Я открываю дверцу машины, и дочь проскальзывает внутрь, спасаясь от холода. Поверх крыши я вижу, как в восьмидесяти ярдах от нас сторож разговаривает с полицейскими. Руки указывают на канал. Появляются блокноты. Фиксируются детали.
Джулиана садится на место пассажира. Она хочет, чтобы вел я. Моя левая рука дрожит. Чтобы унять эту дрожь, я покрепче хватаюсь за рычаг передач. Когда мы проезжаем мимо полицейских машин, один из детективов поднимает взгляд. Это человек средних лет, с рябыми щеками и сломанным носом. На нем мятое серое пальто, а на лице его – циничное выражение, словно он делает все это в тысячный раз, а легче не становится.
Наши взгляды встречаются, и он смотрит прямо сквозь меня. В его глазах не видно ни света, ни улыбки, ни эмоций. Он выгибает бровь и склоняет голову набок. Но я уже проезжаю мимо, все еще сжимая рычаг в попытке найти вторую передачу.
Когда мы подъезжаем к выходу, Чарли выглядывает в заднее окно и спрашивает, приедем ли мы на следующий год.
3
По утрам я хожу на работу пешком через Риджентс-парк. В это время года, когда температура падает, я натягиваю на себя ботинки с нескользящей подошвой, шерстяной шарф и хмурое выражение лица. Забудьте о глобальном потеплении. По мере того как я старею, мир становится холоднее. Это факт.
Солнце, как бледно-желтый шар, плывет в сером небе, любители утренней пробежки минуют меня, наклонив головы, их кроссовки оставляют мокрые следы на асфальте. Предполагается, что садовники должны высаживать луковицы на зиму, но в их пустые тележки набирается вода. Я вижу, как сами они курят и играют в карты в своих служебных сарайчиках.
Проходя по мосту Примроуз-хилл, я смотрю на канал. Одинокая лодка пришвартована у набережной, туман клубится над рекой, как дым.
Что искали полицейские? Кого они нашли?
Вчера вечером я смотрел новости по телевизору, а сегодня утром слушал радио. Ничего. Я знаю, это всего лишь нездоровое любопытство, но какая-то часть меня чувствует, что я был свидетелем если не самого преступления, то хотя бы его последствий. Это похоже на криминальную хронику, когда полиция просит откликнуться всех, знающих хоть что-нибудь о каком-то человеке. Этим человеком всегда оказывается посторонний, а не те, кого мы знаем.
Начинает накрапывать мелкий дождь, влага пропитывает мою куртку, и я продолжаю путь. Башня Почтамта словно выгравирована на фоне темного неба. Это один из ориентиров, помогающих людям передвигаться по городу. Улицы заканчиваются тупиками, сворачивают и изгибаются безо всякой логики, но башня возвышается над прихотями городской застройки.
Мне нравится вид Лондона в этом ракурсе. Так город все еще выглядит вполне величественным. Только подойдя поближе, видишь распад. Но, держу пари, то же самое можно сказать обо мне.
Мой кабинет находится в пирамиде из белых блоков на Грей-Портленд-стрит, спроектированной архитектором, который черпал вдохновение в своем детстве. Снизу здание выглядит незавершенным, и мне все время кажется, что вот-вот появится подъемный кран и вставит на место несколько недостающих блоков.
Подходя к крыльцу, я слышу автомобильный клаксон и оборачиваюсь. К тротуару подъезжает ярко-красная «феррари». Водитель, доктор Фенвик Спиндлер, поднимает руку в перчатке и машет мне. Фенвик похож на юриста, но на самом деле управляет отделением психофармакологии в больнице Лондонского университета. Он также имеет частную практику и дает консультации в соседнем с моим кабинете.
– Доброе утро, старик! – кричит он, оставляя машину посреди тротуара, так что людям придется выходить на дорогу, чтобы обогнуть ее.
– Ты не боишься штрафа за парковку?
– У меня есть одна штука, – говорит он, указывая на врачебное удостоверение на лобовом стекле. – Незаменима в экстренных ситуациях.
Обгоняя меня на ступеньках, он открывает входную дверь.
– На днях видел тебя по телевизору. Веселенькое шоу. Меня бы туда и калачом не заманили.
– Я уверен, что ты бы…
– Должен рассказать тебе о выходных. Ездил на охоту в Шотландию. Завалил оленя.
– Ты валишь оленей?
– Не важно, – отмахивается он от меня, – Попал мерзавцу прямо в левый глаз.
Консьерж тянет за рычаг, открывая укрепленную дверь, и мы забираемся в лифт. Фенвик изучает себя в зеркале, стряхивая перхоть со сморщенного плеча своего дорогого костюма. Все-таки с его фигурой что-то не так, раз даже костюм, сшитый у портного, сидит на нем плохо.
– Ты еще водишься с проститутками? – спрашивает он.
– Я провожу беседы.
– Ах, вот как они это теперь называют! – Он гогочет и хлопает по карманам брюк. – Как тебе платят?
