– Хотите сбежать от зимы?
Я держу брошюру о Карибах.
– Да, именно.
Мимо окна проходит Бобби. Я протягиваю девушке брошюру.
– Можете взять ее с собой, – предлагает она.
– Может, в следующем году.
Бобби идет по тротуару в тридцати ярдах впереди меня. Он хорошо заметен в толпе. Из-за отсутствия талии его фигура производит странное впечатление. Он носит брюки с высоким поясом и туго затягивает их ремнем.
На ступеньках, ведущих к станции, толпа разбухает. У каждого автомата по продаже билетов стоит очередь. У Бобби есть билет. Через Оксфорд-серкус проходят три ветки – если я потеряю его сейчас, он может уехать по любой из них, в шести направлениях.
Я расталкиваю людей, не обращая внимания на их возмущение. Опершись на турникет, я перекидываю ноги через барьер. Теперь меня могут обвинить в безбилетном проезде. Эскалатор медленно ползет вниз. Ветер, поднимаемый движением поездов, приносит из туннелей затхлый воздух.
Бобби протискивается сквозь ожидающую толпу к концу платформы линии Бейкерлоо, северное направление. Я следую за ним, вынужденный держаться поблизости. Я боюсь, что в любой момент он может обернуться и заметить меня. Четыре или пять школьников, чашки Петри с прыщами и перхотью в человеческом обличье, проталкиваются вдоль платформы, пихая друг друга и смеясь. Остальные пассажиры молча смотрят прямо перед собой.
Порыв ветра и нарастающий гул. Появляется поезд. Двери открываются. Я позволяю толпе внести меня в вагон. Бобби находится в поле моего зрения. Двери закрываются, поезд трогается и набирает скорость. Пахнет мокрой шерстью и застарелым потом.
Бобби выходит на Уорвик-авеню. Стемнело. Мимо пролетают черные кебы, шелест шин заглушает звук моторов. Станция находится всего в сотне ярдов от Гранд-Юнион-канала и, возможно, в двух милях от того места, где было обнаружено тело Кэтрин.
Вокруг становится все меньше людей, и мне приходится держаться на значительном расстоянии от Бобби. Теперь он напоминает тень, скользящую впереди. Я иду, опустив голову и подняв воротник. Проходя мимо бетономешалки, я спотыкаюсь и, потеряв равновесие, ступаю в лужу.
Мы идем по Бломфилд-роуд вдоль канала, потом Бобби переходит пешеходный мост в конце Формоза-стрит. При свете прожекторов видна англиканская церковь. Жидкий туман на свету кажется блестящим потоком. Бобби садится на скамейку и долго смотрит на церковь. Я прислоняюсь к стволу дерева; ноги немеют от холода.
Зачем он пришел сюда? Может, он живет поблизости? Тот, кто убил Кэтрин, хорошо знал канал, знал не по карте или отдельным визитам: он чувствовал себя здесь своим, это была его территория, ему было известно, где оставить тело, чтобы оно не оказалось найдено слишком быстро. Он не выделялся. Никто не принимал его за незнакомца.
Бобби не мог встречаться с Кэтрин в отеле. Если Руиз добросовестно поработал, он показал его фотографию персоналу и начальству. Бобби не из тех, кого легко забыть.
Кэтрин вышла из паба одна. Тот, с кем она собиралась встретиться, не пришел. Она остановилась у друзей в Шепердс-Буш. Идти отсюда далеко. Что она сделала? Стала ловить такси. Или, возможно, пошла к станции Вестборн-парк. Оттуда всего три остановки до Шепердс-Буш. Следуя к станции, она пересекла канал.
Через дорогу находится Лондонское транспортное депо. Постоянно подъезжают и отъезжают автобусы. Тот, кого она встретила, должен был поджидать ее на мосту. Надо было спросить Руиза, в какой части канала нашли ее дневник и мобильный.
Кэтрин была пять футов шесть дюймов ростом и сто тридцать четыре фунта весом. Действие хлороформа начинается через несколько минут, но человек комплекции Бобби без проблем справился бы с ней. Хотя, вероятно, она сопротивлялась и кричала. Кэтрин была не из тех, кто покорно подчиняется.
Но если я прав и он ее знал, ему, возможно, и не потребовался хлороформ – пока Кэтрин не осознала опасность и не попыталась сбежать.
Что случилось потом? Нести тело нелегко. Может, он тащил ее по берегу? Нет, ему нужно было заранее подготовленное укромное место. Квартира или дом? Соседи бывают любопытны. Вдоль канала располагаются с десяток заброшенных заводов. Рискнул ли он воспользоваться набережной? Под мостами иногда спят бездомные, а влюбленные парочки назначают на мостах свидания.
Тень узкой лодки движется мимо меня. Рокот мотора едва слышен. Единственный источник света на посудине, расположенный рядом с рулем, отбрасывает красные блики на лицо рулевого. Интересно. На ягодицах и волосах Кэтрин были обнаружены следы машинного масла и дизельного топлива.
