Далее следуют жалобный писк и блаженное мяуканье.
Тойер услышал шаги; кто-то из комиссаров мог наброситься на Людевига сзади — такая мысль сверкнула маленькой красной молнией надежды в темноте оглушенного сознания. Голос Людевига удалился влево.
— Если я затаю дыхание и доверюсь своим органам чувств, до меня даже донесется хруст косточек. Или это предчувствие конца и мое воображение играет со мной злую шутку? А может, радостное предвкушение конца? Таким было утро перед той, первой ночью. Килле оказалась сильной и храброй, она это сделала…
— Он видит нас! — вскричал Тойер. — Теперь я догадался, у него прибор ночного видения. Помнится, я заметил его, когда побывал в Шлирбахе… осторожней, возможно, у него пушка. Осторожней…
— Так он все равно не сумеет нажать на спуск, — насмешливо возразил из мрака Хафнер. — Людевиг, я тебя скоро поймаю и оторву нос. Не на чем будет носить киллерские очки. — Мужество Хафнера успокоило поверженного гаупткомиссара. Что-то теплое текло по его щеке — вероятно, кровь. Тойер пополз. По-видимому, он упал и ударился о стойку бара, и теперь она скрыла его.
— В тот роковой день я лежал, словно надломленное растение. Потом мне казалось, будто я слышу, как ломается мое тело. Почему я должен ужасаться, если разрушаются тела моих врагов? Skidsonaranthropos. Человек — лишь сон тени.
Голос был теперь совсем близко. Тойер быстро перевернулся и с силой ударил обеими ногами туда, откуда он доносился. Попал в Людевига и почувствовал, как тот запоздало увернулся.
— Я здесь, и он тоже! — крикнул гаупткомиссар и пополз на четвереньках в противоположную сторону. — Идите на мой голос.
— Не суетитесь, господа… — Голос опять удалился. — Какая милость судьбы — узреть мрак смерти еще до того, как он окутает тебя, словно покров Медузы…
— Покров Медузы, что за чушь! — заорал Тойер. — Ваши ученые картинки — кривое зеркало, господин штудиенрат.
В темноте снова послышался грохот падения.
— На кого я упал? — воскликнул Лейдиг.
— Не на меня.
— И не на меня.
— И не на меня тоже.
— Может, это Эрвин? Вероятно, он чего-нибудь тяпнул для храбрости, когда мы вошли, попробуй его разбудить. — В этой апокалипсической обстановке голос Хафнера звучал на удивление уверенно.
Лейдиг пошарил в темноте и наконец отвесил несколько легких оплеух.
— Проснись, Эрвин…
Тойер не слишком отчетливо воспринимал происходящее. Он с трудом поднялся и провел ладонью по плоской поверхности. Да, это точно стойка бара.
— Почему же вы это сделали, господин Людевиг? — спросил он. — Ну, допустим, сначала это была месть. Вы все подстроили так, чтобы превратить впечатлительную неудачливую бабу в свой покорный инструмент. Но теперь ваша игра закончена, и вы это понимаете. Даже если вы убьете нас, все равно вам конец… А ее вы уже… того?… Вы убили Крис? Сделали ей больно? Тогда вина за это лежит и на мне, понятно? Мои ребята торопили меня, а я не хотел… Значит, вы сидели тут, в темноте? Не желаете ли выйти на свет Божий? Не побеседовать ли нам с вами при свете? Что хорошего во мраке?
Он больше не пытался определить, откуда доносился голос Людевига. Пространство растворилось.
— Совершенно верно, господин комиссар. Все пошло наперекосяк. Я понял это. Раньше я ошибочно полагал, что меня послушаются, когда будет заколот третий жертвенный козлище… Но у Кил-ле-Килле поехала крыша от собственного величия.
Между прочим, она собиралась убить и меня! Представляете? Она — меня! Я только защищался.
— Она уважала тебя! — взревел Тойер. — Принимала тебя всерьез. Верила тебе. Внушала себе то, что внушал ей ты, но ты ошибся даже тут и не предвидел последствий. Ты хотел создать послушное орудие, простое в обращении, и оперировать им из своего кресла… Этакого киллера с дистанционным управлением.
— Преображение. Человек всегда изменяется в процессе работы…
— А теперь твоим орудием стал я! — с безмерным гневом заорал гаупткомиссар. — Что ж, все правильно. Логичное завершение цепочки преступлений. Финальная резня среди черного мрака! Хотя на деле все гораздо глупее. Дешевый Диснейленд для воробьев, а вовсе не великая битва богов в духе древних египтян. Мы всего лишь горстка полицейских из Курпфальца, а ты жопа с ушами! И не надейся, что тебе поможет твое инвалидное кресло.
— Замолчите!
Теперь голос раздавался опять где-то неподалеку и все приближался.
— Ну, тогда прикончи меня. Все равно ты останешься рогатым ослом, каким и был. Разозлившись, ты не добавил себе достоинства. Все это чушь — кельты, египтяне, греческие цитаты, великая латынь. Ты все равно не мужик и никогда им не был.
