Один из них нес тяжелый капающий мешок.
Круземарк покидал станцию едва ли не последним. Он пошептался несколько минут со священником, а светловолосая девушка брела все это время за ними, как зомби. Все попрощались друг с другом, будто добрые пресвитериане [Пресвитериане – от греч. «старейшин». Последователи протестантской церкви кальвинистского направления, возникшей в период Реформации в Англии и Шотландии во второй половине 16 в. Составляли умеренное крыло пуританизма.] по окончании службы. Пройдя на расстоянии вытянутой руки от меня, Круземарк направился по пустой платформе в направлении пригорода.
Глава сорок пятая
Круземарк вошел в тоннель и быстро зашагал по узенькой дорожке. Это была явно не первая его прогулка по лабиринтам подземки. Я дал ему дойти до первой лампочки, а затем тронулся следом, шаг в шаг, бесшумной тенью в своих ботинках на каучуке.
Стоит ему обернуться – игра проиграна. Следить за человеком в тоннеле – все равно что выслеживать клиента по делу о разводе, лежа под кроватью гостиничного номера.
Приближение поезда к центру предоставило мне, наконец, возможность, в которой я нуждался. Грохот набегающего экспресса возрос до железного крещендо, и я бросился бежать сломя голову. Рев поезда перекрывал все звуки, 38-ой калибр был у меня в руках. Круземарк ничего не услышал.
Последний вагон промелькнул мимо и одновременно исчез и старик. Он был от меня менее, чем в десяти ярдах, и вдруг исчез. Как я ухитрился потерять его в тоннеле? Еще пять широких шагов, и я увидел открытый дверной проем – что-то вроде служебного выхода, – Круземарк уже поднимался по металлической лесенке, прикрепленной к задней стене.
– Стой! – Я держал «смит-и-вессон» обеими руками и надежно, вытянув руки вперед.
Круземарк обернулся, моргая в тусклом свете.
– Энджел?
– Повернись лицом к лестнице. Положи обе ладони на перекладину над головой.
– Не глупите, Энджел. Давайте все обсудим и…
– Шевелись! – Я перевел дуло пониже. – Первая пойдет через коленную чашечку. Будешь ходить с тростью до конца жизни.
Круземарк сделал, как было сказано, и уронил свой кожаный саквояж на пол. Я шагнул к нему и быстро обшарил сверху донизу. Он был чист. Вынув из кармана куртки браслеты, я защелкнул один на его правой кисти, а другой на перекладине, за которую он держался. Он уставился на меня, и я с силой ударил его по губам тыльной стороной левой ладони.
– Гнусный подонок! – Я ткнул ему под подбородок дуло своего 38-го калибра, вынуждая откинуть голову назад. Глаза у него обезумели, как у дикого жеребца, попавшего в ловушку. – Я бы с удовольствием выбил твои мозги на стену, грязная свинья.
– Ты что, с ума с-сошел? – пробормотал он.
– Я-то?! Ты чертовски прав. Я сошел с ума, еще когда ты натравил на меня своих бандитов.
– Ты ошибаешься.
– Херня! Каждое твое слово – кусок дерьма. Может, пересчитать тебе зубы, чтоб ты вспомнил? – Я улыбнулся ему, обнажив временную работу дантиста. – Как это сделали твои «торпеды» со мной.
– Я не знаю, о чем ты говоришь…
– Наверняка знаешь. Ты подставил меня, а теперь пытаешься спасти свою задницу. Ты лгал с первой же минуты, как я тебя встретил. Эдвард Келли – имя фокусника елизаветинских времен. Вот почему ты выбрал его вместо псевдонима – вовсе не потому, что оно нравилось твоей дочери.
– Да, похоже, знаний у тебя прибавилось.
– Я проделал кое-какую домашнюю работу. Подтянул себя по черной магии. Так что отбросим сказки о том, как гувернантка подсунула твоей дочери карты Таро, когда та едва вылезла из пеленок. Все это твоя работа. Это ты – дьяволопоклонник.
