Пора был менять пластинку, точнее - спасать и спасаться.
- А Виталий Николаевич воровал наши протоколы. Представляете, его буквально за руку поймали, - преданно сообщила я, аккуратно пятясь к двери. Не знаю, что там у них по-фински означает видюшная фраза "ракастан", но этому виду ходьбы я научилась сегодня от и до.
- Так вы говорите в прокуратуру? - её глаза смотрели вполне осмыслено, оставалось только подобрать размытое нервами лицо и можно в аудиторию. Вообще, как она заходила к студентам в таком виде? - В прокуратуру, Татьяна Ивановна обречено вздохнула, - что ж, только поздно вы спохватились, - на губах моей сотрудницы, которая только что успешно притворялась то умершей, то сумасшедшей, заиграла загадочная улыбка. Если бы в этот момент по "русскому радио" кто-то заказал "больно мне больно" от Вадика Казаченко, то картина полного единения женщин-преступниц была бы абсолютно полной. - Я почти готова. Он уже там?
- Да, - я мелко, но увесисто кивнула. Там, мы на машине. Поехали.
- Да, но мне нужно зайти в туалет. Мне нужно немного освежиться, совсем как у Гоголя: "этот стакан плохо себя ведет", нет бы сказать по простому: "Хочу писать и умыться". Так я вас жду здесь? Или на улице?
- Дождь, - односложно ответила Татьяна, видимо предлагая мне не мокнуть в её честь. - Я буду готова через десять минут. Предупредите своих, пусть не нервничают. - Она встала из-за стола, пытаясь разгладить безнадежно помятую юбку и гордо вышла в коридор. Я недоуменно пожала плечами, "каких своих", о чем предупредить. Но на всякий случая я позвонила родителям и сообщила, что ещё немного задержусь на работе. Студенческий коридорный шум постепенно утих, внизу сигналили машины, развозившие по домам промокаемых детей богатых родителей, из окна было видно, что Максим снова спит за рулем.
А я - дура. Потому что ни через десять, ни через пятнадцать минут Татьяна Ивановна на кафедре не появилась. Правда на крыльце академии она не появилась тоже. Воспользовалась мокрой пожарной лестницей? Чтобы что? Что? Боже, я ведь знала, что будет ещё один труп. Буквально ещё час назад знала, а теперь расслабилась и забыла.
В два прыжка я оказалась на третьем этаже у дверей дамского туалета. Прислушалась, принюхалась, все ещё надеясь, что совесть преступницы заставит её казнить себя где-то в стенах дорогого нам здания.
- Нет, жену свою он в кабак возит, а меня блин дома держит и курить не дает.
- Да бросай ты его, глянь мужиков сколько, хоть за сто бакариков, хоть за десять - на любые деньги есть, голоса раздавались из самой дальней кабинки.. Впрочем, она все равно не имела дверей, я прошла по вонючей аллее из дырок в полу и наткнулась на двух очаровательных студенток, которых имела счастье видеть у себя на занятии. Закашлявшись дымом, они сказали мне: "Здрасьте", Татьяны Ивановны среди них не было. Я вернулась на кафедру и в книге учета профессорско-преподавательского состава нашла адрес Заболотной. Я ещё имела все шансы спасти Игоря. Наши женщины ни в булочную , ни на убийство на такси не ездят, а двумя трамваями в студенческий час пик... Я имела ещё все шансы, только если Игорь жив. Или, скажем, не на работе. Кстати, а где он работает? Плохо поставлена у нас система учета то ли дело в школе: плохо себя ведешь - звонят родителям. А у нас надо бы детям. Линия долго была свободной, такой свободной, что мои руки покрылись потом, жирным потом, предвещающим беду.
- Да, - сонный голос на том конце провода мог принадлежать мужу, и сыну.
- Игорь? - осторожно спросила я, надеясь на чудо.
- Да, - спокойно, но уже заинтересовано ответили мне.
- А папа дома?
- Он в командировке, мама сейчас будет. У неё занятия давно кончились.
- Это тетя Надя Крылова, - быстро проговорила я. - Мне надо к тебе подъехать, о`кэй? - откуда бралось то спокойствие, откуда бралось не знаю, но давалось очень дорого.
- О`кэй, - сказал он опять сонно (нежели успела накачать?) и положил трубку.
Усевшись в машину, я нервно скомандовала:
- В аптеку!
- Понос, простите? - попытался пошутить Максим.
- Марганцовку для промывания желудка? У тебя в аптечке нет?