Внезапно пронзительный до боли в глазах свет залил темный бар. Напротив себя Тойер увидел Людевига с болезненной гримасой на лице. Ножки барного табурета, опрокинутого комиссаром, заклинили колеса инвалидного кресла. Жрец тьмы застрял и не мог сдвинуться с места; прибор ночного видения валялся тут же на полу. Так что штудиенрат и сам в конце разговора лишился возможности видеть, и тогда вся эта тьма перестала его забавлять. На коленях у инвалида лежал огромный кухонный нож — похоже, дорогой, от дизайнера.
Гаупткомиссар огляделся вокруг. Помещение было голым и грязным; почти половину его занимала длинная барная стойка в форме подковы. На самом ее краю безжизненно повисла женщина. Под ней уже натекла лужа крови. Лейдиг стоял рядом.
— Она еще жива, — негромко сообщил он. Озадаченный Эрвин застыл возле выключателя.
— Слава Богу, я наконец-то отыскал, где зажигается свет. Так он горит сейчас или нет?
На объяснения с гессенскими коллегами ушло время. Наконец все было позади.
Тяжело раненную Кильманн отвезли в Бенсгейм; врач из отделения неотложной помощи пообещал, что она будет жить. Людевиг сидел в инвалидном кресле, готовый к перевозке. На лбу Тойера красовался белый пластырь.
— Значит, так, Эрвин, — умиротворенно сказал он. — Сейчас тут немного поработают криминалисты, а потом свет можно будет снова выключить.
Мертвые глаза слепца вращались как колеса брички.
— Я и не знал, что тут собирались творить зло. Мне она сказала, что особенная атмосфера моего бара нужна ей для серьезного разговора.
Хафнер глядел на него без всякого сочувствия.
— Этот детский сад во мраке я не стал бы называть баром. — Брезгливо щурясь, он принялся разглядывать этикетки на напитках. — Грушевый сок, персиковый, яблочный. Ага, хлебный… ну, этот еще ничего, хмельной…
— Что я могу поделать… — Эрвин засуетился, нащупывая тряпку, чтобы вытереть липкую лужу на стойке. — Я бы с радостью наливал тут спиртное, скажем, хорошее пиво и все такое. Но эти чокнутые ничего не хотят, кроме соков.
Лейдиг заглянул под стойку и вытащил оттуда грязные картонки.
— Что это такое? Просроченные упаковки от капучино из «Альди»? Вы что, хотите отравить своих посетителей?
— Я слепой и не могу прочесть, когда истекает срок реализации, — нагло огрызнулся бармен. — Теперь я получу замечание? — Последняя фраза прозвучала уже более цивильно.
Бар «Невидимка» выглядел грязным и убогим. Котельная в подвале и то бывает чище. Предмет, недавно так напугавший Лейдига, оказался струнами от рояля. Какой-то адепт, утомленный мировой мудростью, прикрепил их к стене: может, сам Эрвин? На этой жалкой декорации висели жирные хлопья пыли.
— Здесь вообще когда-нибудь убирают? — устало поинтересовался гаупткомиссар.
— Кажется, да. Для этого тут и электричество провели. — Эрвин настороженно наклонил голову. — У вас есть претензии?
Штерн печально смотрел на грязный каменный пол: масляные пятна, раздавленная жвачка, два сравнительно свежих окурка «Ревала» — Хафнер уже успел отыскать у входа свою зажигалку. Повсюду валялся мусор, но идентификации поддавались лишь позеленевшие куски кекса.
— Нет, тут вообще никто не убирает, — сказал он. — Но ведь за собой слепые умеют ухаживать?
— Я вообще не вижу в этом необходимости… — возмущенно возразил Эрвин. Хафнер глупо и бестактно заржал, но Эрвин не обратил внимания на его оскорбительный смех и несколько раз мазнул по прилавку грязной тряпкой. — Я хозяин этого бара. Я заправляю тут делами. Не мое дело — махать веником.
— Итак, отвечаю на ваш вопрос… — Тойер брезгливо поморщился. — Если обойдется без летального исхода, то я не уверен, грозит ли вам обвинение в соучастии. Но обо всем безобразии, которое тут творится, мы сообщим в службу надзора за экономической деятельностью. А может, и не станем. Те, кто сюда приходит, сами виноваты. — Полицейские ушли.
Пока они устало брели через парк, по-прежнему залитый ласковым солнечным светом, Тойер размышлял над терзавшим его противоречием. Еще ему хотелось пива.
— Если он ухитрился ударить Кильманн ножом, значит, он мог бы и без нее осуществить свою месть…
— Вероятно, он считал себя слабее, чем был на самом деле. И только потом, когда начал действовать, обрел уверенность в своих силах… — Лейдиг пожал плечами. — Дерьмо все это, с начала до конца дерьмо. — На сей раз крепкое словцо далось ему без труда.
Шеф группы продолжал ломать голову над неразрешенными противоречиями. Еще далеко не все было ему ясно, но он не сомневался в своей правоте. В этот момент они как раз проходили мимо импровизированного лагеря своих гессенских коллег. Людевига еще не увезли, он сидел в зарешеченном микроавтобусе; один из полицейских достал из кармана ключ зажигания.
