Специализируется на играх с превращениями, посещает только дома и отели. А я-то думал, что это павшая духом женщина, что нам следует искать именно такую…
— Она работает только в гриме. То рыжая, то блондинка… Но почему она вообще пришла к нам? — отчаянно крикнул в трубку Лейдиг.
— Потом обсудим, — прорычал Тойер (как раз этого он тоже не понимал). — Сообщи обо всем Хафнеру. Встретимся там.
Когда он приехал на место, его ребята уже стояли у входной двери. С одной стороны, его тронуло, что они так преданно его ждали, с другой стороны (и это было недопустимо), достаточно Кильманн, то есть Крис, выглянуть в окно, чтобы найти недостающую часть для ее кельтского круга. Выглаженный носовой платок Лейдига, аспирин Хафнера — прямо-таки семейное торжество. А Штерн… у Штерна ему ничего не бросилось в глаза. Не останавливаясь, с налета, гаупткомиссар поднял своего подчиненного на тротуар.
— Почему вы не нарисовали мишени на спинах? — язвительно спросил он вместо приветствия.
— Мы хотя и тупые, — вежливо ответил Штерн и поймал на себе обиженный взгляд Лейдига, — но не настолько.
— Чертовой снайперши нет дома, — угрюмо добавил Хафнер. В это субботнее утро у него не получались смычные согласные.
Дверь была открыта.
— Знаете, кто нам открыл? — спросил пораженный Лейдиг. — Тот самый Бэби Хюбнер, из дела о Тернере, который жил напротив Вилли. Так вот, он переехал сюда…
Сначала Тойер молча перескакивал через ступеньки, но вскоре перешел на более медленный подъем, щадящий сердце. Ему было ясно, почему Лейдиг всегда так истерично реагировал, когда другие переезжали. А о мальчишеских планах — курить в открытую — речь больше не шла.
На третьем этаже гаупткомиссар увидел взломанную дверь.
— Старый регбист, — гордо проурчал Хафнер, — силы еще остались.
Его шеф размышлял, почему всем все безразлично. Он сам на больничном, Лейдиг тоже, Хафнер временно отстранен, у Штерна выходной, и вообще официально они больше не считались отдельной группой. И следствие уже вели другие. С прокурором он ничего не обсудил, а только занимался с ней сексом да обманывал. Главному подозреваемому было плевать на все подозрения, которые они могли питать в его отношении. Главная подозреваемая явилась к ним как свидетельница — явно без всякой необходимости. Еще полиция разыскивала Плазму, но бедняга, возможно, уже не существовал в прежнем виде. Может, предположить изменение пола? Стоит ли это делать, когда все прежние предположения рушились? Тем не менее сейчас они вломились в квартиру с применением грубой силы. Если Кильманн все-таки окажется ни при чем, у них снова появится парочка мелких проблем, таких, как, например, у теолога Ратцера. Тот проник в чужую квартиру и попал из-за этого за решетку. Кое-какие законы природы еще работали, но в остальном, несомненно, начинался век плазмы.
Наверху раздались шаги. По лестнице спускался Бэби Хюбнер.
— Нечего здесь смотреть, — заревел Тойер.
— Да уж конечно, нечего, — дерзко возразил джазовый трубач. — Четыре сыщика стоят перед взломанной дверью проститутки. Скучные будни. Но я действительно хотел только пройти вниз. Прекрасная погода, в самый раз подходит для прогулки на велосипедах. Малый тур по Оденвальду.
В самом деле, богемный трубач вырядился в щегольской спортивный костюм некогда блестящей гоночной конюшни немецкого «Телекома».
— Без велосипеда? — воскликнул Хафнер (со спортсменом-любителем его связывала застарелая горечь). — А откуда вообще тебе известно, что наделала эта дама, ты, свинья с трубой?
— Велосипед стоит в подвале, тупица. Я ведь не кладу его с собой в постель. А что вытворяет старушка Кильманн, тут, в нашем квартале, известно всем, кроме бравой полиции, разумеется.
На стенах изображения китайских иероглифов, кельтских символов, германских рун, фото Распутина, гравюры с индийскими любовными позами, плакаты сатанистов, распятие, персидская туфля, индийский бог Кришна в карамельных красках… здесь присутствовало все, что обладало хоть какой-то значимостью, присутствовало и в сумме ничего не значило.
В остальном все в квартире было пропитано мелкобуржуазным духом и содержалось в строгом порядке и неукоснительной чистоте. Тойер растерянно обошел двухкомнатное жилище.
— Итак, мы знаем, что она не содержала дома притон, верно? — спросил Лейдиг.
— Она располагает к себе тем, что только ездит на вызовы, — сказал слегка приунывший гаупткомиссар.
— Это я уже понял, но вдруг у нее есть еще одна квартира? Старая или такая, которую она держит для особо крутых и личных дел? — не унимался Лейдиг. Остальные молчали.
— Мы сидим по уши в дерьме! — Больше руководитель группы ничего не добавил.