- В Греции все есть, - он протянул мне пакетик и потребовал дальнейших указаний. Мне понравилось быть командиром, но думать об этом было некогда:
- Я предупрежу ребенка, а ты возвращайся за Чаплинским и дуйте в академию. Заболотная скрылась. Скорее всего, трамваем. Возможно, появится дома. Но лучше, для меня лучше, если вы её перехватите где-то на полдороги. Одним трупом будет меньше. Понял? * Максим сказал: "Понял", только тогда, когда я выбегала из машины в сторону девятиэтажного дома, затесавшегося среди бывших рабочих бараков старинного металлургического завода. *
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Когда в дверь кабинета скромно постучали, Тошкин напрягся и очень пожалел, что не может спустить Чаплинского в какой-нибудь тайник: держать иностранного поданного, министерского чиновника, борца за свободу против тоталитаризма в прокуратуре, без санкции - это не просто головная боль, это прощай работа, звание и должность. И главное, никому не докажешь, что он сам пришел, Сам. За помощью. Перестройка сознания за границей происходит так стремительно, что даже пропажа зубной щетки может послужить поводом для долгого судебного разбирательства.
- Выйди, - поговорить надо, - донеслось из коридора и Тошкин похолодел. Если шеф не счел нужным шаркнуть ножкой перед Чаплинским, то дела Дмитрия Савельевича были полным швахом.
- Я прошу прощения, - Тошкин осторожно приблизился к Науму, не решаясь предложить тому закрыться на замок или пристегнуться наручниками к батареи.
Я никуда отсюда не денусь. Как там у вас говорят: или я веду её в загс, или она меня туда, куда я уже сам явился, - Чаплинский поморщился, потер виски. - Идите, работайте, можете запереть за мной дверь, я даже обязуюсь не подслушивать, как ваш коллега за стеной битый час добивается взаимности от какой-то Валечки...
- Еще раз прошу прощения, - Тошкин стремительно зашагал в сторону лестницы.
- Не ко мне. На улицу, - злобный шепот городского прокурора, спрятавшегося за углом свидетельствовал о том, что Вселенская катастрофа уже практически наступила. - Встретимся в беседке. Я выйду первым.
У Тошкина создалось впечатление, что город заняли фашисты, а славянский шкаф с тумбочкой ещё не завезли. Скамейки в детской беседке, больше похожей на пивной павильон, были низким и мокрыми. На них было удобно петь хором из двух шеренг. Все остальное здесь было делать неудобно. Но городской прокурор присел и предложил Тошкину занять место рядом.
- Я о чем тебя просил? О чем? Чтобы ты только посмотрел на обстановку! А арестовывать, задерживать, вообще, как-то дергать его просил? Ты вообще понимаешь, что безопасность слушает наше заведение, что мэрия проявляет болезненный интерес ко всему этому, что из столицы уже позвонили? Дима, ты вгонишь меня в гроб!
Мама Дмитрия Савельевича тоже часто повторяла эту фразу. Ей катастрофически не нравились сначала Димины невесты, а потом его хроническое нежелание порадовать её внуками. А недавно она совсем как Пушкин заявила: "Нет, вся я не умру, пока тебя не женю, и не надейся" Теперь Тошкин был просто вынужден дать обет безбрачия, потому что единственной женщиной, за которой мама обязалась присматривать долгие годы была объявлена Надя Крылова. Мама ей не доверяла...
- Дима, ты слышишь меня? Что делать будем, а?
Шеф, Виктор Геннадьевич, смотрел на Тошкина ласково, почти умоляюще. Несмотря на трехэтажную дачу, инвестиционный фонд для зятя и швейцарский колледж для внучки, заработанные им в последние годы, он оставался человеком дела. Иногда даже чести. Своих в обиду не давал, чужих почти не подставлял. Впрочем, Дима ещё никогда не выходил на такой высокий международный уровень, а потому он просто пожал плечами.
- Ты мне дурачка не строй!!! Не смей, - взорвался городской прокурор и испугано посмотрел по сторонам. Там, вдали у забора, шевельнулись кусты. Виктор Геннадьевич приложил палец к губам. - Давай свои соображения.
- Он приехал и все началось. Не верю я в простые совпадения. Сердцем чувствую. Это - Чаплинский.
- Что же так категорично - а анонимка на твою звезду Крылову? Он ведь тогда и знать её не знал, - Виктор Геннадьевич участливо посмотрел на Диму и продолжил излагать свой взгляд на перспективы общего евроазиатского дома. - А если это дело разложить по эпизодам? Не соединять. Пару глухарей мы, конечно, государству подарим, но в целом - Смирнягина - типичное самоубийство, причем, по неосторожности. У нас там и вскрытие и все - честь по чести. Ильина - от несчастной любви, в себя придет, даст показания. Я сам с Федоровым договорюсь, она у него не только работает, но и учится заочно, никуда не денется. Бомжиху эту вообще зря приплели: выпила денатурата, решила, что птица и давай летать. В больнице не выдержало сердце, а? Смотри, как хорошо все складывается. Сердце не выдержало на дежурстве у этой кафедральной племянницы Ирочки, у мужа Смирнягиной пропал весь запас инсулина.
- А у него тоже диабет? - заинтересовался шеф.
- Нет, но мы хотели сделать анализ. И потом - он настаивает на убийстве, - Тошкин уже начинал чувствовать себя виноватым - зря он пошел на поводу у этой Крыловой, ведь в устах шефа и при нормальном спокойном рассмотрении весь этот процесс действительно выглядел как цепочка естественных жизненных эпизодов.
