Ильдирим встретила его в городе, тогда он волновался и, очевидно, хотел передать какое-то послание неизвестной женщине, а о чем, мы не знаем. То есть он изменил своему привычному поведению, установившемуся за десяток с лишним лет. Вопрос — почему? Зато в одном он не меняется: по-прежнему говорит и пишет про убийства. И он знает про эти преступления. Возможно, читает газеты, прежде чем употребить их на подтирку. Но возможно также, а по мнению многих, и весьма вероятно, что сумасшедший даже не понимает смысла прочитанного. Врачи считали его безобидным, однако именно в этом вопросе они нередко ошибаются. Он — не типичный преступник, но поскольку хрестоматийный подозреваемый парализован и беден, да и в конечном счете у него почти безукоризненная репутация, речь идет только о Плазме. Я и сам пока что верю…
— Вот пример того, как устроен мир, — процедил Фабри и рыгнул. После четырех огромных бутербродов он съел большую порцию мюсли с орехами, лесными ягодами и тростниковым сахаром. — Люди не в силах допустить, что истина — всего лишь истина, и ничего более. Они сочиняют складные версии, делают из сумасшедшего какого-то демона. Лучше бороться с демоном, чем ничего не делать…
— Вчера ты утверждал прямо противоположное.
— Согласен. Но оба высказывания верны. Если только понять, что истина прекрасна сама по себе, тогда и версия, которая ведет к истине, должна быть красивее других. Если это понять.
— И ты это делаешь? — спросил Тойер немного нервно. — Здесь, в столовой? Всегда?
— В моем доме шесть столовых. И ем я повсюду. Хочешь, я испеку оладьи?
Могучий, а теперь еще более отяжелевший сыщик Иоганнес Тойер явился на работу почти минута в минуту. Улицы были свободны, а водить машину ему нравилось все больше. Но на службе он вдруг понял, что все валится у него из рук. С одной стороны, со всех сторон на него сыпались поздравления с героической поимкой Голлера, с другой — его по-прежнему никто не слушал. Лейдиг сидел на больничном. Хафнер выведен из строя — началось расследование в связи с применением огнестрельного оружия. Штерна просто щадили, а искали по-прежнему Плазму.
Гаупткомиссар поговорил с Ильдирим — та, нервничая, потребовала, чтобы он помог ей найти линию поведения, отличную от линии Момзена, но Тойер и сам бродил в потемках. В конце концов он поступил так, как привык поступать в последнее время: неофициально созвал вечером свою группу и с большой неохотой пригласил Ильдирим.
Девять часов вечера, духота и дождь. Тойер высунулся в окно мансарды и подставил голову под дождевые струи. В дверь позвонили. Группа начала собираться. Сыщик, не предлагая никому кофе или чего-нибудь покрепче (он позвал всех не в гости, а на рабочее совещание), с нетерпением ждал, когда она будет в полном составе. Потом взял слово:
— На мой взгляд, вот в чем главная трудность. Плазма, скорее всего, мертв. Серия убийств, вероятно, закончилась. Когда-нибудь, — он вспомнил свой собственный приказ, — Гросройте найдут, вернее, найдут его труп. Доказать его вину с полной достоверностью нам никогда не удастся, но, за неимением лучшего, дело будет закрыто. И благодаря нашей тупости убийца выйдет сухим из воды. Мы должны еще раз начать все сначала, с нуля…
Ильдирим перебила его:
— Я уже слышать об этом не могу, но дело обстоит именно так. Плазма скрылся, исчез, а истолкование его странных сочинений…
До сих пор хозяин квартиры ловко ухитрялся избегать прямого обращения к прокурору. Он просто не знал, как к ней обращаться — на «ты» или на «вы».
— Спрашивается, могли такое написать душевнобольной убийца? — сказал он. — Мы не подумали о том, мог ли человек с нездоровой психикой, одержимый убийственными фантазиями, написать нечто подобное, если бы стал свидетелем убийства. И ведь он хотел передать записку с очередным сочинением какой-то женщине. Не так ли?
Об этом случае молодые помощники гаупткомиссара уже не помнили, и Ильдирим снова рассказала, как возвращалась из Управления по делам молодежи и стала очевидицей этой сцены.
— Я не утверждаю, что женщина, которую Гросройте увидел в городе, и есть убийца; возможно, она вообще не имеет никакого отношения к нашему расследованию. Но не исключено, что она похожа на женщину, причастную к преступлениям. Единственное, что нам точно известно, — то, что Гросройте воспринимает мир совсем иначе, чем мы. — Шеф группы стукнул кулаком по столу. — Нам нужно еще раз поговорить со свидетелями. Мы как-то слишком поспешно завершили тот этап следствия. Я не исключаю, что наиболее вероятна все-таки версия с любовниками…
— Рогатый супруг… — Лейдиг с глупым видом теребил бордовый галстук-бабочку. — Он же в прошлом левак, сидит парализованный в инвалидном кресле…
— Вот я и говорил… — Тойер не закончил предложение и в гневе удалился в туалет: смущенные коллеги слушали шум его струи, затем он спустил воду, вымыл руки и вернулся в гостиную, — …что это могла быть женщина.
