— Ладно. Значит, ничего не видно. Вообще ничего. В Виблинген ты тоже ездил?
Штерн утвердительно кивнул. Он в самом деле обнаружил в доме Гросройте свежие газеты, хотя…
— Сумасшедший подтирался ими, — добавил Хафнер. — А уж читал он их перед этим или нет — неизвестно.
— Как там со следами? — устало обратился гаупткомиссар к Лейдигу.
— На вилле в Виблингене есть кое-какие следы Плаз… господина фон Гросройте. Что не является большим преступлением, да это вообще не преступление, поскольку вилла принадлежит ему. Но в остальном… скудно. Практически он заходил туда ненадолго. Поиски еще ведутся. На ключе кровь Рейстера, и все. Что опять-таки ничего не значит.
Тойер закивал, слишком поспешно:
— Итак, ничего. Как говорится, пусто! Вообще ничего, ноль! Замечательно. Предлагаю отправиться по домам. Похоже, эти выходные пройдут спокойно. Хотя у нас все равно найдутся дела.
Молодежь ушла. Тойер с материнской заботой проветрил кабинет, немного походил из угла в угол, размышляя, не заглянуть ли к Ильдирим. Тут ожил телефон. Звонил один из сотрудников, дежуривших возле дома Брехта.
— Объект наблюдения не зажигал свет, и мы поднялись к нему. Брехт убит! Но мы ведь все время дежурили у дома, никуда не отлучались!
Тойер в бессилии опустил руку, державшую трубку. Потом просто положил трубку на место. Выглянул в коридор. В кабинете Шерера еще горел свет. Гаупткомиссар вошел без стука.
— Тойер, в чем дело? Мы уже уходим. Представь себе, нам пришлось иметь дело с идиотом, который в Хазенлейзере…
— Третий, этот Брехт, тоже убит. Мои парни уже ушли. Может, возьметесь? А я завтра приду пораньше, в начале шестого. Сейчас я просто с ног валюсь.
Обычно подобные просьбы вызывали язвительные насмешки коллег, но усталое, серое лицо Тойера подавило такое желание в зародыше.
— Ладно, мы займемся, — сухо ответил Шерер. — Ступай, выспись.
Сыщик поехал домой. Ему снова удалось избежать штрафной квитанции, просто повезло. Да и вообще сплошное везение — настоящая, по всем канонам серия убийств, громкое дело. К горлу подступила тошнота, но обошлось.
Ночью Иоганнесу Тойеру снились чужие галактики, которые он бороздил на своем звездолете.
12
НАБЛЮДЕНИЯ В ВЕК ПЛАЗМЫ НАРЯДУ С МАЛЬЧИКАМИ И ИХ НЕИЗМЕННО ДВОЙНОЙ ФУНКЦИЕЙ ДЛЯ ГОРОДА В ОКУЛЯР ЧЕРЕЗ КОТОРЫЙ ВЕДЕТСЯ НАБЛЮДЕНИЕ ЗАМЕТНО ЧТО СОСТОЯНИЕ КОНСТАНТНОЙ НЕКОНСИСТЕНЦИИ ПЛАЗМЫ УЖЕ ОПЯТЬ ИЗМЕНИЛОСЬ ВОЗМОЖНО ДЕВОЧКА УЗЛОВОЙ ПУНКТ ДЛЯ КОНТАКТА \parС ДЕТЬМИ МОЖНО ГОВОРИТЬ БЕЗ БОЛИ НО ПОСКОЛЬКУ ЛЮДИ ГОРОДА ДУМАЮТ УЖЕ ТЫСЯЧИ ЛЕТ \parОН УБИЙЦА \parЯ\parДЕТИ ВСЕГДА УБЕГАЮТ ПРОЧЬ Я ДОЛЖЕН ЗАВОЕВАТЬ ДЕВОЧКУ ДОЛЖЕН ПОГОВОРИТЬ ЧТОБЫ ЗАВОЕВАТЬ ВЕРНУТЬ ВЗАИМНУЮ ОТМЕНУ \parПЛАЗМА \par
Шпиц и Шмель. Так звали несчастных. Одно дело, когда твое имя провоцирует окружающих на дурацкие шутки. Но совсем худо, когда ты сидишь в патрульной машине и охраняешь человека, а того тем временем убивают. Ганс Шпиц только разок заглянул в «Эссигхаус», да и то на минутку — по нужде. Шпиц в клозете — коллеги все-таки посмеялись над этим, несмотря на кровавые события, обрушившиеся на мирный Гейдельберг. А Бернд Шмель что делал в это время? Нет, Шмель не опылял цветки клевера. Он не сводил глаз с подъезда — во всяком случае, так он утверждал. Но нашли его окурки. Он курил восточные сигареты «Нил»; по словам Хафнера, они по вкусу напоминают верблюжий помет. Какой нормальный человек станет курить такую дрянь? Злые языки утверждали, что он курит «Нил», чтобы выпендриться — мол, вот он какой. Так вот, окурки нашли, по филигранной формулировке Момзена, «вниз по Плёку», возле индийской забегаловки.
