Она поставила две глиняные кружки и подтолкнула их раскрытой ладонью, точно они упирались, Ламассатум поманила ее, что-то шепнула на ухо. Девочка расцвела улыбкой.
– Пиво отличное, господин, – сказал карлик. – Даю на отсечение голову, что так оно и есть. Попробуйте! Выпьете все и еще попросите! А сейчас будут и фрукты, и свежий хлебушек, и… – он многозначительно поднял кверху указательный палец, – молодая газель.
– Да, но нам сказали, – начал Адапа.
– О, во имя божественной четы! Чего только не болтает человеческий язык! Господин платит, а золото требует уважения. Я скоро вернусь.
Он взял девочку за руку и потащил за собой. Она упиралась и, изворачиваясь на ходу, колотила мужчину по спине и дергала за волосы. Выглядели они странно: почти одного роста, но такое разительное отличие было между ними! Грубое сложение карлика и нежная, дурманящая мимолетность детства в тонком теле девочки – неотесанный камень и хрупкая лилия. Влюбленные проводили странную пару долгим взглядом.
– Адапа, – спросила Ламассатум негромко, оглядываясь на дверь, – у тебя хватит денег расплатиться?
– Не волнуйся, – отозвался он. – Сейчас мы как следует перекусим.
Толстяк, действительно, вернулся очень быстро, нагруженный снедью. И выглядел он иначе. Теперь на нем было длинное платье, подпоясанное кушаком, рукава, доходившие до локтя, украшали махровые кисти, а запястья охватывали браслеты из потемневшего серебра.
– Вы наши гости, – говорил он все с той же зубастой улыбкой. У него был багровый нос с расширенными порами, тяжелый подбородок и маленькие глазки под навесом бровей. – О, мой бог, какие только люди не забредали под эту кровлю! Ах! И всех, поверьте, всех привечал этот дом. Сегодня здесь тихо, а вчера… что творилось вчера! Настоящее веселье!
Толстяк говорил нараспев, ловко расставляя тарелки. За раз он притащил столько, словно у него было десять рук. Ламассатум принялась за еду, а Адапа, прищурившись и пощипывая подбородок, глядел на карлика.
– Супруга Мардука отправилась на поиски своего мужа, и скоро они вместе придут обратно в город. А вы, я вижу, бежите общества?
Карлик с хитрой улыбкой уставился на Адапу.
– Почему ты так решил? – спросил юноша.
– Ну, – тот пожал плечами, – я немножко знаю жизнь. Весь Вавилон сейчас собрался у храма Мардука и на Дороге процессий. А прибавьте к этому приезжих, которые прибыли со всех концов страны. Тьма народу, давка, богатые колесницы, статуи богов! Великолепие! Такое только раз в году и увидишь. А вы почему-то здесь.
– Скажи-ка, а кто хозяин этого заведения? – Адапу уже начал раздражать болтливый уродец, и он отвернулся, наливая себе пива.
– А зачем тебе, господин? – карлик насторожился.
– Оказывается, это тайна?
– Нет, почему! Имя этого почтенного господина написано над входом. На память. А самого его уж нет как нет, ушел в Страну без возврата.
– А кто же тут всем заправляет? Не ты ли?
– Нет, нет, – карлик замахал руками. – Куда мне! Здесь главная госпожа. Да вы видели, ее! Она вас встретила.
Адапа поперхнулся, а Ламассатум зашептала ему на ухо:
– Я же говорила, что это старуха!
Карлик придвинулся к Адапе, обдав кислым запахом.
– Это гостеприимный дом, – доверительно проговорил он. – И если вы хотите уединения, мы рады оказать эту маленькую услугу.
Он поклонился и, поводя плечами, направился в боковую комнату, скрытую за занавеской. Из синего сумрака комнаты выглядывал громадный пес.
Еда была на удивление хорошо приготовлена. Оказалось, что Ламассатум умеет пить пиво. Они снова очутились в своем мире, где не было ничего важнее улыбки Ламассатум. Даже храп спящего толстяка за соседним столом и игра в кости не тревожили их.
Когда вновь появилась девочка, их не удивил ни ее таинственный вид, ни новый богатый наряд. Наверное, здесь у всех была страсть к переодеваниям.
– Идите за мной, – сказала она, и влюбленные последовали за этим милым ребенком.
Они миновали два узких прохода и оказались возле узкой, темной лестницы, ведущей на второй этаж. Ступени взвизгивали на разные голоса, так что пройти здесь незамеченными было просто невозможно. Девочка несла масляную лампу, от которой по стене крались уродливые тени. Она спотыкалась, путалась в длинном подоле и охала, балансируя свободной рукой. Дорогие шелковые ленты украшали ее волосы.
– Осторожно, здесь очень шаткие ступени, – проговорила она, обернувшись, и свет лампы выявил блеск ее удлиненных глаз. – Мы почти пришли, Госпожа! – позвала она. Сейчас же отворилась боковая дверь.
– Идите сюда, – проскрипел уже знакомый голос. – Отдай им лампу, моя прелесть.