— Почему вы видите в этом проблему? — бодро спросил Хафнер. — Подумаешь, что тут такого? Даже если она где-нибудь в полуподвале оказывает сексуальные услуги какому-нибудь пастору.
Штерн презрительно взглянул на него:
— Потому что она может там еще и прятаться. Ты все-таки должен это понимать!
— Что ж я, не понимаю? — обиженно буркнул Хафнер. — Я все понимаю — во всяком случае, понимал до этого момента.
— Да ладно, — вздохнул Тойер. — Лучше предположим, что у местных священников нет проблем с сексом и подозреваемая просто куда-то ушла. Может, решила сходить в гости, а если нет, мы проделаем все, что умеем, и выясним, куда она могла уйти. Только действуйте максимально аккуратно, чтобы нас потом не пришибли криминалисты.
Пока они молча занимались привычным делом — обыскивали квартиру, могучего сыщика преследовала глупая, навязчивая фантазия. Если коллеги из экспертно-криминалистического отдела действительно убьют их четверых, кто в таком случае подтвердит улики? Бред, лишенный всякого смысла. Тойер еще раз набрал на мобильном номер Кильманн и выслушал запись до конца: «С понедельника я снова буду вас ждать…»
— Нет платного приема, — прорычал слишком громко шеф группы, которой формально больше не существовало.
В квартире они ничего не нашли.
— Кильманн может быть где угодно, — размышлял вслух гаупткомиссар. — Если бы у меня была уверенность, что серийные убийства прекратятся, мы могли бы бросить поиски, поскольку подозреваемую рано или поздно все равно поймают. Однако такой уверенности у меня нет. Но в любом случае мы сейчас навестим отставного педагога. После находки фетиша я рискну это сделать.
— Все-таки не исключено, что она слиняла вместе с Людевигом, — предположил Лейдиг.
— Мы это узнаем, когда приедем на место. — Тойер взглянул на часы. — Уже полдень. Вы должны объявить ее в розыск. Я останусь в тени из-за своей подмоченной репутации.
Хафнер принял такую трусливую мотивировку и, будучи в алкогольном тумане, без колебаний схватил телефон Кильманн. Правда, прежде все-таки надел перчатку.
— Ты хоть смеха ради нажми кнопку повторного набора, посмотри, кому она звонила последнему, — крикнул Штерн из коридора.
Хафнер последовал его совету, но кнопку нажал другой рукой, без перчатки.
— Людевигу, — с усмешкой сообщил он. — Ага! Впрочем, возможно, только на его автоответчик. У него еще такой дерьмовый голос.
— Не исключено, что они в самом деле дернули вдвоем, — покачал головой Тойер. — Набери-ка номер фрау Людевиг; может, она что-нибудь знает или заметила.
Но фрау Людевиг тоже не ответила на звонок.
— Ну что? — вздохнул Лейдиг. — Бросим жребий, кто из нас сообщит коллегам, что мы, возможно, опять немного преувеличиваем, но дело не терпит отлагательства? Или просто предоставим это Штерну, поскольку он единственный из нас находится сейчас при исполнении?
— Жребий, — с несчастным видом отозвался Штерн.
— Игральной кости у нас нет, так что предлагаю каждому задумать число. У кого оно окажется меньше, тот и звонит. У меня шесть.
— У меня пять! — торжествующе объявил Хафнер.
— У меня тоже шесть, — с тихой радостью сообщил Штерн. Все, кроме Хафнера, от души рассмеялись, а он с мрачным видом снова взялся за трубку.
— Постойте-ка, — произнес он с непривычно задумчивым видом. — Тут, рядом с телефоном, ее блокнот. Можно испробовать старый трюк — ведь наверняка они встречаются с Людевигом не у него на вилле. Вероятно, он рассчитывает, что мы ничего не знаем про их связь, а еще опасается, что его старуха ему не доверяет…
— В криминальных боевиках я терпеть не могу некоторые эпизоды, — вздохнул Тойер. — Скажем, когда преступники покупают авиабилеты до Крита и полицейские в развевающихся от бега плащах хватают их прямо у трапа самолета. Но попробовать все-таки придется.
Между тем Хафнер терпеливо водил карандашом по верхнему чистому листку блокнота. Если Крис перед уходом сделала какую-нибудь запись, вырвала листок и захватила его с собой, буквы проявятся в виде негатива. Правда, лишь в том случае, если она оказала сыщикам любезность и писала шариковой ручкой, а еще лучше, если делала это стоя, тогда нажим сильнее.
В конце концов запись действительно проступила, но это были дурацкие псевдокельтские символы и загадочный шифр: Д.Ч.С.10.
— Как удачно, что она привыкла что-то черкать, разговаривая по телефону, — тупо пробормотал Тойер. — Де-Че-Эс-10, что бы это могло означать… Возможно, просто какой-то клиент либо онлайновый номер, по которому она покупает себе трусики… Ладно, пора звонить.