Возникает вопрос: зачем понадобилось идти по следу незапятнанных коллег-полицейских, словно они и есть преступники? Однако, как метко выразились два служителя юстиции, Зельтманн и Вернц, на первой пресс-конференции гейдельбергских органов охраны правопорядка (кстати, она оказалась международной — на нее угодил какой-то заблудившийся голландец), «в данном случае речь идет не о ложном корпоративном духе, а о… — Зельтманн взглянул на Вернца, и тот закончил фразу: — …о жизни и смерти». Так было написано в приготовленном заранее тексте. Тойер, молча сидевший рядом с ними, видел это собственными глазами.
Получилось нехорошо — он лишь утром явился на место убийства. Ребята тоже не понимали, почему он не сразу сообщил им о происшествии. Впрочем, в душе он привык, что им вечно недовольны, — и ему было безразлично. А постепенно — и вот это его пугало — он привыкал к тому, что не испытывал ужаса, когда в очередной раз смотрел на изуродованное лицо. Хотя что значит — в очередной раз? Ведь чуть раньше он ухитрился избежать этого зрелища. Но тут увидел. Брехт не был застрелен, его ударили топором в лоб и нанесли множественные раны на шее, груди и затылке. Топор валялся тут же, на месте преступления. Преступник действовал в перчатках. Никаких следов ног, несмотря на лужи крови. Так везти может только психам.
Момзен красовался в газете.
Тойер пропадал на службе.
Закончились каникулы по случаю Троицы. Город наполнялся туристами, на улицах звонко щебетали дети. Как-то гаупткомиссар столкнулся с Бабеттой; девочка его не узнала, да и как могла узнать, ведь она видела его лишь пару раз, мельком. Дважды он заглядывал к Ильдирим поздно ночью. Они занимались любовью, все было прекрасно, но до странного беззвучно. Малышка рядом видела сны. Турецкий брат снова сгинул.
Как-то раз отчаявшийся руководитель группы все-таки попенял прокурору Ильдирим, что она его подвела, отказавшись от дела. А вчера не получилось встретиться, так как Бабетте захотелось сходить в кино и…
Он сидел за рабочим столом, колдовал над картой Гейдельберга, вернее, той части города, где находится гора Хейлигенберг. Был конец недели, стояла прекрасная погода. Ребята ушли, мог идти домой и он, но его удерживало какое-то чувство долга. Плазма был единственной ниточкой к разгадке преступления. Плазма исчез. Место, где был найден ключ, помеченное красным крестиком, находилось почти на краю леса, буквально в двух шагах от культовых построек Тингштетте. Вскоре он сам стал казаться себе комиссаром из криминальных романов, всегда нагонявших на него тоску.
— Я видел своих детей в последний раз, — проговорил он в пространство, имитируя прокуренную хрипотцу Богарта, — когда у них еще росли молочные зубы. Сегодня моя дочь выходит замуж, но меня не будет на свадьбе. Как не было и тогда, когда мой сын упал в котел…
Он резко оборвал фразу, так как открылась дверь. Вошел Лейдиг:
— Я слышал ваш голос. Вы разговаривали по телефону?
