У полиции не было достаточных улик, чтобы привлечь Ленни Моргана к суду, но расследование продолжалось. Исходя из результатов медицинского освидетельствования и показаний Бриджет Морган, на заседании было решено забрать Бобби из дома и найти для него приемную семью, если отец добровольно не согласится держаться подальше. Будут организованы ежедневные встречи, но отца и сына запрещается оставлять наедине друг с другом.
Бобби провел пять дней в приемной семье, пока Ленни не согласился оставить дом и жить отдельно вплоть до окончания расследования.
Вторая папка открывается страницей с описанием содержащихся в ней материалов. Я просматриваю список и затем продолжаю чтение. Три месяца семью Морганов преследовали социальные работники и психологи, пытавшиеся установить, как там обстоят дела. За поведением Бобби пристально наблюдали, особенно во время его встреч с отцом. Одновременно Эрскин разговаривал один на один с Бриджет, Ленни и Бобби, ведя подробные записи этих бесед. Он также поговорил с бабушкой мальчика по материнской линии, Полиной Ахерн, и с младшей сестрой Бриджет.
Казалось, обе подтверждали подозрения Бриджет насчет Ленни. В частности, Полина Ахерн утверждала, что стала свидетельницей его неприемлемого поведения: когда отец и сын боролись перед сном, она заметила руку Ленни под пижамой Бобби.
Сравнивая ее показания с показаниями Бриджет, я обратил внимание на то, как много в них похожих фраз и формулировок. Если бы я вел дело, это меня насторожило бы. Кровь – не водица, особенно в деле об опеке над ребенком.
Первая жена Ленни Моргана погибла в автомобильной аварии. Сын от первого брака, Дэвид Морган, уехал из дома в восемнадцать лет, не вызвав к себе никакого интереса у социальной службы.
Было предпринято несколько попыток найти Дэвида. Специалисты по правам ребенка разыскали его учителей и тренера по плаванию, которые в свое время не увидели в его поведении никаких причин для беспокойства. В пятнадцать лет Дэвид оставил школу и пошел учеником в местную строительную фирму. Потом он исчез, и последним известным его адресом был отель в Южной Австралии.
В деле есть выводы Эрскина, но в нем отсутствуют заметки, которые он делал во время сеансов. Он описывает Бобби как «нервного, беспокойного и эмоционально ранимого ребенка», в поведении которого налицо «симптомы посттравматического стресса».
«В ответ на вопросы о сексуальных домогательствах Бобби становится все более взволнованным и замкнутым,
– писал Эрскин. –
Он также замыкается в себе, когда высказываются предположения о том, что его семья не идеальна. Похоже, что он тщательно пытается что-то скрыть».
О Бриджет Морган психолог писал:
«Первой ее заботой всегда является сын. Она особенно настаивает на прекращении дальнейших бесед с Бобби из-за вызываемого ими беспокойства. У Бобби началось недержание мочи по ночам и возникли проблемы со сном».
Ее беспокойство было понятным. Бобби более десятка раз допросили терапевты, психологи и социальные работники. Ему задавали одни и те же вопросы, перефразируя их.
Во время игрового сеанса его попросили раздеть кукол и назвать части тела. Ни один сеанс не был записан на пленку, но терапевт сообщил, что Бобби положил одну куклу на другую и принялся рычать.
Эрскин приобщил к делу два рисунка Бобби. Я держу их перед собой на расстоянии вытянутой руки. Это неплохие образцы абстракционизма: что-то среднее между Пикассо и Флинстоунами. Фигуры напоминают роботов, лица асимметричны. Взрослые изображены чересчур большими, а дети – очень маленькими.
Заключение Эрскина гласит:
Существует несколько, на мой взгляд, весьма весомых указаний на возможность сексуального контакта между мистером Морганом и его сыном.
Во-первых, это показания Бриджет Морган, а также бабушки с материнской стороны, миссис Полины Ахерн. Ни одну из этих женщин нельзя заподозрить в предубежденности или искажении фактов. Обе стали свидетельницами случаев, когда мистер Морган обнажался перед сыном и снимал с него одежду.
Во-вторых, заключение доктора Ричарда Ледженда, обнаружившего «два или три шрама длиной около шести дюймов на обеих ягодицах ребенка». Еще более очевидным доказательством является шрам вокруг анального отверстия.
Ко всему этому следует добавить отклонения в поведении Бобби. Он обнаружил нездоровый интерес к сексу, а также познания в этой области, которые превосходят нормальные для восьмилетнего возраста.
Основываясь на этих фактах, я полагаю, что существует большая вероятность того, что Бобби подвергался сексуальному насилию, скорее всего со стороны своего отца.
В середине ноября состоялось еще одно заседание по делу. Я не нахожу подробностей. Полицейское расследование приостановили, но дело не было закрыто.