- Если настаивает - пусть он и сядет! - Виктор Геннадьевич решительно пристукнул кулаком жука, обманувшегося в ожидании бабьего лета. - А Чаплинского гони, гони в шею, я тебе говорю. Пусть улаживает свои личные проблемы и едет уже с богом. Надо подтвердить, что он - не убийца, тащи сюда его бабенку, можешь прямо ко мне в кабинет - я дам честное прокурорское слово и пусть катятся на все четыре стороны. И давай прямо сегодня и закончим. А чтоб совесть тебя не мучила - открывай по преступной халатности по поводу этой Погореловой, а можешь и по торговле лекарствами. Найдем тебе убийцу - бомжа привокзального. Найдем, - шеф покровительственно похлопал Тошкина по плечу и снова воззрился на кусты. Оттуда ни с того ни с сего вырос баобаб по имени Максим.
- Это-то что? - вскрикнул Виктор Геннадьевич, стараясь выдержать хорошую мину если не на лице, то по крайней мере в кармане. - Это где?
- По малой нужде, - отрапортовал Максим и преданно глядя в глаза городского прокурора доложил. - По моим сведения Наум Леонидович Чаплинский блевал на брудершафт вместе с бомжихой у вокзальной урны. Мне даже показалось, что они знакомы.
- Ооо не могу, - застонал Виктор Геннадьевич, - не могу больше. Разбирайтесь сами, но лучше, - он выразительно посмотрел на Тошкина, - так, как сказал я. А подслушивать молодой человек, прокурор опалил Максима презрением, - некрасиво.
- Работа такая, - развел рукам тот и бодро зашагал в сторону своей машины.
- Подожди! - крикнул Тошкин, решивший плюнуть на все эти экивоки и, в крайнем случае, пойти преподавать в школу милиции. - Подожди, а под протокол заявишь?
Максим остановился и ухмыльнулся. Не так давно покинувший родной город, он успел отвыкнуть от призрачных страстей и неумения понимать ситуацию глобально. За кого, собственно, его здесь все и принимали. За водилу, за громилу? Надо отдать должное Чаплинскому - тот просек все и сразу. Практика - критерий истины.
- Все свои протоколы, Дмитрий Савельевич, я давно отправил куда надо, так что документ для истины у тебя уже есть. А шеф твой прав - замнем. Ой, давай замнем. Нам всем надо что-то кушать. Только ж в люди стали выходить. Поехали, заберем Заболотную, привезем её сюда и вечером выпьем за счастливое воссоединение семьи, дело говорю.
Тошкин устало кивнул. На него навалилась на удивление тяжелая пустота, спровоцированная затяжным прыжком в дождь. Насколько проще было подсчитывать результаты охоты на уголовных авторитетов, когда-то давно срывавших шапки с прохожих. Никаких проблем, никаких просьб от семьи. У них была просто трудная работа, сопряженная со смертельным риском. Пожили богато и хватит. Спасибо смежникам, все последние убийства выглядели как несчастные случаи. Вор в законе по кличке Гвоздь, недавно утонул в ванной, двухметровый дворовой мафиози Мыша ударился электрическим током, пытаясь починить розетку. Красота. Молодцы, смежники. Дмитрий Савельевич вдруг почувствовал, что грудь сдавило железным обручем. Боже мой, как все тривиально. Как же пошло.
- Максим, его что, сначала надо была подставить, а потом передумали? тихо проговорил Тошкин, стараясь смотреть себе под ноги, чтобы не вступить в лужу, в которой он и так уже сидел. - Чаплинский оказался сговорчивей, чем выдумали, так? А баб просто пустили в расход?
- Не твоего ума дело, - отрезал Максим и жестко прихватил Тошкина за плечо. - С кем поведешься, от того и забеременеешь, ясно тебе? Улыбнитесь, фантазеры, ведь опасность - это все-таки мечта, так? Ясно? И не делай ты резких движений. Кстати, Заболотная от Крыловой сбежала. Вышла в туалет и с тех пор её никто не видел. Но до того, прошу отметить, была жива. И Надежда Викторовна была последней, кто...
- Если это ваша работа, то я...
- Комиссар Катани, козырной валет. Тошкин, береги нервы. И давай прихватим Чаплинского с собой. Я слишком долго полагался на ваш профессионализм, больше не желаю.
Наум Леонидович мерил шагами кабинет. И по привычке обдумывал план побега. Было даже обидно за незапертую дверь и какое-то нечеловеческое упорство, которое проявляла по отношению к нему родная земля. Ему здесь по-прежнему не верили, его по-прежнему подозревали, не имели ничего против, чтобы он взял вину на себя. А Стасику Федорову он вообще мало дал. Отчего-то припомнилось комсомольское собрание факультета, н а котором это верный ленинец, путая падежи и склонения, пытался объяснить присутствующим, что русский язык гораздо древнее и полезнее иврита, таких выродков, как Чаплинский, который научился ругаться, как Голда Меир давно пора гнать из Союза. А ещё у Стасика с Анечкой был роман, а почему они не поженились? Не сошлись характерами?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44