— Нет, — могучий сыщик зевнул. — Ничего серьезного, я просто немножко пофантазировал. Думал, вы уже разошлись по домам.
— Я уже заглянул домой… — Эти слова были самым исчерпывающим ответом. — Мне вот что пришло в голову… Кроме Брехта в доме живут на третьем этаже супруги Голлер, а на втором — какой-то студент, которого, по сообщениям, не было…
— Поскольку он в тот день был арестован в Люденшейде с пятью сотнями любителей экстази, — добавил Тойер.
— Китайская лавка в цокольном этаже в момент преступления была закрыта. Сорок семь свидетелей подтвердили, что ее владелец находился в…
— Да-да, он альт, поет в хоре. В церкви Святого Духа, — раздраженно кивнул Тойер.
— Вообще-то альт — женский голос… — Лейдиг выглянул в окно, словно снаружи находились ответы или по крайней мере хорошие вопросы.
— Да, — согласился Тойер, — вероятно, голос у него как у ангелочка, а может, он женщина, и ему насрать на весь мир. Впрочем, речь сейчас не об этом.
О чем же тогда речь? Что им вообще известно? В конце концов, не исключено, что здесь и кроется разгадка. Может, им нужно обратить пристальное внимание на этого китайца-транссексуала? Нет, едва ли.
— Я еще не сообщил вам вот что. — Лейдиг отошел от окна, сел за свой стол и задрал ноги на столешницу. С серым костюмом он носил коричневые носки, и Тойер этого не одобрил.
— Когда вы пару часов назад отлучились в туалет, позвонил Момзен и сказал, что в Виблингене нашли много инструментов, разбросанных по всему дому, но топора среди них не оказалось. Это уже что-то.
Тойер покачал головой:
— Плазма… не смотри на меня так, это я ради экономии времени, да и имя я постоянно забываю… Короче, наш фон-барон покидает свое на редкость надежное убежище, чтобы промаршировать с топором в руке по Старому городу. Ему сказочно везет: Шпиц ушел отлить, а Шмель курит за углом свой вонючий «Нил». При этом еще каким-то образом дверь дома осталась открытой, либо Брехт, только что предупрежденный об опасности, проявил безволие и открыл ее. Он поднимается наверх, Брехт впускает его в квартиру, поскольку он, старый десперадо из Старого города, разумеется, никогда не видел Плазму в глаза. Потом сумасшедший рубит его в котлету — между прочим, почему он не стрелял, как в оба предыдущих раза? — и спокойно покидает дом. Причем Шпиц и Шмель не видят ничего странного в том, что из дома, за которым они ведут наблюдение, выходит главный подозреваемый. Или, еще лучше, оба курят «Нил» и любуются с высоты Театерштрассе на Гейдельберг… Плазма снова шагает через город, и его опять никто не видит. Он снова залезает в свое укрытие. Мы прочесали весь лес до самого Вильгельмсфельда. Где же, черт побери, он прячется?
— Можно я вас немного помучаю? — вежливо спросил Лейдиг.
— Валяй.
— Ладно, допустим, укрытие — это фактор. Но не исключено, что в остальном разгадка настолько банальная, что нам даже в голову не приходит. Предположим, Гросройте изменил внешность. Побрился, может, даже обрил наголо голову, ведь мы не обнаружили на месте преступления ни волоска.
— Один нашли, — возразил Тойер. — Мой. У меня падают волосы. Возможно, скоро за ними последуют и зубы.
— Он переоделся в другую одежду… — Лейдиг игнорировал безумные речи шефа, и правильно делал. — Возможно, у него был выбор. Ведь он сумасшедший, а у них все возможно. Топор он принес в безобидном пакете — скажем, в синей сумке из «Икеи». Да и с наружкой все объяснимо: один отлучился в туалет, другой в самом деле отошел на пару шагов от машины — покурить. Так ведь бывает. А дверь старая и, по словам жильцов, не всегда хорошо запирается.