Третья папка полна официальных документов, некоторые из них перевязаны лентой. Я узнаю эти бумаги. Убедившись, что Бобби подвергается опасности, социальная служба стала добиваться назначения постоянной опеки. Юристы получили возможность действовать.
– Что это ты бормочешь? – Мел возвращается, держа две чашки кофе на подносе. – Извини, ничего покрепче предложить не могу. Помнишь, как под Рождество мы тайком проносили сюда коробки с вином?
– Я помню, как Бойд напился и поливал искусственные цветы в фойе.
Мы оба смеемся.
– Освежил воспоминания? – Она кивком указывает на папки.
– К сожалению. – Левая рука начинает дрожать, и я упираю ее в коленку. – Что ты думала о Ленни Моргане?
Она садится и сбрасывает туфли.
– Я думала, что он свинья. Он был агрессивен и опасен.
– Что он сделал?
– Он накинулся на меня в суде. Я вышла в фойе позвонить. Он спросил меня, зачем я это делаю, как будто у меня был личный интерес. Когда я пыталась пройти мимо него, он толкнул меня к стене и схватил за горло. У него был такой взгляд… – Ее передергивает.
– Ты не подала жалобу?
– Нет.
– Он был расстроен?
– Да.
– А что насчет его жены?
– Бриджет была из тех, кто не надевает нижнего белья под роскошную одежду. Настоящая выскочка.
– Но тебе она нравилась?
– Да.
– И что стало с постановлением о передаче мальчика в приемную семью?
– Один член совета согласился с прошением, но двое решили, что доказательств для поддержки нашего требования недостаточно.
– И ты попыталась устроить Бобби под опеку суда.
– Еще бы! Я не подпускала к нему отца. Мы направились прямиком в суд графства и в тот же день организовали слушание. Все документы должны быть здесь. – Она показывает на папку.
– Кто давал показания?
– Я.
– А Эрскин?
– Я зачитала его отчет.
Мои вопросы начинают раздражать Мел.
– Любой социальный работник поступил бы так же. Если нельзя открыть глаза магистрату, то идешь к судье. И в девяти из десяти случаев получаешь опеку.
– Не теперь.
– Да. – В ее голосе сквозит разочарование. – Они поменяли правила.
С того момента как Бобби попал под опеку, любое важное решение, касавшееся его жизни, принималось судом, а не членами семьи. Он не мог перейти в другую школу, получить паспорт, пойти в армию или жениться без разрешения суда. Это также гарантировало, что отец больше не вернется в его жизнь.
Переворачивая страницы дела, я натыкаюсь на заключение судьи. В нем около восьми страниц, но я быстро пробегаю их в поисках вывода:
И муж, и жена искренне озабочены благополучием ребенка. Я убежден, что в прошлом они по-своему пытались наилучшим образом выполнять свой родительский долг. К сожалению, вера в способности отца заботиться о ребенке надлежащим образом подорвана предъявленным ему обвинением.
Я принял во внимание противоречивые свидетельства, особенно протесты со стороны мужа. В то же время я знаю о желании ребенка жить и с отцом, и с матерью. Очевидно, необходимо прийти к компромиссу, учитывающему как это желание, так и благополучие мальчика.
Программа действий не вызывает сомнений. Интересы Бобби превыше всего. Суд не может разрешить проживание или общение с родителем, если это делает возможной угрозу сексуального насилия над ребенком.
Я надеюсь, что в должное время, когда Бобби достигнет приемлемого уровня зрелости, самосознания и самозащиты, он получит возможность проводить время с отцом. Однако до этого времени, которое, как я с сожалением констатирую, наступит еще не скоро, контакты между ним и его отцом должны быть исключены.
Заключение судьи скреплено печатью и подписано мистером Юстасом Александром Макбрайдом, дедушкой Кэтрин.
Мел наблюдает за мной через стол.
– Нашел то, что искал?
– Пока не совсем. Ты много общалась с Юстасом Макбрайдом?
– Он отличный парень.
– Полагаю, ты слышала о его внучке?
– Ужасная история.
Она медленно вращается на стуле и вытягивает ноги, пока они не упираются в стену. Ее взгляд прикован ко мне.
– Ты не знаешь, заведено ли дело на Кэтрин Макбрайд? – спрашиваю я будничным тоном.
– Забавно, что ты об этом спрашиваешь.
– Почему?
– Потому что другой человек только что просил меня показать его. Два запроса за один день.
– Кто спрашивал об этом деле?
– Детектив с внешностью убийцы. Он хочет знать, не встречается ли там твое имя.