— Вы этого еще не говорили, — просипел Хафнер.
— Значит, говорю теперь.
Ильдирим засмеялась чуть-чуть некстати:
— Пожалуй, в истории немецкой юриспруденции не найдется ни единого случая, когда женщина оказалась бы наемным убийцей. По-моему, женщины способны убить разве что ядом или злым языком, уж никак не пушкой.
— У нас в Германии никогда не бывало и массового убийства в школе. Теперь же пожалуйста, притом самое крупное в Европе. — Тойер был оскорблен. Но потом поймал взгляд Ильдирим, просивший прощения, и у него потеплело на сердце. Одновременно возобновились и муки совести.
— Завтра мы еще раз проверим перемещения средств на счете рогоносца, и насрать мне на Зельтманна. — В устах Лейдига, с его благовоспитанностью китайского медиевиста, это смачное выражение прозвучало особенно убедительно. — Я просто заявлю, что здоров; надеюсь, это примут как должное.
— Но если это ничего не даст? — возразил Штерн. — Мы ведь уже просматривали все распечатки.
— Тогда я сам у него спрошу! — вскричал Хафнер. — Сделаю это абсолютно приватно, в нерабочее время, поговорю с ним не как с инвалидом, а как с нормальным мужиком. Тут он все и расскажет… Что, неужели нет пива? — Вероятно, этот вопрос давно крутился у него на языке, и наконец момент показался ему подходящим.
Не желая расстраивать своего подчиненного, Тойер молча кивнул в сторону кухни.
— Возможно, деньги тут ни при чем, — размышлял он дальше, — какая-нибудь женщина могла ему помочь и по другим мотивам…
— Ха-ха, какая баба втрескается в парня, у которого ниже пояса ничего не работает? Да еще так сильно втрескается, что пойдет ради него на два убийства? — вскричал Хафнер, как раз вернувшийся с пятью бутылками. Позже Тойер установит, что его комиссар успел за несколько секунд высосать на кухне шестую бутылку. — Ни одна не сделает этого даже ради хрена с дубинку, а тут что? Что же это за баба такая?
— Проститутка.
Ильдирим произнесла это как само собой разумеющееся, но с тем большим изумлением все повернулись к ней.
— Да, проститутка, — подтвердила она.
Хафнер ради приличия расставил бутылки на журнальном столике, но как-то нечаянно получилось, что к нему они оказались ближе всего.
— Чего ради? — возразил он. — Что взять с такого калеки? Зачем он ей сдался? Нет, эта версия никуда не годится!
Почти деликатно, как слабоумному, ему объяснили, что оплата может ориентироваться на самые разные потребности, а не только на физиологию. Хафнер упрямо стоял на своем:
— Значит, если я и так от случая к случаю, а в последнее время и вообще… — По-видимому, у него были веские причины не договаривать.
Тойер вцепился в эту идею. Вполне возможно, и даже весьма вероятно. Проститутка, замученная клиентами, может найти себе беззащитного, беспомощного импотента и полюбить его. Да, полюбить.
А ведь ради любви чего только не сделаешь! Он посмотрел на Ильдирим и мучительно ясно осознал, что толика этой истины относится и к ней, что, пожалуй, она не сможет любить его долго, если он будет все время желать ее как женщину. Словно угадав его мысли, она отвела глаза. Старший гаупткомиссар волевым усилием взял себя в руки.
— Остаются две проблемы, — сказал он. — Убийство Танненбаха и, соответственно, фамилия клиента, записанная в журнале регистрации.
— Наверняка она вымышленная! — Хафнер уже сильно окосел. Вероятно, успел где-то тяпнуть шнапса, а может, у него постепенно сдавала печень.
— Ясно, что вымышленная, Томас. — Вывести Штерна из себя было нелегко, но сейчас это произошло. — Но во-первых, это мужская фамилия.
Шеф благодарно кивнул.
— Во-вторых, вот так, из любви, не совершают несколько убийств, — продолжал он.
— В-третьих, Плазма… прошу прощения, господин фон Гросройте, исчез, — холодно добавил Лейдиг. — А еще ассистентка окулиста сообщила, что на прием записывался мужчина. Впрочем, позвонить мог и Людевиг в инвалидном кресле.
Штерн неодобрительно покачал головой:
— И что дальше? Вечером на прием вместо записавшегося Бенедикта Шерхарда является женщина — мол, мой муж не успевает к назначенному времени, а у меня тоже проблемы со зрением… Как раз такие номера у Танненбаха не проходили, он просто отсылал людей.
— Почему бы и нет? Откуда она вообще могла знать об этом? — Лейдиг выпрямился. — А как вам такой вариант: «Ваша помощница, вероятно, неправильно поняла меня. Я француженка, Бенедикт Жерар».