Он не поверит, если я скажу, что делаю это бесплатно.
– Они дают мне ваучеры. Я могу получить по ним минет в любое время. У меня их полный ящик.
Он осекается и краснеет. Мне приходится сдерживать смех.
Фенвик, несмотря на свой безусловный врачебный успех, принадлежит к тому типу людей, которые всегда отчаянно пытаются быть кем-то другим. Вот почему он выглядит таким смехотворным за рулем спортивной машины. Все равно что Билл Гейтс в шортах или Джордж Буш-младший в Белом доме. Совершенно неуместно.
– Как обстоят дела сам-знаешь-с-чем?
– Прекрасно.
– Старик, я совсем ничего не замечаю. Кстати сказать, «Пфицер» предлагает новое лекарство. Загляни ко мне, я дам тебе кое-что почитать…
Связи Фенвика с фармацевтическими компаниями широко известны. Его кабинет ломится от продуктов компаний «Пфицер», «Новатис» и «Хоффман-Ла Рош» и их подарков: от ручек до кофеварки. Так же бесплатно он развлекается – ходит под парусом в Каусе, рыбачит в Шотландии, охотится на куропаток в Нортумберленде.
Мы поворачиваем за угол, и Фенвик бросает взгляд в мою приемную. Там уже ждет женщина средних лет, сжимая надувную оранжевую торпеду.
– Не представляю, как ты можешь этим заниматься, – бормочет Фенвик.
– Чем заниматься?
– Слушать их.
– Так я определяю, какая у них проблема.
– К чему эти сложности? Выпиши ей какие-нибудь антидепрессанты и отошли домой.
Фенвик не верит тому, что в душевных болезнях есть психологический или общественный аспект. Он утверждает, что их природа полностью физиологична и, следовательно, они по определению излечимы с помощью лекарств. Проблема лишь в том, чтобы найти правильную комбинацию.
Каждое утро (после полудня он не принимает) пациенты по одному маршируют в его офис, отвечают на несколько поверхностных вопросов, а затем Фенвик протягивает им рецепт и счет на сто сорок фунтов. Если они говорят о симптомах, он говорит о лекарствах. Если они жалуются на побочные эффекты, он изменяет дозировку.
Странно, но пациенты любят его. Они приходят с желанием получить лекарства, и их не заботит, какие именно. Чем больше пилюль, тем лучше. Может, они считают, что не зря тратят свои деньги.
Слушать людей теперь считается старомодным. Пациенты ждут, что я выпишу им волшебные таблетки, которые излечивают все. Когда я говорю им, что просто хочу побеседовать, они выглядят разочарованными.
– Доброе утро, Маргарет. Рад видеть, что вы это сделали.
Она показывает мне спасательный круг.
– Какой дорогой вы пришли?
– Через Патни-бридж.
– Это очень хороший, прочный мост. Стоит уже много лет.
Она страдает гефирофобией – страхом перед мостами. Еще больше осложняет дело то обстоятельство, что она живет на южном берегу и каждый день должна провожать детей в школу через Темзу. Она носит с собой спасательный круг на случай, если мост упадет или его смоет волной. Я понимаю, что в этом нет ничего рационального, но именно таковы фобии.
– Надо было уехать жить в Сахару, – иронизирует она.
Я говорю ей, что существует эремикофобия, страх перед песком и пустыней. Она считает, что это придумано для ее утешения.
Три месяца назад Маргарет охватила паника на середине моста, когда она вела детей в школу. Только через час окружающие поняли, что что-то не так. Дети плакали и сжимали ее руки. Она похолодела от страха и не могла ни заговорить, ни кивнуть. Прохожие думали, что она собирается прыгнуть с моста. На самом же деле Маргарет удерживала мост одной своей силой воли.
С тех пор мы проделали большую работу, пытаясь разрушить порочный круг размышлений, сопровождающий ее иррациональный страх.
– Как вы думаете, что может случиться, когда вы переходите мост?
– Он упадет.
– Почему он упадет?
– Не знаю.
– Из чего сделан мост?
– Из стали, металлических креплений и бетона.
– Сколько он там стоит?
– Долгие годы.
– Он когда-нибудь падал?
– Нет.
Каждый сеанс длится пятьдесят минут, а потом у меня остается десять минут, чтобы внести записи в карту до прихода следующего пациента. Мина, моя секретарша, точна до последней секунды, как атомные часы.
– Потерянную минуту никогда не вернуть, – говорит она, похлопывая по часам, висящим у нее на груди.
Она наполовину индианка, но выглядит более английской, чем клубника со сливками. Она носит юбки до колен, благоразумные туфли и кардиганы. Мина напоминает мне девушек из моей школы, которые были помешаны на Джейн Остен и постоянно мечтали о встрече с мистером Дарси.
Как грустно, что скоро я ее лишусь. Она со своими кошками собирается открыть гостиницу в Бате. Могу себе представить это место: кружевные салфеточки под каждой вазой, статуэтки, аккуратные шеренги тостов и яйца, сваренные ровно за три минуты, на подставках.