Чадящая лампа немедленно оказалась в руке Ламассатум, и быстрые легкие ножки побежали вниз.
– Идите сюда. Заходите, – в приоткрытой двери стояла старуха, так напугавшая Ламассатум час назад. – До вечера эта комната ваша. Вас не потревожат.
Старуха, как змея, выскользнула на лестницу и закрыла дверь. В последний миг девушка рассмотрела на шее старухи золотого быка с рогами, образующими полумесяц – символ Сина.
– Странное место, – сказала Ламассатум.
– Да нет же, – Адапа улыбнулся, забрал лампу и переставил на стол. – Ты заметила запертые двери, мимо которых мы проходили? Это не постоялый двор. Караваны здесь не проходят и крупные храмы удалены. Это место для таких, как мы с тобой.
– А старуха?
– Обычная сводня. Вряд ли она способна заколдовать нас с тобой. Хотя, – он привлек девушку к себе, поцеловал медленным, влажным поцелуем. Она закрыла глаза, она хотела тепла, его ласки, счастья, которым можно обменяться, как прозрачной слюной и слезами, – всего хотела.
В маленькой комнате не было окон, на оштукатуренных стенах в пантомиме двигались темные тени с сиреневой подкладкой. На полу лежали чистые циновки. Постель занимала половину комнаты. А на стене (Ламассатум взглянула мельком; она рассмотрит потом, когда, обессиленный, Адапа уснет, уткнувшись в ее плечо, а она будет лежать на спине, стараясь отделаться от грустных мыслей и ощущения скорой беды), на растрескавшейся штукатурке распростер крылья дракон. В некоторых местах куски штукатурки отвалились, но главное – у дракона были невозможные, всевидящие темные глаза, и он улыбался.
Сюда не доносился шум города, встречавшего богов на Дороге процессий. Предстояло бракосочетание Мардука и Царпанит. Изображая их, к алтарю подойдут царь и верховная жрица, и духи шумеров осыплют их лепестками. За стенами дома мерцали каналы, ветер проносился сквозь сады, было много воздуха и солнца, а здесь горела лампа, и взлетал дракон, и в этот самый миг она поняла, что семя Адапы достигло цели.
Глава 20. ВОЗВРАЩЕНИЕ
Навуходоносор щурился на ярком солнце. Его облекли в прекрасное и легкое одеяние, но на душе было тяжело. Царь быстро шел по мозаичному полу, где на солнце то и дело вспыхивали слюдяные плитки. Левая рука словно онемела от долгого сдавливания, и царю это непривычное ощущение доставляло беспокойство. Он был рад тому, что новогодние празднества заканчивались. В приемной зале его с почтением встретили придворные и жрецы. Да, было время, когда он любил их всех, но теперь любовь стала осмотрительнее. В последнее время Навуходоносор предпочитал думать о своем народе, о своих крестьянах и воинах, но не о ближайшем окружении.
Воздушные анфилады залов сменяли друг друга, повсюду царило великолепие. Гирлянды роз и лилий украшали дворец. Кричали павлины, веера их ярких хвостов раскрывались меж толп приближенных. Царь был подобен грозовой туче, им восхищались. Здесь, в этих залах, уже не было видно напольных узоров – множество ног ступало по шлифованным плитам, и блеск драгоценностей соперничал с блеском глаз прекрасных, капризных женщин. Звучали голоса и музыка, сливаясь в гармоничный хор.
Навуходоносор вошел в передний зал с рельефными дверьми. В этот час они были закрыты, столбы солнечного света, пересекаясь, падали из узких окон над входом, резные пятна света рассыпались полукругом на полу. У боковой стены, там, куда не дотягивались горячие щупальца солнца, на возвышении стояло кресло с искусной резьбой.
С двух сторон, как глыбы черного камня, возвышались нагие африканцы с открытыми светильниками в руках. Пламя трепетало, пульсирующие оранжевые пятна скользили по лицу сидящей женщины. Ее глаза, обведенные тушью, скрывались в тени, и такие же резкие пятна теней лежали у носа, скул, повторяли очертание карминовых губ. Волосы, черные, как вавилонская ночь, закрывали виски, спускаясь ровной волной до плеч. Головной убор мерцал драгоценной россыпью, откликаясь мерцанию камней на алебастровой груди.
На ковре у ее ног сидели жрицы храма Мардука, юность которых подчеркивала совершенную красоту верховной жрицы. Они с веселым смехом кормили павлинов, прожорливые птицы хватали куски на лету.
Навуходоносор остановился в перекрестии солнечных лучей. Жрица со спокойной улыбкой встала ему навстречу. На ней было облегающее полупрозрачное платье с дымчатым шлейфом. Спускаясь с возвышения, она осторожно ставила ступни, словно шла в холодной воде по каменистому дну, и контуры ее тела светились в пламени.
– Приветствую тебя, мой царь, – произнесла она. Голос отразился от сумеречных сводов зала. – Я готова к священному бракосочетанию, к тому, что обязана буду обеспечить на предстоящий год плодородие и богатство стране.
– Тогда идем, – сказал Навуходоносор.