– Глупо, если бы я им не был. Князь Тьмы покровительствует сильным. Тебе самому следует молиться ему, Энджел. Ты поразился бы тому, сколько добра это может принести.
– Добра? Вроде того, что вы сделали с ребенком? Где вы похитили малыша, Круземарк?
– Никакого похищения не было, – он злобно улыбнулся. – Мы заплатили за маленького ублюдка наличными. Одним ртом на пособие меньше – лучше для налогоплательщиков. Ведь ты тоже налогоплательщик, Энджел, верно?
Я плюнул ему в лицо. Я никогда не поступал так ни с кем.
– Рядом с тобой и таракан – Божья тварь. Я ничего не чувствую, наступая на таракана, но наступить на тебя было бы удовольствием. Начнем сначала: я хочу узнать о Джонни Фаворите все. Всю подноготную. Все, что ты когда-либо видел или слышал.
– Что с того, что ты этого хочешь? Ты не убьешь меня. Ты слишком слаб. – Он вытер плевок со щеки.
– А мне и не понадобится убивать тебя. Я могу уйти отсюда и оставить тебя висеть. Как ты думаешь, когда тебя найдут? Через пару дней или через пару недель? Можешь развлекаться, считая проходящие поезда.
Круземарк слегка посерел, но продолжал блефовать.
– А какой тебе в этом прок?… – Остаток фразы поглотил рев очередного поезда.
– Возможно, добавит мне приятных воспоминаний, – заметил я после того, как он прошел. – А когда я проявлю свои пленки, у меня останется и кое-какая память о тебе для домашнего альбома. – Я поднял повыше желтую кассету с пленкой, чтобы он хорошо ее разглядел. – Мой любимый снимок – тот, где ты трахаешь маленького толстяка. Может, я даже закажу увеличить его для себя.
– Ты блефуешь.
– Неужели? – Я показал ему свою «лейку». – Я отснял две кассеты по тридцать шесть кадров. Как говорится, все здесь, черным по белому.
– Там недостаточно светло для фотосъемок.
– Для пленки «трайэкс» достаточно. Вижу, фотография не входит в число твоих увлечений. Те снимки, что посочнее, я повешу на доску для объявлений в твоей конторе. Газеты тоже получат от них удовольствие. Не говоря уже о полиции. – Я повернулся, собираясь уходить. – До скорого. Почему бы тебе не начать молиться дьяволу? Может, он придет и освободит тебя?
Презрительная ухмылка Круземарка сменилась гримасой глубокого беспокойства.
– Энджел, погоди. Давай обговорим все это.
– Именно это мне и нужно, хозяин. Ты говори, а я послушаю.
Круземарк вытянул свободную руку.
– Отдай мне эту пленку. Я расскажу тебе все, что знаю.
– Ну нет, – рассмеялся я. – Вначале спой. Если песенка мне понравится, ты получишь пленку.
Круземарк потер переносицу и уставился на грязный пол.
– Ну хорошо. – Его глаза прыгали вверх-вниз, как йо-йо, следя за тем, как я подбрасывал и ловил в ладонь пленку. – Впервые я встретил Джонни зимой тридцать девятого. Был канун Сретенья. Праздновали в доме у одной особы – имя не имеет значения, ее нет в живых уже лет десять. Она жила в особняке на Пятой авеню, возле того места, где строят этот гадкий музей Франка Ллойда Райта. [Райт, Ф. Л. (1869-1959) – американский архитектор, применявший методы инженерии в архитектуре. Известен разработкой интерьера в музее Гуттенхейма (1946-1956).] В те времена дом ее славился своими балами – типа тех, что задавала миссис Астор и прочие. Но, как мне стало известно, большая бальная зала использовалась только для ритуалов Старой Веры и Шабашей.
– Черной Мессы?