Мина проводит собеседования с претендентками на ее должность. Она сократила список всего до нескольких кандидатур, но я знаю, что мне будет трудно выбрать. Я все еще надеюсь, что она передумает. Если бы только я мог мурлыкать!
В середине дня выглядываю в приемную:
– Где Бобби?
– Он не пришел.
– Он звонил?
– Нет. – Она старательно отводит взгляд.
– Не можете ли поискать его? Прошло уже две недели.
Я знаю, она не хочет никуда звонить. Бобби ей не нравится. Сначала я думал, это потому, что он не приходит в назначенное время, но потом понял, что истинная причина в чем-то другом. Он ее нервирует. Может быть, это из-за его роста, может, из-за неопрятной стрижки или изъяна плеча. На самом деле она не знает его. Хотя кто вообще его знает?
Словно подслушав, он появляется в дверях, как обычно шаркая ногами, с озабоченным выражением лица. Он высокий и полный, со светло-каштановыми волосами, на носу очки в металлической оправе. Его туловище, похожее на пудинг, словно пытается вылиться из длинного пальто, обезображенного оттопыренными карманами.
– Извините за опоздание. Кое-что случилось. – Он озирается, все еще не уверенный, стоит ли заходить.
– Кое-что случалось две недели?
Он смотрит мне в глаза, а затем отворачивается.
Я привык к тому, что Бобби замкнут и всегда готов к обороне, но на этот раз что-то изменилось. Он не умалчивает, а врет. Это все равно что захлопнуть ставни у кого-то перед носом, а затем утверждать, что их вообще не существует.
Я быстро оглядываю его: ботинки начищены и волосы причесаны. Сегодня утром он брился, но на подбородке уже проступила темная щетина. Щеки раскраснелись от мороза, и в то же время он вспотел. Интересно, как долго он простоял снаружи, набираясь храбрости, чтобы зайти.
– Где вы были, Бобби?
– Я испугался.
– Почему?
Он пожимает плечами:
– Мне надо было уехать.
– Куда вы ездили?
– Никуда.
Я не утруждаю себя указанием на это противоречие. В нем их полно. Его беспокойные руки хотят скрыться и находят убежище в карманах.
– Не желаете ли снять пальто?
– Нет, все нормально.
– Что ж, по крайней мере, присядьте. – Я киваю в сторону кабинета.
Он проходит в дверь и останавливается перед моим стеллажом с книгами, внимательно изучая корешки. Большинство книг посвящены вопросам психологии и поведения животных. В конце концов он останавливается и похлопывает по «Толкованию сновидений» Зигмунда Фрейда.
– Я думал, что взгляды Фрейда оказались в последнее время сильно дискредитированы, – говорит он с легким северным акцентом. – Он не мог отличить эпилепсию от истерии.
– Это был не лучший случай в его практике.
Я указываю на кресло, и Бобби складывается, опустившись в него, сдвинув колени набок в направлении двери.
Помимо моих заметок, в его карте мало других бумаг. У меня хранится его направление, результаты сканирования мозга и письмо от врача из северной части Лондона. В них упоминаются «тревожащие ночные кошмары» и чувство «неспособности себя контролировать».
Бобби двадцать два года, в его семье не было психических заболеваний, и он не употреблял наркотики. Его интеллект выше среднего, он находится в хорошей физической форме и уже давно живет со своей невестой Арки.
Я знаю основные факты его биографии: родился в Лондоне, получил среднее образование в государственной школе, окончил вечерние курсы, периодически подрабатывал водителем в доставке и кладовщиком. Они с Арки живут в многоквартирном доме в Хэкни. Она воспитывает маленького сына и работает в кондитерской ближайшего кинотеатра. Видимо, именно Арки уговорила его обратиться за помощью. Кошмары Бобби становились все тяжелее. По ночам он просыпался с криком, выскакивал из постели и натыкался на стены, пытаясь вырваться из своих снов.
В начале лета казалось, что мы делаем успехи. Затем Бобби исчез на три месяца, и я думал, что он пропал навсегда. Он объявился пять недель назад без предварительной записи и объяснений. Он казался счастливее. Сон улучшился. Кошмары стали менее мучительны.
Теперь же что-то стряслось. Он сидит неподвижно, но его бегающий взгляд подмечает все.
– Что случилось?
– Ничего.
– Проблемы дома?
Он мигает:
– Нет.
– Тогда в чем дело?
Я позволяю молчанию работать в мою пользу. Бобби ерзает в кресле, почесывая ладони, как будто у него на коже раздражение. Минуты бегут, и его смятение возрастает.
Я задаю ему прямой вопрос, чтобы начать разговор:
– Как поживает Арки?
– Она читает слишком много журналов.
– Почему вы так говорите?
– Она мечтает о современной сказке. Знаете всю эту муру, которую пишут в женских журналах, рассказывают, как получать множественный оргазм, управлять своей карьерой и быть прекрасной матерью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45