Мел пристально смотрит на меня. Она злится из-за того, что я что-то утаил. Социальные работники нелегко проникаются доверием к людям. Они становятся осторожными, когда имеют дело с изнасилованными детьми, избитыми женами, наркоманами, алкоголиками и родителями, оспаривающими права на ребенка. Ничему нельзя верить. Никогда не доверяй журналисту, юристу или напуганному родителю. Не поворачивайся спиной на допросах и не давай обещаний ребенку. Не полагайся на опекунов, членов магистрата, политиков и высших слуг народа. Мел доверяла мне. А я ее подвел.
– Детектив говорит, что тобой интересуется полиция. Говорит, что Кэтрин подала на тебя жалобу за сексуальные домогательства. Он спрашивал, подавались ли на тебя другие подобные жалобы.
Мел оседлала своего конька. Она ничего не имеет против мужчин, кроме их поступков.
– Сексуальное домогательство – это выдумка. Я не дотрагивался до Кэтрин.
Я не могу скрыть возмущения в голосе. Подставлять вторую щеку – это для людей, которые хотят выглядеть лучше. Я же устал от обвинений в том, чего не совершал.
По пути в гостиницу «Альбион» я пытаюсь сложить вместе кусочки мозаики. Зашитое ухо пульсирует, но это только помогает мне сосредоточиться. Это все равно что сконцентрироваться перед включенным на полную громкость телевизором.
Бобби был примерно в том же возрасте, что и Чарли, когда потерял отца. Подобная трагедия может нанести тяжелую эмоциональную травму, но сознание ребенка формирует не один человек. Существуют бабушки и дедушки, дяди и тети, братья, сестры, учителя, друзья и еще уйма народу. Если бы я мог навестить и опросить всех этих людей, возможно, я и сумел бы понять, что с ним случилось.
Чего мне недостает? Ребенка отдают под опеку суда. Его отец совершает самоубийство. Печальная история, но не единственная в своем роде. Теперь детей не помещают под судебную опеку. В начале девяностых закон изменился. Старая система таила в себе широкие возможности для злоупотреблений. Требовалось совсем немного доказательств, а проверки и компромиссы исключались.
У Бобби были налицо все признаки сексуального насилия. Жертвы подобного рода находят способы защититься. Некоторые страдают травматической амнезией, другие хоронят свою боль в подсознании или отказываются осмыслять происшедшее. Вместе с тем есть такие социальные работники, которые скорее «подтверждают», чем расследуют обвинения в насилии.
Чем упорнее Бобби отрицал происшедшее, тем больше людей проникалось убеждением, что насилие имело место. И эта железная убежденность послужила основанием для расследования.
А что, если мы ошиблись?
В Мичиганском университете однажды провели эксперимент. Взяли краткое описание реального случая с двухлетней девочкой и представили его комиссии экспертов, состоявшей из восьми практикующих психологов, двадцати трех выпускников психологического факультета и пятидесяти социальных работников и психиатров. С самого начала организаторы эксперимента знали, что девочка не подвергалась сексуальному насилию.
Мать заявила о насилии, обнаружив синяк на ноге дочери и лобковый волос (который, как она решила, принадлежал ее мужу, отцу девочки) на подгузнике. Четыре медицинских осмотра не обнаружили признаков насилия. Два теста на детекторе лжи и совместное расследование полиции и Отдела защиты прав ребенка очистили отца от подозрений.
Несмотря на это, три четверти экспертов рекомендовали либо тщательно контролировать общение дочери с отцом, либо вовсе запретить его. Некоторые из них даже сделали вывод, что девочка подверглась содомии.
В делах о насилии над ребенком не существует презумпции невиновности. Обвиняемый считается виновным до тех пор, пока не доказано обратное. Это пятно невидимо, но несмываемо.
Эрскин – хороший психолог и хороший человек. Он ухаживал за своей женой, больной рассеянным склерозом, до самой ее смерти и учредил благотворительный фонд ее имени. Мел обладает убежденностью и социальной сознательностью, которые всегда были для меня упреком. Она никогда не играла в беспристрастность. Она знает то, что знает. И остается верна этому.
Я не понимаю, куда все это меня заведет. Я устал и хочу есть. У меня все еще нет доказательств, что Бобби знал Кэтрин Макбрайд, не говоря уже о его причастности к ее убийству.
За десять шагов до комнаты я понимаю, что что-то не так. Дверь открыта. Темное, как от вина, пятно расползается по ковру в сторону лестницы. Пальма лежит на пороге. Глиняный горшок, видимо, разбился, ударившись о ручку двери.
У лестницы стоит тележка уборщицы. На ней два ведра, швабры, щетки и набор влажных тряпок. Посреди моей комнаты застыла сама уборщица. Кровать перевернута и забросана содержимым разломанного ящика. Раковина, оторванная от стены, лежит под трубой, из которой тонкой струйкой течет вода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45