— рявкнул Тойер. — Внимание! — Медленно, словно первоклассник, он передал зашифрованную фразу: «Мой единственный друг, мама, недавно в Пфорцгейме заболела. Она рассчитывает на меня. Какую поддержку я теперь ей окажу?»
— Друг в Пфорцгейме, рассчитывает на поддержку, — снова Хафнер отобрал нужные слова с потрясающей точностью. — Все-таки Голлер рано или поздно должен заметить, что Лейдиг несет чепуху.
Тем временем они одолели первый крутой подъем автомагистрали, идущей на Пфорцгейм и Штутгарт. Тойер уверенно вел «шкоду», но куда — сам не знал.
— Не переживай, Штерн, верну я тебе тачку в целости и сохранности.
— В данный момент я больше переживаю за ее хозяина, — донеслось сзади. — Каково ему сидеть, зажав голову между коленей.
— А ты представь себе, хотя бы ради опыта, что бывает в настоящем регби, когда начинается свалка. Эх ты, неженка, — рявкнул Хафнер. — Только вот хреново, что во время погони невозможно курить. Никто не может. Даже я.
— Да, это действительно главная наша проблема, — фыркнул Тойер, но тут же замолк, так как Голлер вырвал у Лейдига трубку:
— Эй, легавый, не шути со мной! Иначе твой напарник коньки отбросит!
— Разумеется, господин Голлер! — четко, чтобы слышали ребята, воскликнул Тойер. — Назовите ваши требования! Я готов с вами сотрудничать.
— Хорошо, раз ты понимаешь, каково человеку дважды все потерять — у русских и теперь из-за этого говнюка Брехта. У меня кузен в Пфорцгейме. Потом я в Америку…
— Да! — воскликнул Тойер. — Вы хотите забрать кузена в Пфорцгейме и с ним в Америку!
— Ну, тупой! — тихо пробормотал Хафнер.
— Что ты все повторяешь? Зачем?
— Я повторяю, чтобы быть уверенным, что я вас правильно понял, господин Голлер. Но на машине вы в Америку не уедете…
— Поговори мне еще…
Не доезжая до центра Пфорцгейма, они свернули с автобана.
Несмотря на нервное напряжение, Тойер с удивлением разглядывал город. Он впервые попал в столицу часов и ювелирных украшений. После Второй мировой Пфорцгейм считался одним из наиболее пострадавших населенных пунктов Германии, но что это означало на деле и, самое главное, к чему привело его быстрое восстановление, Тойер, обитатель уцелевшего Гейдельберга, осознал только теперь. Он удрученно следовал за Лейдигом через пробуждавшиеся кварталы. Справа и слева тянулись в небо здания, частью такие же серые, как в ГДР, частью удручавшие нелепыми мансардами, картонными эркерами и попугайскими красками. Над одной из скучных широких улиц повис бесполезный пешеходный мостик малинового цвета, похожий на окаменевший садовый шланг. Очень мило, но почему он построен здесь, между этими домами, а не между квартирой Хафнера и ближайшим кабаком?
Они пересекли реку, потом другую. Слева Тойер увидел огромный собор, чем-то напомнивший ему знаменитый венецианский: так пиктограмма походит на то, что обозначает.
— Господин Голлер… — Он придал своему голосу проникновенность. — Не надо. Не убивайте молодого полицейского, да еще так зверски. Ведь это совсем другая статья. Это совсем не то, что вы натворили с Брехтом, который профукал все, что вы с таким трудом скопили…
— Жена теперь смотреть на меня не хочет. Все время твердит: ты виноват, ты дурак. Я не возьму ее в Америку…
Они свернули влево и поехали по четырехрядной дороге. Ну и город! Сплошные скоростные шоссе! Кто заправляет у них в ратуше? Может, немецкий автомобильный клуб АДАК?
Тут гаупткомиссару внезапно стало ясно, что впереди в машине сидит его комиссар Лейдиг, охваченный смертельным ужасом. На его шею накинул петлю мужик — скромный и вместе с тем решившийся на крайность, к тому же, вероятно, наделенный медвежьей силой. Они свернули вправо. Дорога пошла вверх, мимо стены дома, во всю высоту которой была намалевана пивная кружка.
— Эта часть Пфорцгейма называется Хайдах. Жена не захотела тут жить, а я бы не прочь. Тут хорошо, красиво.
Как посмотреть. Городские постройки поредели. Замелькали виллы, и только после этого обозначилась цель всей гонки. Справа путников приветствовал лес. Слева тоже уютно зеленели деревья. Все было бы замечательно, если бы идиллию не нарушали беспорядочно разбросанные кубы, прямоугольники и высотки.
— Тут живет много переселенцев из России, Киргизии, Казахстана, все здесь. — Казалось, Голлер обращается к самому себе. Тойер предположил, что похититель Лейдига действовал словно во сне. Но если он проснется, будет по-настоящему опасно.