Жрица молча поклонилась. Входные двери царского дома раскрылись прямо в синее весеннее небо. Царь и жрица вышли на неширокую площадку, ограниченную с двух сторон резными рельефными колоннами. Пестрая толпа придворных высыпала следом.
Щурясь на ярком солнце и ни на кого не глядя, они спустились по пологой лестнице. Во дворе их ждали колесницы. Фаланги гвардейцев обеспечивали порядок и охрану высоких особ. Роскошная процессия двинулась к Воротам богини Иштар: носилки жен царя, колесницы придворных, удобные повозки жрецов. В небе не было ни облачка. Солнце жгло. Поднялся сухой ветер. Кони, впряженные в колесницу царя, всхрапывали и задирали головы, и было видно, как вспухли вены на бронзовых руках возницы.
Навуходоносор обернулся. Позади следовала колесница верховной жрицы. При ярком свете дня она была так же прекрасна. Женщина улыбнулась царю. На ветру взлетали пряди ее волос, и прозрачная накидка наполнялась горячим ветром. Жрица была несказанно прекрасна. Навуходоносор отвернулся. Во всем был привкус пепла.
Тысячи людей бежали к Дороге процессий. Шествие со статуями богов возвращалось в Вавилон по суше. Дорога, которой не было равных, вела от Дома новогоднего праздника к Воротам Иштар. Гигантские толпы народа собрались здесь. Статуи богов везли на большой украшенной колеснице в Вавилон, красу царства, по дороге длиной пятьдесят гар. Стены ее были покрыты рельефами и изразцами. По небесному фону навстречу счастливым богам шли священные животные Иштар – львы с золотыми гривами. Дорога была устлана известняковыми плитами и, по краям – плитами из брекчии с алыми и белыми прожилками. Отовсюду летели букеты цветов, и казалось, что кони ступают по яркому ковру.
Ворота, украшенные снизу доверху кирпичом в голубой глазури, с фигурами быков и змеевидных драконов Мардука, раскрылись. Показалась роскошная процессия за городскими стенами. Навстречу колеснице богов выехала царская колесница. По обе стороны смолкли музыка и шум, и в наступившей солнечной, знойной, голубой тишине зазвучала молитва Навуходоносора:
– О мои боги, Набу и Мардук, когда вы торжественно въезжаете в Вавилон по этой дороге, пусть ваши уста изрекут обо мне доброе слово! Перед вами хожу я во дни моей жизни до самых далеких дней, пусть не состарюсь я и пребуду всегда в здравии тела и веселье сердца!
Крики ликования, восхваления богов и царя поднялись над стенами Дороги процессий, и отдельным рокочущим эхом полетели к городским окраинам. Теперь грандиозное шествие двинулось вдоль стен дворца до Эсагилы, чьи монументальные башни виднелись над храмовыми стенами. Вавилон бурлил, а над городом безмолвно возвышался зиккурат, равных которому не было в целом свете.
Сильный сухой ветер дул на необъятной равнине. Тучи опустились ниже и потекли быстрее, наискось, к далекому, ровному, точно меч, горизонту. Вокруг, и в небе и на земле, была пустота, заползающая в душу, крик и мучительный стон ветра. Хлопали полотнища шатров и палаток, пламя костров, невидимое в резком свете дня, металось и гудело. Здесь, в этом краю, не было теней. Безумное солнце выскакивало из-за горизонта, чтобы простоять в зените, как всевидящее око, до сумерек, и алым, раскаленным шаром покатиться в страну мертвых. Люди Авель-Мардука не были истощены физически – хватало еды и питья. Но принц все чаще замечал взгляды воинов, направленные вдаль, в необъятность, пустоту, где затеряешься, пропадешь, станешь выть с ветром, как неприкаянный дух. Молчаливая тоска была в этих взглядах. Равнина сковывала волю, выпивала по капле жизнь войска, и Авель-Мардук с каждым днем замечал все большие перемены.
Папирусы, приходящие из Вавилона, лишали принца покоя, вселяли такую тревогу, что он не мог спать по ночам. Идину удалось убедить Авель-Мардука, что отходить сейчас – преждевременно, что нельзя оставлять Хаттушаш, не свернув ему шею. Да, царь хеттов мертв, но есть преемник. И не пройдет и нескольких лет, как непокорный народ вновь восстанет, и вновь окрасятся кровью воды Галиса.
Третьего дня под стенами Хаттушаша сошлись оба войска. Жестокая была битва, но хетты понесли куда больший урон. Рука Вавилона сильна, и будет так во веки, пока стоит державный Вавилон перед лицом верховного законодателя Мардука. Так думал принц, глядя на сражение с кургана, где бесновался ветер… Вавилон уйдет из этого пустого края только с победой.
Теперь Авель-Мардук сидел у стола, облокотившись о тяжелую деревянную столешницу. Длинное платье с глубоким вырезом, без рукавов, подчеркивало красоту его атлетического тела. Волосы были скреплены драгоценной заколкой и покоились на спине, словно сложенные крылья летучей мыши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32