Не стесняясь, посмотрела на царя. Ее крупная, почти обнаженная, грудь вздымалась ровно, как у спящей, и при каждом вдохе мерцали лазуриты великолепной огранки.
– Знаешь, в чем твоя прелесть, Нингаль? Ты обладаешь необычным даром – появляться именно тогда, когда я в тебе нуждаюсь.
– О, это не сложно, поверь, когда искренне служишь своему господину, – отвечала жрица.
– И ты знаешь, что нужно мне сейчас?
– Как я могу знать! Ты – сын Набопаласара, избранника богов, сам избранный богами. Разве я посмею сказать, что знаю тебя? Но я могу догадаться.
– И поэтому ты здесь?
– Да, мой царь. Со мной ты можешь поговорить, о чем пожелаешь. Я люблю вести беседы, но умею и слушать. Но… это не все…
– Ты что-то задумала, жрица?
– О, мой господин! Я всего лишь о тебе забочусь. Эй! – воскликнула Нингаль, обращая свое лицо к темной галерее. – Войди сюда!
В покои впорхнула девочка. На вид ей было не более десяти лет. Довольно высокая для своего возраста, тоненькая, с огромными черными глазами и шапкой кудрявых волос, едва достигающих плеч, в пряди которых были искусно вплетены цветки граната.
Нингаль протянула руки и сняла с ее хрупких плеч плащ из белой шерсти с пурпурным орнаментом по краю. Девочка была обнажена, лишь узкая повязка стягивала ее бедра. Она поднялась на мыски и, вытянув вверх руки, повернулась, демонстрируя свою гибкую голую спину с узкой бороздой позвоночника, маленькие ягодицы, золотистые, словно мякоть дыни. Подняла тонкую ногу, повернулась снова и снова.
Перед глазами Навуходоносора проплывали узоры, которыми было испещрено ее тело. Золотая голова собаки на короткой цепи, казалось, слишком для нее тяжела. Оскаленная пасть лежала точно между двух сиреневых сосков, вокруг которых были нарисованы символы Шамаша..
– Она хороша, – проговорил царь.
– Тебе нравится? – на губах Нингаль снова заиграла улыбка.
– Прелестное дитя.
– Мой царь, вчера она прошла обряд принесения в жертву девственности. Теперь она принадлежит Гуле, но, как и все мы, она – твоя.
'. – Иди сюда, маленькая жрица, – Навуходоносор улыбнулся девочке. – Ложись, – он похлопал ладонью по шелковому покрывалу. – Ты чего-нибудь хочешь? Ты голодна?
Девочка ничего не ответила. Зарылась головой в подушки и то ли рассмеялась, то ли всхлипнула. Плечи ее поднялись и опали.
Нингаль спросила:
– Мой царь, что велишь ты мне? Захочешь, останусь. Повелишь уйти – уйду.
Зрачки Нингаль сузились. Она уже теперь знала, что он ответит.
– Какому роду принадлежит этот ребенок? – спросил Навуходоносор.
– Она не слишком знатная. Но Гуле она нужна. Такие, как она, созданы для того, чтобы дарить плотское наслаждение.
Нингаль поклонилась и скрылась в галерее. Она не зря носила на себе изображение собаки. У нее были отменное чутье и отличный слух, присущие этому животному. Остановившись в глубокой тени, она прислушалась. Ждать пришлось недолго.
До ее настороженных ушей долетел шорох, потом еще один, какая-то возня, глубокие вздохи мужчины. Нингаль ждала. Раздался крик, приглушенный плач ребенка, стоны царя и, наконец, его утробный рев, который не услышал бы только глухой.
Нингаль удовлетворенно вздохнула и прикрыла глаза. В глубоком синем небе еще мерцали звезды.
Глава 5. ЖРИЦА ИЗ БОРСИППЫ
Борсиппа просыпается рано. В сущности, по-настоящему она никогда не спит. Вдоль главных улиц горят факелы, на стенах и башнях перекликаются часовые.
Как раз во время третьей стражи жрице-прорицательнице приснился странный сон. Она открыла глаза и долго смотрела в темный потолок, не расцвеченный даже туманными лучами Сина, что в своей барке уплыл неизвестно куда.
Женщина попыталась вспомнить сон, но на ум приходили лишь какие-то разрозненные картины. Уже вовсю шли приготовления к празднованию нового года, и у нее самой прибавилось забот. Но то были заботы все больше частного характера.
Завершались часы третьей стражи. В северном единственном окошке висел мрак. Она поднялась с ложа. На буковом столике горел светильник, там же стояли сосуды с водой, черным пивом и трехдневным пальмовым вином. Бронзовое зеркало с ручкой филигранной работы, украшенной драгоценными камнями, отражало языки золотого пламени, мерцал лазурит, украшавший гребни.
Жрица хотела пить, взглянуть на себя, осуществить свои планы – всего хотела. Она была горда и тщеславна, в общем, как и подобает женщине ее сословия.