Наконец они остановились на улочке, название которой, Мариенбургерштрассе, Тойер уловил с той остротой восприятия, которую дает перевозбуждение. Название идиллическое, в противоположность бетонным глыбам, стоявшим по обе стороны улицы. Тойер увидел, как Голлер взялся за Лейдига. Загривок у переселенца из Казахстана был словно у быка. Очевидно, он связал комиссару руки, потом повозился со своей удавкой и наконец выволок полицейского из машины. В самом деле, руки заложника были связаны галстуком, какие в Гейдельберге носили работники транспорта.
— Теперь он нас не слышит, — сказал гаупткомиссар. — Это глупо, но у меня сейчас нет никакого плана…
Он умолк, так как Голлер властным жестом велел ему выходить.
— Ладно, действую по обстоятельствам. Что-нибудь да получится.
Тойеру было приказано ждать на расстоянии пяти метров, а мобильник бросить на газон.
— Теперь обеспечь нам вертолет, или твой напарник подохнет как кошка. Давай, живо! — Голлер привел Лейдига к первому дому по левой стороне и нажал на кнопку домофона. После недолгих переговоров на балкон первого этажа вышел заспанный мужчина в нижнем белье. Видно было, какой он везучий — дом в семь этажей, а жить пришлось в десяти сантиметрах от поверхности земли. Тойер не сомневался, что его парни внимательно следят за происходящим. Между родственниками разгорелся спор, в основном по-русски. Кажется, кузен совсем не желал скоропостижно уезжать в Америку.
До слуха сыщика доносились немецкие слова: «сумасшедший», «обещал», «шнапс». Еще он услышал, как позади него тихонько открылась дверца «шкоды». Он переборол в себе желание оглянуться, ведь Голлер мог насторожиться и наделать глупостей. Появились первые зеваки, пока единицы, ведь было еще шесть утра. Требовалось что-то срочно предпринять.
Тойер подошел к Голлеру.
— Сейчас все похоже на дурдом. Согласитесь. — Комиссар увидел, как туго затянута петля на шее Лейдига. Он еще никогда не сталкивался ни с чем подобным, но понял, что железная струна перережет парню горло, если сумасшедший преступник начнет ее затягивать. Что же делать?
— Он ведь говорил, что полетит со мной в Америку, когда я туда соберусь! — Голлер с негодованием показал на кузена. — А теперь отказывается. Говорит, что был пьяный. Сам я вообще не пью шнапс, для меня это несерьезно.
Кузен обратился к Тойеру:
— Полиция? — Тойер кивнул. — Хорошо, что вы в него не стреляете. В России его давно бы уж пристрелили. Он совсем свихнулся, это точно.
Перебранка между кузенами вспыхнула вновь. Без долгих раздумий Тойер ринулся вперед. Голлер вздрогнул, но тут на него насел тяжелый сыщик. За последние двенадцать часов это была его вторая атака, новый личный рекорд. Связанный Лейдиг, хрипя, упал вместе с террористом. Тойер неуклюже стукнул кулаком по голове Голлера, будто спорщик по столу. Но его противник почти не заметил удара. Примчался Штерн, Голлер справился и с ним, не выпуская Лейдига. Наконец Хафнер обеими ногами ударил водителя автобуса в живот. Голлер испустил вопль, скорее от удивления, чем от боли, но Лейдига отпустил. Штерн немедленно разогнул проволоку. Тем временем Голлер стряхнул с себя Хафнера, вскочил и помчался к балкону. Тойер метнулся за ним, но споткнулся о край тротуара.
Кузен молниеносно нырнул в дом и заперся. С поразительной ловкостью Голлер прыгнул на балкон, схватил ящик с пивом и хотел двинуть им по стеклянной двери.
— Прекрати, или я буду стрелять, — заревел Хафнер и взмахнул пистолетом. Голлер взглянул на полицейского, спрыгнул с балкона и бросился наутек. Хафнер побежал за ним, следом Штерн и Тойер. Лейдиг остался у машины — растирал шею. В самом конце Мариенбургерштрассе справа виднелся коричневый жилой куб, из которого в ранний утренний час доносились громовые аккорды «Бранденбургских концертов» Баха, слева — обнесенная забором футбольная площадка, на которой уже играли дети. Беглец повернул туда.
— Хочет взять ребенка в заложники! — крикнул Тойер.
— Пусть только попробует! — Хафнер направил оружие пониже к земле, прицелился и попал в правую ногу Голлера. Тот рухнул на землю как подкошенный.
Любопытные дети подбежали ближе.
— Что вам тут надо? — заорал на них Хафнер. — Ведь рано еще, только шесть утра. С ума сошли?
Но они говорили только по-русски.
Прошло четыре часа. После долгих телефонных переговоров с Гейдельбергом и бесед с подоспевшими пфорцгеймскими коллегами они наконец все уладили. Лейдига обследовали и нашли лишь небольшой кровоподтек на шее. Молодой комиссар по-прежнему оставался на удивление спокойным. К ним обратился местный полицейский:
— Пока вы не уехали, хочу вам сообщить, что до февраля сорок пятого это был удивительно красивый город.
— Верится с трудом, — бестактно брякнул Хафнер.
— Тут совсем неплохо, — включился в разговор второй коллега. — У нас есть театр, концертный зал и тому подобное.
