лапках, благодарный за прощение, я решил вывести ее на чистую воду. И спросил:
– Почему женщины влюбляются в мужчин, а потом пытаются переделать их?
– Потому что мужчины нуждаются в помощи, – ответила она так, как будто это общеизвестная истина.
– Но если я стану тем, кем ты хочешь меня видеть, я уже не буду собой.
Она закатила глаза и ничего не сказала, но с тех пор стала менее колючей. Сегодня утром она подошла, села ко мне на колени, обхватила руками за шею и поцеловала с такой страстью, которая обычно умирает в браке. Чарли сказала: «Ух ты!» и опустила глаза.
– Что случилось?
– Это, ребята, французский поцелуй.
– А что ты знаешь о французских поцелуях?
– Это когда друг друга слюнявят.
Я погладил живот Джулианы и прошептал:
– Я хочу, чтобы наши дети никогда не вырастали.
Мы с архитектором договорились встретиться около воронки в земле. Единственная вещь, которая осталась на месте, – это лестница, ведущая теперь в никуда. Сила взрыва вытолкнула бетонный пол кухни через крышу и отбросила котел во двор через две улицы. Ударная волна выбила почти все окна в квартале, а три дома пришлось снести.
Чарли говорит, что видела кого-то в окне второго этажа как раз перед взрывом. Любой находившийся там должен был полностью испариться, как утверждают эксперты, и это может объяснить тот факт, что они не нашли ни ногтя, ни частицы кожи, ни зуба. Но я снова и снова спрашиваю себя: зачем Ди Джею было оставаться поблизости, после того как он открыл газ и установил на котле таймер? У него была масса времени выбраться, если, конечно, он не планировал «финального акта» в полном смысле слова.
Чарли не понимает, что это он подстроил взрыв дома, собираясь нас убить. Недавно она спросила меня, попал ли он, по моему мнению, на небеса. Мне очень хотелось сказать: «Я надеюсь, что он хотя бы умер».
Его банковские счета остаются нетронутыми уже два месяца; никто его не видел. Нет сведений о том, что он пытался покинуть страну, наняться на работу, снять комнату, купить машину или обналичить чек.
Руиз собрал факты из его прошлого. Ди Джей родился в Блэкпуле. Его мать, швея-мотористка, вышла за Ленни в конце шестидесятых. Она погибла в автокатастрофе, когда Ди Джею было семь лет. Бабушка и дедушка (ее родители) воспитывали его, пока Ленни не женился снова. Потом он попал во власть Бриджет.
Я подозреваю, что он пережил все то же, что и Бобби, хотя каждый ребенок по-своему реагирует на насилие и садизм. Ленни был самым важным человеком для каждого из них, и его смерть осталась в их сердцах.
Ди Джей получил профессиональное образование в Ливерпуле и стал водопроводчиком. Он устроился в местную контору, где люди вспоминают его скорее с опаской, нежели с симпатией. Однажды ночью в баре он ударил женщину по лицу разбитой бутылкой за то, что она не засмеялась его анекдоту.
В конце восьмидесятых он исчез и спустя какое-то время объявился в Таиланде в качестве владельца бара и борделя. Двое подростков, пытавшихся вывезти килограмм героина из Бангкока, сказали полиции, что встретили своего поставщика в баре у Ди Джея; однако он скрылся из страны раньше, чем полицейские успели заинтересоваться его деятельностью.
Он вынырнул в Австралии, на стройках восточного побережья. В Мельбурне сдружился с англиканским священником и стал управляющим приюта для бездомных. Казалось, что он устроился в жизни. Никаких избиений, пинков под ребра и сломанных носов.
Внешность обманчива. В настоящее время полиция Виктории расследует исчезновения шестерых человек из хостеля, имевшие место за четыре года. Многие чеки этих людей обналичивались вплоть до середины позапрошлого года, когда Ди Джей снова появился в Англии.
Я не знаю, как он разыскал Бобби, но вряд ли это было сложно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45