— Ну допустим, — кивнул Тойер. — Да я и сам мог не до конца ее закрыть.
— Он поднимается наверх. За всеми своими жертвами он какое-то время следил и знает, что и как. Он не спешит, выжидает. Потом стучит. Брехт лишь чуточку приоткрывает дверь, но этого достаточно. Плазма рывком распахивает ее и наносит удар. Брехт падает без сознания. Тогда он его добивает. После чего уходит. Шпиц и Шмель думают, что из дома просто вышел кто-то из жильцов, либо они снова отлучились покурить… Тем временем темнеет. Кстати, Плазма мог переждать час-другой и в квартире. И вот он уже идет по улицам — спокойно, не привлекая к себе внимания, ведь он прекрасно знает город и выбирает наименее людные места.
— А мотив? — капризно спросил Тойер. — Какой мог у него быть мотив? И почему выбраны именно эти трое мужиков? Ведь их объединяло лишь одно — связь с одной и той же бабой.
Лейдиг серьезно посмотрел на него:
— Кто сказал, что он остановится на этом? Либо он уже давно каким-то образом пронюхал про эти амурные дела и считает, что век плазмы, помимо прочего, отличается неразборчивостью в любовных связях. И он хочет спасти мир, помешав распространению блуда.
— Почему же в третий раз он не стал стрелять?
— Кончились патроны. Не смог купить новые.
Тойер оперся обеими руками на стол:
— Ты сам-то веришь тому, что сейчас тут наплел?
Лейдиг покачал головой:
— Не очень. Но Момзен непременно убедит себя, что так оно и было. И мало что изменится, если впоследствии окажется, что мы были правы и в городе произойдут новые убийства.
— Хорошо бы все на этом и закончилось, — вздохнул Тойер. — Ведь у Людевиг больше нет любовников, и убийца, кто бы он ни был, добился своего. Если Плазме снова повезет, мы никогда его не найдем. Но еще вероятней, что настоящий убийца прикончил его и спрятал труп. Что он опередил нас и первым отыскал бедного сумасшедшего. И немудрено, нас только ленивый не обскачет.
— Теперь возьмемся за супругов Голлер, — продолжал Лейдиг. — Они переселились на историческую родину из Казахстана, причем неплохо устроились. У Голлера надежная работа — он водитель автобуса на одном из городских транспортных предприятий. Некурящий, непьющий. Весь вечер оба провели у телевизора. Вообще ему под силу совершить такое преступление, но жена клянется, что он все время был возле нее. Да и зачем ему убивать соседа?
Они помолчали. Через некоторое время Лейдиг посмотрел на часы и сказал, что пойдет домой.
— Что, мамаша заснула? — бестактно спросил Тойер, но молодой комиссар уже скрылся за дверью. Иногда минуты летели быстро, иногда медленно. Вот только что для него лучше, могучий сыщик так и не понял за свои пятьдесят с лишним лет. Так и двигался по жизни рывками.
Он побрел домой. На мосту, соединявшем Старый город с Нойенгеймом, остановился и посмотрел на Гейдельбергский замок. Озаренный оранжевым светом, замок парил над лабиринтом улиц. Взгляд сыщика переместился вглубь, за величественное сооружение. Лес скорее угадывался, чем был виден. Там во мраке вьется улочка, и, когда по ней едешь, трудно избавиться от ощущения, что ты свернул не в ту сторону. Если проявить терпение и проследовать по всем изгибам, попадешь в Шлирбах, чьи огни горели дальше за рекой. Странный уголок города, просто скопление построек без четкого центра. Квартал крупной буржуазии, где живут богачи. Но вырос он все равно не на месте. Многие виллы месяцами находятся в тени, а некоторые вообще не видят солнца. Люди живут в лесу и все-таки под постоянный грохот железной дороги и монотонный гул трехполосного шоссе, ведущего в Неккаргемюнд. В этой части родного города Тойер всегда ощущал дискомфорт и подавленность и не мог представить себе ничего ужасней, чем оказаться в Шлирбахе парализованным, взаперти ждать собственного конца. Вилла примостилась на склоне;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38