Я выглядываю из-за дерева. Скамейка пуста. Проклятье! Куда делся Бобби? Виднеется лишь какая-то фигура, движущаяся вдоль церковной ограды. Я не уверен, что это он. Мысленно я уже бегу, но ноги запаздывают. В конце концов я падаю самым натуральным образом. Ничто не сломано. Пострадала только моя гордость.
Я неловко поднимаюсь и дохожу до угла церкви, где металлическая ограда поворачивает. Человек все еще на тропинке, но движется быстрее. Сомневаюсь, что смогу выдержать этот темп.
Что он делает? Он меня увидел? Я продолжаю путь медленной трусцой, периодически теряя его из виду. Сомнение подтачивает мою решимость. А что, если он остановится? Может, он поджидает меня. Шесть полос Вествея извиваются надо мной, поддерживаемые огромными бетонными колоннами. Мерцание фар слишком высоко, чтобы оно могло помочь мне.
Впереди я слышу всплеск и приглушенный крик. Кто-то барахтается в канале. По воде молотят руки. Я пускаюсь бегом. Под мостом неясное очертание человеческой фигуры. Здесь берега канала выше. Каменные стены черны и скользки.
Я пытаюсь скинуть пальто. Правая рука застревает в рукаве, и я трясу ею, пока не удается ее высвободить.
– Сюда, сюда! – кричу я.
Он не слышит меня. Он не умеет плавать.
Я сбрасываю ботинки и прыгаю. Холод охватывает меня так внезапно, что я захлебываюсь холодной водой. Откашлявшись, плыву к нему. Я рядом с ним. Обхватываю его сзади рукой и тащу к берегу, держа его голову над водой. Я мягко говорю с ним, прося расслабиться. Мы найдем место, чтобы выбраться. Мокрая одежда тянет его вниз.
Мы отплываем от моста.
– Здесь вы можете достать до дна. Просто держитесь ближе к берегу. – Я карабкаюсь по каменной стене и тащу его за собой.
Это не Бобби. Какой-то бедняга, от которого пахнет пивом и рвотой, лежит у моих ног, кашляя и отплевываясь, все лицо заляпано соплями. Я ощупываю его голову, грудь и конечности на предмет травмы.
– Что случилось?
– Какой-то гад сбросил меня в канал! Я сплю себе спокойно, а в следующий момент уже лечу. – Он опирается на колени, сложившись пополам и раскачиваясь взад-вперед, как какая-нибудь водоросль. – Говорю вам, нет больше покоя. Словно чертовы джунгли… А он что, взял мое одеяло? Если он взял мое одеяло, можете швырнуть меня обратно в канал.
Его одеяло все еще лежит под мостом на куче картонных коробок, имитирующих постель.
– А что с моими зубами?
– Не знаю.
Он чертыхается и сгребает свои вещи, ревниво прижимая их к груди. Я предлагаю вызвать «скорую» или полицию, но он отказывается. Все мое тело дрожит, и я чувствую себя так, словно глотаю кусочки льда.
Подобрав ботинки и пальто, я протягиваю ему сырую двадцатифунтовую банкноту и советую найти какое-нибудь место, где можно обсохнуть. Наверное, он купит себе бутылку и согреется изнутри. В ботинках хлюпает, когда я взбираюсь по лестнице на мост. Отель «Гранд Юнион» находится на углу.
Словно спохватившись, я перегибаюсь через перила и кричу ему:
– Как часто вы здесь спите?
Его голос доносится из-под каменной арки:
– Только когда «Ритц» переполнен.
– Вы видели лодку, причаленную под мостом?
– Не-а. Они причаливают дальше.
– А несколько недель назад?
– Я стараюсь не запоминать. Занимаюсь своим делом.
Больше он ничего не говорит. У меня нет права давить на него. Элиза живет неподалеку. Раздумываю, не пойти ли к ней, и понимаю, что и так уже причинил ей достаточно неприятностей.
Через двадцать минут мне удается поймать кеб. Водитель не хочет меня сажать, потому что я, по его словам, испорчу сиденье. Я предлагаю ему двадцатку сверху. Это только вода. Уверен, он видал и кое-что похуже.
Джока нет дома. Я так устал, что с трудом снимаю ботинки, а потом валюсь на кровать. Рано утром слышу, как в замок вставляют ключ. Женщина смеется пьяным смехом и скидывает туфли. Отпускает комментарии по поводу техники.
– Подожди, я покажу тебе, что храню в спальне, – говорит Джок, вызывая новые смешки.
Интересно, есть ли у него затычки для ушей?
Еще не рассвело, когда я укладываю вещи в спортивную сумку и оставляю записку на микроволновке. На улице уборочная машина чистит желоба. На глаза не попадается и самой маленькой бумажки.
Проезжая по городу, я постоянно поглядываю в заднее стекло. Дважды меняю кеб и останавливаюсь у двух банкоматов перед тем, как сесть в автобус на Юстон-роуд.
Я чувствую себя так, словно медленно отхожу от наркоза. В течение нескольких последних дней я позволял деталям ускользать. Более того, я перестал доверять своему инстинкту.