— Минуточку! — закричал Тойер и рванул раздвижную дверцу. — Господин Людевиг! С каких это пор вы можете так ловко орудовать ножом?
Калека смотрел мимо него, оставив вопрос без внимания.
— Вот забавная штука, — сказал один из местных коллег. — Мы обнаружили ее у задержанного. — Он показал Тойеру бутылочку из коричневого стекла. — Цианистый калий, насколько я могу судить. Ведь в темноте он мог просто отравить ту женщину. Где только он ухитрился раздобыть эту дрянь?
— Будучи инвалидом, вы можете заказать яд по Интернету в одном из современных агентств, пропагандирующих эвтаназию, — презрительно сообщил Людевиг. — Только, разумеется, заплатите соответственно.
— Так вы ее хотели отравить или себя? — Тойер попытался пронзить его взглядом, но у него тут же заболела голова.
Людевиг снова надел на себя маску человека, далекого от мирской суеты.
— Вчера вечером блядь, та, другая, которая называла себя моей женой, как-то до всего докопалась… Ну, разозлилась и хотела меня… — Тут его голос дрогнул, и он сообщил со слезой: — Хотела меня ударить. Высмеивала меня. Да, я и не подозревал, но моих сил хватило на то, чтобы удержать нож и направить его в нужное место. А сегодня приехал какой-то ее козел, которого я не знаю. Сначала я подумал, что это таксист, по ложному вызову. И опять у меня хватило сил. Поезжайте, господин комиссар, со своими молодыми кретинами. Вы найдете еще трупы. Это верно, у меня хватило сил. Теперь я уже не страдающая и бессильная душа, а эго, способное на поступок.
— Жопа с ушами, это будет точней, — тихо сказал Тойер. — Да, ваш глупый план, вероятно, состоял и в том, чтобы самому уйти из жизни и тем самым избежать кары. Иначе зачем вам яд, раз вы теперь так мастерски владеете ножом. Правда, для этого вы слишком трусливы.
Что-то дрогнуло в лице Людевига. Тойер взялся за мобильный телефон.
Назад они решили мчаться как можно быстрей. Тем не менее уже вечерело, когда Штерн остановил машину возле шлирбахской виллы. По дороге почти не разговаривали. На сей раз произошло слишком много убийств, чтобы сыщики могли испытывать хоть какое-то удовлетворение. Примерно так думал Тойер, понимая, насколько абсурдно говорить, что смертей мало или много, но других слов у него не нашлось. Людевиг ничего не выиграл, выиграла только смерть, а то, что теперь паралитик попал за решетку, уже ничего не меняло.
В сотне метров от виллы стояло полицейское заграждение; группу Тойера узнали и немедленно пропустили.
— У меня кончились сигареты, — мрачно сообщил Хафнер. — Такого со мной не случалось уже много лет. А ведь в баре я не курил столько часов…
— Двадцать минут, — уточнил Штерн. — Пока не зажгли свет.
— Просто Матиас и рыжие бабушки были слишком потрясены. — Лейдиг зло засмеялся. — Вероятно, мы показались им невероятно опасными, им и в голову не пришло, что нам тоже могла потребоваться помощь.
Когда они вышли из машины, коллеги встретили их с перекошенными от потрясения лицами.
— Что, так и есть? — удрученно спросил Тойер. — Два трупа? Женщина и мужчина?
К нему подошел Шерер и отвел в сторону.
— Женщина убита, мужчина тяжело ранен, еще неизвестно, выживет ли. Это Зельтманн.
У старшего гаупткомиссара Иоганнеса Тойера подогнулись от неожиданности колени, и он сел там же, где стоял, — прямо на землю.
20
Выяснилось, что Зельтманн был последним любовником фрау Людевиг. Уже поэтому он так активно сопротивлялся предложению Тойера установить наблюдение за виллой. Как это отразится теперь на его профессиональной карьере, было неясно.
Уличенный убийца через пару дней, потраченных на скрупулезное расследование его секретов, стал с готовностью давать показания, и вместе с информацией, полученной от пришедшей в себя Кильманн, то есть Крис, у следователей сложилась довольно полная картина преступления.
Тойер и его помощники оказались правы, что еще больше повысило их авторитет.
Вечером 14 июня, в пятницу, то есть уже накануне драматических событий в Хундсбахе, у супругов Людевиг произошла последняя ссора. По утверждению Людевига, жена сама явилась к нему, хотя Тойер не исключал, что он мог ее вызвать. Опыт сыщика подсказывал, что нередко преступники испытывают все возрастающую потребность выговориться.
В ходе допросов Людевиг постепенно менял свою первоначальную версию. Теперь он утверждал, что жена якобы расхохоталась в ответ на его намеки, будто он, ее бессильный, парализованный муж, мог отомстить за долгие годы унижений. Он не собирался заходить так далеко, уверял убийца, только хотел хоть однажды увидеть страх на ее самоуверенном лице; это удовлетворило бы его, ведь он почти не сомневался, что поездка в Хундсбах поставит на всем крест.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38