Широкая полотняная рубашка, в которую она была одета в этот час, доходила до пола, но в разрезах просматривались стройные ноги с изящной татуировкой – повторяющимся растительным орнаментом. Черные волосы, словно плащ, укрывали спину, душистой грудой лежали на плечах. Жрица в полной мере осознавала свою красоту, но, глядя в зеркало, все чаще замечала углубляющиеся морщины меж бровей, у носа и губ. И ее это злило.
Пока она еще могла скрыть изменения под слоем грима. О том, что будет дальше, думать не хотелось. На цыпочках жрица выскользнула из комнаты. Миновав темную прихожую, она отперла дверь.
Высокая глухая стена окружала территорию храма; главные ворота, украшенные изразцами, были надежно заперты. Покой храма охраняли мощные фронтальные башни. А напротив ворот, словно зеркальное отражение, возвышались такие же строгие башни, охранявшие вход в целлу Набу.
Статуя бога покоилась в глухой нише и была видна со двора. В этот час божество спало, и жрица-прорицательница не смела приблизиться к целле.
Рядом с главным святилищем храма находился вход в зал, где хранились ладья и колесница для торжественных новогодних процессий. И уже совсем скоро мудрый Набу, сын Мардука и Царпанит, писец Таблиц Судеб, отправится в Вавилон с большой праздничной процессией.
Жрица скользнула к бассейну для омовений. Теплая, прогретая дневным солнцем вода, приятно ласкала кожу. Живой свет факелов, закрепленных на стенах, отражался в глади воды и, разбившись от прикосновения женских пальцев, рассыпал на черной поверхности причудливую клинопись.
Она запрокинула голову и так долго глядела в небесный океан, усеянный звездами, что едва не потеряла себя в этой безумной выси.
Неожиданно вода в бассейне колыхнулась, словно кто-то посмотрел на нее из темноты и с плеском ушел под воду. Женщина отпрыгнула. Отсюда уже не был виден отраженный свет факелов.
С сильно бьющимся сердцем она вновь подняла взгляд к небу. Скатилась звезда, словно серебряная монета, за ней – другая, с длинным, золотым хвостом… Жрице захотелось увидеть Набу, немедленно, в этот жуткий час.
Бесшумно ступая, она приблизилась к целле. Там, внутри, тьма была столь непроницаема, что светильники у ниши со статуей едва теплились, сдавленные со всех сторон черными бархатными пластами мрака. Исполненная благоговения, женщина уже собралась войти, но внезапно остановилась. Снова пришло смутное воспоминание о сне.
Непонятные шорох и хруст раздались за спиной, и в это же мгновение она поняла, что ниша пуста, статуи божества нет, она исчезла, испарилась! Жрица отпрянула, прижавшись спиной к стене. Мелькнула тень по левую руку и нырнула в густую тьму каменного двора. И тут прорицательница увидела такое, что заставило ее окаменеть.
Над храмом величественно проплывал Набу, держа в руках грифель и табличку. Его одежды раскинулись в полнеба, а волосы и борода свивались в кольца, тянулись лентами горизонтально земле, подобно густому туману. С босых ног божества капала медвяная роса, а его уста источали вино и пенное пиво. Вслед за ним, привязанный к бороде, ступал дракон его отца Мардука.
Призрак рос на глазах, и вот он уже закрыл собою все видимое пространство. Созвездья мерцали все так же, словно не было преграды их свету. Очередная хвостатая звезда надрезала небо и нырнула в небытие. Набу остановился, потом резко ушел вверх. Дракон пустился за ним, отталкиваясь лапами от звезд.
Жрица зажмурилась, а когда открыла глаза, в небе алела звезда Нергала, приносящая несчастья.
А предсказания прошлого года! О, все жрецы в страхе пали ниц, когда вокруг луны появился ореол. Син приговаривал Вавилон к страшным бедам, ведь произошло это в месяц аяру, а древние говорят так: умрет царь, а сын его не займет трона отца своего.
Страшный вопль тогда поднялся в храмах. Жрецы ждали кончины царя, правда, говорили об этом шепотом – во дворце не должны услышать. Но прошел целый год, а Навуходоносор жив и правит.
– О, Набу! Сжалься над всеми нами. Упроси отца своего о милости к возлюбленному городу, Городу царей, Вратам бога, Вавилону!
Прорицательница засеменила в свое жилище. Ох, неспроста Набу вылетел из целлы в канун нового года. Что-то должно случиться, вот только хорошее или дурное?
Жрица Гулы вошла в нишу. Красная дверь ее дома была приоткрыта, но она не обратила на это внимания. Она размышляла, стоит ли рассказать верховному жрецу о том, что произошло ночью? В прихожей было темно. У порога дрожал слабый огонек. И тут до ее ушей донесся приглушенный вскрик. Жрица схватила светильник, подняла над головой.
– Кто здесь? – громко сказала она.
Ее решительный тон не предвещал ничего хорошего ни человеку, ни духу, притаившемуся в потемках.
– Кто бы ты ни был, я тебя не боюсь! Выходи сам, или я отыщу тебя!
Из угла шагнула девочка-прислужница с длинными, нечесаными волосами, ниспадающими на ее худые смуглые плечи. Она дрожала и всхлипывала, в больших испуганных глазах стояли слезы, блестевшие, словно диаманты.