– Иногда. Я не посетил там ни одной, но у меня были друзья, которые посещали их. Впрочем, вернемся к вечеру, когда я встретил Джонни. Он с самого начала произвел на меня впечатление. Молодой, лет девятнадцать-двадцать, – а было в нем что-то особенное. Чувствовалось, как сила струится из него подобно электрическому току. Я никогда не видел таких живых, как у него, глаз, а повидал я их немало.
Я познакомил его с моей дочерью, и они сразу приглянулись друг другу. Она уже превосходила меня в «черном искусстве» и сразу распознала в Джонни это «нечто». Его карьера лишь начиналась, и он жаждал славы и богатства. Силы у него уже хватало в избытке. Я наблюдал, как он вызывает дух Люцифуг Рофокаль в моей собственной гостиной. Это очень сложная процедура.
– И ты думаешь, я все это проглочу? Круземарк оперся спиной о лесенку, поставив одну ногу на нижнюю перекладину.
– Проглотишь или выплюнешь – мне плевать. Это правда. Джонни влез туда гораздо глубже, чем посмел это сделать я. То, что он проделывал, могло свести с ума обычного человека. Он всегда хотел большего. Он хотел всего. Вот почему он и заключил договор с Сатаной.
– Договор о чем?
– Обычная сделка. Он продал душу за то, чтобы стать звездой.
– Бред!
– Это правда.
– Нет, чушь, и ты это хорошо знаешь. Ты еще скажешь, что он подписал этот контракт кровью?
– Я не знаю подробностей. – Высокомерный взгляд магната выражал нетерпеливое презрение. – Принимая посвящение, Джонни провел полуночный час в одиночестве, в церкви Святой Троицы. Не следует шутить над этим, Энджел, особенно над силами, которые тебе неподвластны.
– Ну хорошо, допустим, я поверил: Джонни Фаворит заключил сделку с дьяволом.
– Его Величество Сатана поднялся из бездны Ада. Наверное, это было величественное зрелище!
– Но продажа души – рискованная затея. Вечность – слишком большой срок.
Круземарк улыбнулся, и его улыбка походила скорее на злобную гримасу.
– Тщеславие, – бросил он. – Джонни грешил тщеславием. Он вздумал перехитрить самого Князя Тьмы.
– Каким образом?
– Ты должен понять: я не ученый, я лишь верующий. Я посещал ритуалы как свидетель, но не смог бы объяснить магическую суть посвящений или смысл недельной подготовки к ним.
– Ближе к делу.
Не успел он продолжить, как его прервал экспресс, направляющийся к центру. Я следил за ним, но он выдержал мой взгляд и, быстро прогоняя в уме свою историю, не выдал себя ни малейшим жестом, дожидаясь, пока мимо промчится последний вагон.
– С помощью Сатаны Джонни очень быстро стал знаменитым. По-настоящему знаменитым. За одну ночь он попал в заголовки газет, а через пару лет разбогател, как Крез. По-моему, успех вскружил ему голову. Он поверил, будто источник силы в нем самом, а не в Хозяине Тьмы. А вскоре Джонни и вовсе принялся хвастать, что нашел способ увильнуть от выполнения своего обязательства по сделке.
– И ему это удалось?
– Он попытался. У него была порядочная библиотека, и он отыскал некий полузабытый ритуал в рукописи какого-то алхимика времен Возрождения. Ритуал касался трансмутации душ. Джонни пришло в голову поменяться с кем-либо психическим кодом. То есть, стать изначально другой личностью.
– Продолжай.
– Что ж, ему понадобилась жертва. Некто его возраста, родившийся под тем же знаком. Джонни нашел молодого солдата, только что вернувшегося из Северной Африки, откуда тогда прибывали наши первые раненые. У парня было новехонькое демобилизационное медсвидетельство, и он праздновал канун Нового года. Джонни выбрал его из толпы на Таймс-сквер. Он опоил его в баре наркотиком, а затем отвез к себе. Там и состоялась церемония.