Я не расскажу Руизу об Элизе. Не стоит подвергать ее допросу с пристрастием в свидетельской ложе. Я хочу по возможности освободить ее от этого испытания. И когда все кончится, если никто не узнает о ней, я, вероятно, смогу продолжить карьеру.
Бобби Моран имеет какое-то отношение к смерти Кэтрин Макбрайд. Я в этом убежден. Если полицейские не собираются изучить его под микроскопом, тогда это предстоит сделать мне. Людям обычно нужен мотив для того, чтобы совершить убийство, но не для того, чтобы остаться на свободе. Я не допущу, чтобы меня посадили в тюрьму. Я не расстанусь со своей семьей.
На Юстон-стейшн я провожу быструю инвентаризацию. Кроме смены одежды, у меня есть заметки о Бобби Моране, автобиография Кэтрин Макбрайд, мобильный телефон и тысяча фунтов наличными. К сожалению, я забыл захватить фотографию Чарли и Джулианы.
Я плачу наличными за билет. У меня еще остается пятнадцать минут, и я успеваю купить зубную щетку, зарядное устройство для телефона и одно из тех путевых полотенец, которые похожи на автомобильную замшу.
– У вас есть зонтики? – с надеждой спрашиваю я. Продавец смотрит на меня так, словно я попросил ружье.
Держа в руках стаканчик с кофе, я сажусь в поезд и занимаю свободное место лицом по направлению движения. Ставлю сумку рядом с собой и кладу сверху пальто.
Пустая платформа скользит за окном, и следом за ней исчезают северные пригороды Лондона. Поезд покачивается на осях, поворачивая на высокой скорости. Мы проносимся мимо маленьких заброшенных станций, на которых поезда, кажется, уже не останавливаются. Пара машин стоит на долговременных парковках столь нарочитого вида, что невольно ожидаешь увидеть шланг, отходящий от выхлопной трубы, и мертвеца, упавшего на руль.
Моя голова полнится вопросами. Кэтрин хотела устроиться ко мне секретарем. Она дважды позвонила Мине, потом села на поезд и прибыла в Лондон на день раньше.
Почему она звонила в мой кабинет тем вечером? Кто ответил на звонок? Или она передумала и решила не преподносить мне сюрприз? Может, хотела отменить собеседование? Не исключено, что она была на взводе и просто искала компанию, чтобы выпить. Или же хотела извиниться за то, что принесла мне столько неприятностей.
Все это лишь предположения. В то же время они подтверждаются различными деталями. Можно идти дальше. Все фрагменты складываются в единую картину, и только Бобби не вписывается в нее.
Его пальто пахло хлороформом. На манжетах были следы машинного масла. В заключении о вскрытии тела Кэтрин упоминалось машинное масло. «Все дело в нефти», – сказал мне Бобби. Знал ли он, что она нанесла себе двадцать один удар? Вел ли меня к тому месту, где она исчезла?
Возможно, он использует меня, чтобы обеспечить себе заключение о невменяемости. Притворившись сумасшедшим, он может избежать пожизненного приговора. Вместо этого его пошлют в закрытую больницу вроде Бродмора. Потом он сможет удивить тюремного психолога тем, насколько хорошо его случай поддается лечению. И через пять лет окажется на свободе.
Я все больше становлюсь похож на него: вижу заговоры за простыми совпадениями. Что бы ни стояло за всем этим, не следует недооценивать Бобби. Он играл со мной. Не знаю зачем.
Я должен от чего-то оттолкнуться в своих поисках. Для начала сгодится Ливерпуль. Я вытаскиваю папку Бобби Морана и начинаю читать. Открыв чистый блокнот, отмечаю самое важное: название начальной школы, номер автобусного маршрута, на котором работал его отец, клуб, куда ходили его родители…
Все это может быть очередной выдумкой Бобби. Но что-то подсказывает мне, что это не так. Думаю, он изменил некоторые имена и названия, но не все. События и эмоции, которые он описывал, были правдой. Я должен отыскать ниточки этой правды и дойти по ним до центра паутины.
7
Часы на Лайм-стрит-стейшн светятся белым, их прямые черные стрелки показывают одиннадцать. Я быстро иду через главный вестибюль мимо кофейни и закрытого туалета. Табор девочек-подростков общается через клубы сигаретного дыма с громкостью в 110 децибел.
Здесь, должно быть, градусов на пять холоднее, чем в Лондоне, ветер дует прямо с Ирландского моря. Я не удивился бы, увидев айсберг на горизонте. Пересекаю Сент-Джордж-хилл. Ветер треплет плакат с объявлением о последней ретроспективе «Битлз».
Я миную большие гостиницы на Лайм-стрит и ищу на боковых улочках что-нибудь поскромнее. Недалеко от университета я нахожу «Альбион». В холле лежит вытертый ковер, иракская семья примостилась на площадке второго этажа. Маленькие дети застенчиво смотрят на меня, прячась за юбками матери. Мужчин нигде не видно.
Мой номер на третьем этаже. В нем достаточно места для двуспальной кровати и гардероба, дверцы которого примотаны проволокой. В умывальнике под краном ржавое пятно в форме слезы. Занавески закрываются только наполовину, и подоконник испещрен ожогами от сигарет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45