– Кто ты такая? – гневно спросила прорицательница. – И что ты делаешь здесь, в моем доме?
– Я – Малка, из горных районов. Меня привезли сюда недавно. Я видела тебя, госпожа, а ты… ты меня помнить не можешь.
– Тебя привезли в Борсиппу солдаты?
– О, нет, госпожа! Меня продал за долги мой отец. Я разлучена со своей семьей.
– Твои родители мушкенумы?
– Да, госпожа. Они очень бедные люди. Наша семья арендует клочок земли у одного влиятельного человека. Плата за участок и так высока, а тут вдруг хозяин потребовал проценты сверх уплаченного. У нас большая семья. Боги наградили моих родителей многочисленным потомством, а вот как его прокормить, не сказали. Мои сестра и брат уже отданы за долги, а самый старший служит в армии царя. Он лучник. Он уже был ранен и надеется получить собственный участок. А у родителей осталось еще пятеро малышей.
– Так что ты делала в моем доме?
– Я принесла тебе свежей воды, госпожа, – подобострастно поклонилась девочка.
– Что ж, это хорошо. – Прорицательница откинула назад черные волосы прислужницы, посмотрела на ее обнаженное тело. – Тебе сколько лет?
– Недавно сравнялось тринадцать.
– Тринадцать. – Жрица поставила светильник на полку. – Тебя, видно, и вправду не кормили. Знаешь, я влиятельна. Я многое могу. Ты боишься меня?
– Да… – еле слышно прошептала невольница.
– Не слышу!
– Да, госпожа, – девочка склонила голову.
– Это хорошо. Мне кое-что нужно.
– Что?
Жрица рассмеялась.
– Потом скажу.
Девочка обняла себя за плечи, закрыла набухшие, зреющие соски. Глаза жрицы блеснули.
– Как, ты говоришь, тебя зовут?
– Малка, госпожа.
– Так вот… э-э-э… мне нужна горячая ванна. Ступай! И пусть нагреют полотенца. Чего ты ждешь? Живо!
Девочка рванулась с места.
– Стой! – воскликнула жрица. – Теперь ты будешь прислуживать мне. Каждую ночь.
– Да, госпожа.
Жрица махнула рукой. Оставшись одна, она вошла в спальню и улеглась на ложе. Было душно. Она лежала на спине, раскинув руки, согнув ногу в колене. На губах ее блуждала смутная улыбка. Для этого был повод – у жрицы созрел план, осуществить который теперь имелись все шансы.
Она думала о верховном жреце Эсагилы, Варад-Сине, внимание которого привлекла на прошлых празднествах. Она ведь сразу поняла по его глазам, что сумеет добиться своего. Мужчинам только кажется, что они могут что-то скрыть. На самом деле они – развернутый свиток. Нужно обладать пустыми мозгами, чтобы не суметь их прочесть. Она все поняла и даже кое-что предприняла, чтобы подогреть интерес Варад-Сина.
В храмах толстые стены, и это второе заблуждение. На самом деле, все прозрачно. И жрица из Бор-сиппы знала, о чем говорил Варад-Син, ложась спать и вставая с зарей, кого принимал в своих покоях; она даже знала, что верховный жрец встречался со жрецом-помазывателем, давним другом, и в частной беседе речь велась о ней.
Минул год. Она намеренно не встречалась с Варад-Сином, но время от времени ему напоминали о ней.
Скоро пред нею предстанет прекрасный Вавилон. Но теперь она поведет себя по-другому. На этот раз верховный жрец Эсагилы окажется у ее ног.
Она была честолюбива. Положение в храме давно перестало удовлетворять эту красивую алчную женщину. Она жаждала власти. А связь с таким влиятельным человеком, к мнению которого прислушивается сам царь, давала возможность возвыситься. Возвыситься самой и возвысить своего сына.
Это было самое большое ее желание. Она не воспитывала своего сына… С ранних лет Уту-ан был Отдан в многодетную семью, где узнал строгость и много несправедливости, но по протекции матери мальчик начал обучение в Доме табличек в Бор-сиппе. Она же и оплачивала уроки.
Она наблюдала со стороны, как сын взрослеет, как меняются его лицо, тело. И вот перед ней уже не мальчик с пушком на розовых щеках, а юноша с темной щетиной на острых скулах. Теперь у него красивые длинные руки с рельефными мышцами и четкими руслами вен, кудрявые волосы, жесткие, словно грива жеребца. А глаза, как у женщины, – ее глаза.
Всем остальным обликом он напоминал своего отца, которого никогда не знал и которого, если бы не это поразительное сходство, она бы и сама давно забыла. Конечно, она любила его, но связь была слишком краткой, чтобы нести о ней память сквозь годы: всего-то ночь на ложе, где смешивались запахи двух тел.
Однажды она поймала себя на мысли, что видит в сыне мужчину. Она, взрослая женщина, в полной мере могла оценить его набирающую силу красоту и привлекательность.
Во время одной из встреч, в зеленых зарослях сада, она притянула его к себе и стала целовать затяжными глубокими поцелуями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32