– Что за церемония?
– Ритуал трансмутации. Мэг ассистировала ему. Я был свидетелем. Джонни снимал номер в «Уолдорфе», там он всегда держал свободную комнату для исполнения обрядов. Горничные считали, что он занимается в ней вокалом.
Окна были завешаны темными велюровыми шторами. Солдата раздели, уложили спиной на резиновый мат и привязали. Джонни выжег пентакль у него на груди. По углам комнаты дымились на жаровнях ароматические воскурения, но запах горелой плоти был намного сильней…
Потом Мэг вынула из ножен кинжал, – девственный, ни разу еще не побывавший в деле. Джонни благословил его на иврите и на греческом, произнося незнакомые мне молитвы, – я не понял там ни слова. Закончив, он омыл лезвие в алтарном пламени и сделал глубокие надрезы поперек сосцов солдата. Окунув кинжал в кровь паренька, он начертил им круг на полу рядом с телом.
Затем снова прозвучали заклинания, которых я не понял. Хорошо помню запахи и пляшущие тени. Мэг пригоршнями бросала в огонь химикалии, и языки пламени становились то зелеными и синими, то фиолетовыми и розовыми. Это завораживало.
– Похоже на цирковое представление. Что случилось с солдатом?
– Джонни съел его сердце. Он вырезал его так быстро, что оно еще билось, когда он пожирал его. Это было концом ритуала. Может, он и в самом деле заполучил душу парня, хотя для меня он по-прежнему остался Джонни.
– Какой прок ему от убийства солдата?
– Он задумал при случае скрыться из виду и затем «всплыть» в качестве солдата. Он давно уже прятал в тайнике деньги. Предположительно, Великий Сатана не должен был почувствовать разницу. Но, к сожалению, ему не удалось замести следы. Его отправили за океан раньше, чем он успел это сделать, а существо, что вернулось домой вместо него, не помнило даже собственного имени, не говоря уже о заклятьях на иврите.
– И тут в игру вступила твоя дочь.
– Верно. Прошел год, и Мэг потребовала, что мы помогли ему. Я выложил деньги для подкупа доктора, и мы высадили Джонни на Таймс-сквер в канун Нового года. Мэг настояла на этом. Это было «начальной точкой», – последним местом, которое запомнил солдат, прежде чем Джонни опоил его.
– Что случилось с телом?
– Они расчленили его и скормили куски охотничьим собакам в моей деревенской псарне.
– Что еще ты помнишь?
– Пожалуй, больше ничего. Разве что шутки Джонни. Он высмеивал свою жертву, говорил, что бедняге здорово не повезло. Его послали, чтобы завоевать Оран, и кто же, в конце концов, подстрелил его? Долбаные французы! Это казалось Джонни очень забавным.
– Так это был Оран! – Схватив Круземарка за рубашку, я ударил его о лесенку. – Как звали солдата?
– Не знаю.
– Ведь ты был в той комнате!
– Я не знал об этом ничего до самого ритуала. Я лишь свидетельствовал.
– Ну так тебе сказала об этом дочь!
– Нет, не сказала. Она сама не знала. Это входило в магию ритуала. Только Джонни мог знать настоящее имя жертвы. Кто-то, кому он доверял, должен был хранить для него эту тайну. Он запечатал жетоны солдата в древнюю египетскую каноническую вазу и отдал ее Мэг.
– Как она выглядела?! – Я едва не придушил его. – Ты видел ее хоть раз?
– Много раз. Мэг держала ее у себя на столе. Она была из алебастра, белого алебастра, с трехглавой змеей на крышке.
Глава сорок шестая
Я торопился. Плотно прижимая 38-ой калибр к ребрам магната, я отомкнул браслеты и засунул их в карманы куртки.
– Не шевелись, – предупредил я, отступая к открытому проему и направляя револьвер ему в живот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28