Тойер уже обратил на это внимание: жители Пфорцгейма без конца подыскивали оправдания своему унылому городу. Еще раньше кто-то сообщил, что местный футбольный клуб прямо-таки создан для Второй федеральной лиги, что Пфорцгейм хоть и не настоящий университетский город, но в нем все-таки есть две высшие технические школы, что гимназия специализируется на древних языках и носит имя Иоганна Ройхлина, который родился в этом городе и среди специалистов прославился на весь мир. Наконец, их спросили, знают ли они про художника Йорга Ратгеба. Нет? Жаль — он был четвертован в Пфорцгейме.
Еще одна особенность этого города бросилась в глаза гейдельбергским сыщикам: местные жители расслаблялись, ведя унылые беседы, при этом потребляли немыслимое количество черного кофе вкупе с лаугенбрецелями и спорили о качестве выпечки у разных пекарей. Слова «пить кофе» на грубом местном диалекте звучали как «сосать кофе»; Хафнера это рассмешило больше всех.
Командир оперативной группы словно угадал мысли Тойера:
— Не желаете ли еще кофе перед отъездом? Ведь вы работали всю ночь! Мы можем принести вам брецелей. — Он показал рукой на супермаркет, плоскую бетонную коробку, где, судя по покупателям, продавались в основном русские продукты.
— Что ж, можно, — ответил Тойер. — Круассаны там есть?
Они мирно сидели на двух каменных теннисных столах перед футбольной площадкой; утреннее солнце набирало силу. Из коричневого куба теперь лился Моцарт. Четверо гейдельбержцев ели сладкие булочки, а трое местных полицейских жевали свои брецели. Большой кофейник с кофе принес благодарный кузен Голлера. Хафнер наслаждался шампанским «Пикколо».
— Ландшафт тут уникальный, — сказал командир оперативной группы Штайб (они уже познакомились).
— Три реки, — пропищал обермейстер Бишофф. — Самые хитрые едут в деревни; дома там можно купить по бросовым ценам, совсем как на чешской границе, и…
— Ладно вам оправдываться, — перебил его Штерн. — Мы ничего не имеем против вашего города!
Третий полицейский, говоривший на ярко выраженном местном диалекте (при этом, словно в насмешку, его фамилия была Никитопулос), отмахнулся:
— Ах, бросьте. Никому наш город не нравится. А мы его любим.
— Здесь ведь начинается Шварцвальд? — вежливо спросил Тойер. Его тут же засыпали кучей подробностей об этом чуде света. Гаупткомиссар подумал о Фабри.
— А название, — закончил наконец Штайб, — происходит от латинского «портус» — порт, гавань. Я еще в школе учил, что оно родственно слову «порта» — дверь, то есть дверь в Шварцвальд.
— Городу почти две тысячи лет, — несколько агрессивно подытожил Никитопулос. — Он построен задолго до того, как вы собрались под началом вашего курфюрста.
— Так-так, — дерзко возразил Хафнер. — Я и не знал, что римляне уже знали настольный теннис! — Он усмехнулся и похлопал по своему сиденью. Из жилого куба теперь неслись жизнерадостные звуки дикси. Штайб кивнул головой в ту сторону:
— Там живет любитель музыки, пенсионер, раньше служил в церкви. А в остальном тут наверху одни лишь переселенцы. По всей России у людей найдутся родственники в Пфорцгейме.
— Наш город-побратим — Герника, — похвастался обермейстер Бишофф.
Тойер решил, что пора ехать.
Лейдиг молчал почти всю обратную дорогу. Иногда он подносил руку к шее и ощупывал след от струны, постепенно наливавшийся лиловым.
— Я уж думал, он меня придушит, — пробормотал он, когда они подъезжали к Вальдорфскому кресту. Тогда впервые в истории Хафнер обнял за плечи своего вечного противника и молча предложил ему «Ревал».
— Вы ведь знаете, дома я курю лишь тайком, — произнес Лейдиг между двумя глубокими затяжками. — Теперь все изменится. Я вот думал пару часов назад: сейчас я умру, просто так умру, Симон Лейдиг, 24 ноября 1967 — 1 июня 2002. А ведь у меня нет даже собственного адреса. — Тут он зарыдал. Коллеги робко молчали.
Только в управлении они узнали от него, что, собственно, произошло. Как и было условлено, Лейдиг ждал группу на Шисторштрассе. В это время Голлер шел по Плёку домой и увидел его. Вероятно, в округе все знали, что он полицейский, — мать во всеуслышание сетовала на это каждый день, делая покупки. Так вот, Голлер спокойно подошел к нему и спросил без обиняков, не его ли он тут поджидает. Лейдиг, полагая, что таким образом ему удастся запугать вероятного преступника или даже подтолкнуть его к признанию — ведь сам вопрос Голлера уже говорил о многом, — ответил утвердительно. В следующую секунду в руках у Голлера оказалась струна, и он накинул ее на Лейдига. С удавкой на шее Лейдигу пришлось дойти до автомобиля Голлера, стоявшего на Паркгассе возле музыкальной школы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38