Тойер уставился на него, потом хлопнул себя по лбу с криком «А-а!». Снова хлопнул по лбу, выхватил из-под носа у Хафнера одну бутылку — все пиво тем временем перекочевало на его край — и попытался сделать глоток, не откупорив бутылку.
— Когда убийца ушел, окулист еще был жив, и он сорвал со стены постер с видом Парижа.
— Интересно, почему вместо этого он не схватил со стола телефонную трубку? — спросила Ильдирим.
— Штекер был отключен, — взволнованно воскликнул Штерн. — Воткнуть его в розетку, набрать номер и поговорить умирающему Танненбаху было уже не под силу.
— Да у него уже не было челюсти, — грустно добавил Тойер.
— Вот еще что… — Хафнера терзали сомнения, это было видно невооруженным глазом, только непонятно, какие: может, он просто прикидывал, не осудят ли его, если он выпьет еще бутылочку… Впрочем, как тут же выяснилось, его сомнения носили профессиональный характер. — Пару недель назад я побывал у глазного, потому что у меня стало двоиться в глазах.
Лейдиг оглушительно захохотал, но его никто не поддержал.
— Я прошел там подробное обследование, мне прямо в глаз залезли, а после я получил что-то вроде кухонного полотенца, глаза вытирать, потому что текли слезы.
— Ах… — Штерн был тронут.
— Из-за механического раздражения, — огрызнулся Хафнер, — ничего личного. — Тут он замолк.
Тойер безуспешно пытался открыть пиво хафнеровской зажигалкой. Никогда ему это не удавалось; все умели, а он нет. Его страшно бесило, что ему никто не помог.
— Замечательный случай из жизни, мой молодой коллега! Вот только сейчас нас интересуют не байки на медицинскую тему, а…
— Подождите, я вам помогу… — Ловким движением руки Хафнер открыл бутылку и протянул ее шефу. Обезоруженный, тот буркнул:
— Большое спасибо.
— Я вот что хотел сказать, — продолжал Хафнер. — Ведь он мог бы написать записку. Хотя бы на обрывке бумаги. По-моему, у врача всегда лежит ручка в нагрудном кармане халата.
Тойер уже забыл про пиво.
— Из приемной якобы ничего не пропало… А имел ли труп при себе карандаш или ручку?
Лейдиг не преминул вставить маленькое философское замечание — мол, вряд ли труп может что-то иметь, но Штерн его перебил:
— Нет, я не припомню, чтобы в отчете криминалистов упоминались какие-либо письменные принадлежности. Но завтра я проверю.
Тойер почувствовал — уже горячо. Через считаные секунды его охватил охотничий азарт:
— Понимаете, чем дело пахнет? У Рейстера взяли ключ, который был потом найден в лесу. Не где-нибудь, а возле Тингштетте, где всякие шизы занимаются оккультными делами. А теперь, похоже, выясняется, что у Танненбаха забрали ручку. Если ее тоже найдут на Тингштетте, это будет твердая улика. Тогда дело приобретет совсем другую окраску! Штерн, что там с проверкой ребят из социальной службы, которые ухаживают за Людевигом? Ты должен был этим заняться.
— Я забыл, — прошептал Штерн.
— Так-так, ладно. — Могучий сыщик напряженно обдумывал ситуацию. — Завтра или в ближайшие дни я взгляну на шлирбахский ларчик с сокровищами… Еще обязательно надо искать ручку или карандаш…
Ильдирим покачала головой:
— У нас нет никого, абсолютно никаких резервов, чтобы еще искать в лесу ручку. Все силы по-прежнему брошены на поимку Гросройте. Ваши коллеги замучили мою Бабетту, ее едва не стошнило от усталости. Они все-таки поверили ее свидетельству и теперь обшаривают строительные площадки в Берггейме, жаль только, что строится целый район, довольно обширный. Спрятаться там можно где угодно, вариантов тысячи…
— Новый центр Гейдельберга, — с гордостью, хоть и неточно, заявил Хафнер. — Город у железной дороги.
— Значит, искать придется нам самим, — буркнул старший гаупткомиссар. Затем он подошел к книжной полке, чуточку покопался и наконец нашел то, что искал.
— Вот, Хафнер, это карта пешеходного маршрута «Вокруг горы Хейлигенберг»… Нам точно известно, где бегун обнаружил ключ?
— Место обозначено на карте у нас в кабинете, — ответил Штерн.
— О'кей, Штерн, тогда бери с собой и эту карту; завтра первым делом обозначь на ней место находки. Теперь скажите, помнит ли кто-нибудь из вас, как определить центр хреновины неправильной формы?
— Хреновины! — радостно засмеялся Хафнер. — Хреновины!
— Плоской фигуры! — заорал на него шеф. — Перестань паясничать!
— Хреновины! — ликовал его отуманенный алкоголем сотрудник.
Тойер решил не обращать на него внимания:
— Я имею в виду, что Тингштетте по форме напоминает яйцо. На его тупом конце орали когда-то нацисты, на остром по краям сидели другие наци…
Ильдирим встала и раздраженно спросила:
— К чему все это? Я спрашиваю:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38