Хафнер по-рыцарски взялся за дело, несмотря на сомнительность процедуры с загадыванием чисел. Правда, толку от его звонка было чуть. Зельтманна на месте не оказалось. Из других коллег, с которыми он говорил, никто не заинтересовался сообщением об отъезде какой-то проститутки. Как ни старался Хафнер втолковать, что проститутка не простая, а, по мнению группы Тойера, та самая преступница, совершившая два убийства… нет, не Плазма… да, конечно, группы Тойера больше нет, но она все-таки существует, то есть они неофициально считают… да, ясно, он и сам как раз неофициально сказал, только ведь это не совсем неофициально… Да, конечно, он сейчас не при исполнении… Позвонить в прокуратуру? Да, логично, в прокуратуру. Разговор завершился не слишком удачной фразой Хафнера:
— Если для тебя вся проблема сводится к выбитой двери, я выставлю еще одну. Тогда у тебя, сволочь, появятся две проблемы — для обеих извилин твоего мозга!
Клокоча от ярости, он закончил разговор и совершенно открыто и без комментариев вынул из кармана джинсовой куртки бутылочку крепкой настойки «Андерберг».
— Дела хуже некуда… — Тойер мрачно поглядел в окно. — Тот Момзен хоть и изрядный говнюк, но я от души желаю ему скорейшего выздоровления. Ведь теперь нам придется говорить с Ильдирим.
— Представляю, что сейчас будет, — с отчаянием сказал Штерн. Но он ошибся.
— Вы четыре задницы, четыре куска дерьма! — проорала Ильдирим и ударила по журнальному столику с такой силой, что подпрыгнули чашки. Хозяин, наливавший в это время кофе, лишь вежливо поинтересовался, хочет ли она молока или сахара.
— Нет, — спокойно ответила Ильдирим, — ни того ни другого. — Но тут же снова пришла в ярость и закричала: — Нет, вы пятеро идиотов! Потому что ты, Тойер, идиот вдвойне!
Идиот вдвойне заметил вопросительные взгляды молодых комиссаров и промямлил, что, мол, все правильно, они на «ты».
— Но толку от этого чуть.
Гневная вспышка Ильдирим длилась примерно четверть часа, пока Бабетта во второй раз не вышла из спальни Тойера, где был спешно наведен порядок. Девочка попросила не кричать так громко, а то ей никак не удается сосредоточиться на примерах по математике.
— Пожалейте ребенка, — взмолился Штерн. — Мы и сами все про себя знаем.
Прокурор горько улыбнулась:
— За какие грехи я связалась с вами? Чем я провинилась? Потому что ем свинину, пью, курю и трахаюсь? За это? Тогда я больше не буду грешить, клянусь, только пусть эти призраки улетят куда-нибудь подальше. Вы еще здесь? Значит, вы не призраки? Так вы хотите, чтобы я сейчас, как последняя дура, отбросила всю прежнюю стратегию следствия и переключилась на поиски этой самой Кильманн? Да еще в субботу, во второй половине дня, когда отвечающий за это начальник полиции куда-то запропастился… В прошлом году, когда мы занимались делом Тернера, я по вашей милости едва не вылетела со службы.
— Да, — вздохнул Тойер, — все верно. Но что нам делать? Как поступить?
— Продолжить поиски Плазмы и найти его; вот это будет дело, — сухо заметила прокурор. — Хоть изредка вы должны соблюдать служебную дисциплину.
— Но Плазма тут ни при чем, — заявил Тойер и сам удивился твердости своего голоса. Наконец-то они посмотрели друг другу в глаза. Как уязвлена, как печальна и полна отчаяния была она, в конечном счете, из-за самой себя. Или ее глаза лишь отразили его взгляд и он увидел в них себя? Может, когда смотришь на любимого человека, ты видишь только себя и поэтому любить по-настоящему невозможно?
— Я люблю тебя, — сказал он и разрыдался.
— Я всегда это знал, — сказал Хафнер и удовлетворенно кивнул. — Мы все за вас переживали.
Штерн улыбнулся и добродушно покачал головой. Лейдиг принес Ильдирим стакан воды. Прокурор сперва покраснела, потом побледнела, затем все ее лицо покрылось пятнами. Гаупткомиссар кое-как унял слезы, и ему стало жутко стыдно.
— Хорнунг снова найдет себе ученого, — утешил его Хафнер. — Такой ей больше подходит. Она может с ним разговаривать.
Тойер, как обычно, пропустил неумышленное оскорбление мимо ушей. Тут же забыл про него и придумал нечто гротескное: гномика, который прячется под софой и все записывает, а у себя дома, под корнями могучего дерева, зачитывает записи другим гномам. За это гномы его ценят и даже подарили красный колпак. Никакого гномика, конечно, в комнате не было, но фантазию сыщика подстегнуло любопытное личико Бабетты, показавшееся в щелке осторожно приоткрытой двери.
— Учи-учи, — устало прикрикнула на нее Ильдирим, — учи изо всех сил. Тогда станешь человеком, а не прокурором вроде меня. Учи, не порти свою жизнь.
Тойер обвел взглядом компанию. Они зашли в тупик, откуда, казалось, не было выхода. Рыдая, он поведал своей бывшей группе почти все (правда, умолчав про свою осечку с Хорнунг).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38