- А ей - беда! Года через два он добился своего - развел он её с мужем. Да, забыла тебе сказать - он тогда считался перспективным портретистом, его везде приглашали, все его знали, как молодой, подающий надежды талант. Впрочем, кем бы он тогда был - очередным Налбадяном? Так вот, развел он её все-таки с мужем, но встречи их, как были урывками, так и остались. Он к ней не решается переехать, а она к нему тем более - мама у него болела. Она всегда болела после того, как её муж, какой-то бывший нэпман умер.
Бедный Йорик, так она его тогда стала называть, очень боялся не столько за здоровье своей матери, сколько её истерик, поэтому и не решался жениться на Лили. Она-то этого не понимала, когда разводилась. Матери его не нравилось и то, что Лили старше была и то, что она балерина - то есть актриса. А у них в роду что-то уже было связано с актрисами. То ли его отец с актрисой семье изменял, то ли дед... Сама знаешь, как там раньше было обыкновенная история из ещё дореволюционной России. В общем, судила о Лили вдоль и поперек, на каждый её шаг реагировала и все припечатывала своим якобы, знанием жизни. А что она знать то могла - норная женщина была, норная.
- То есть как это? Как фокстерьер?
- Не знаю я ничего про собак, но про жизнь людей много поняла за последние годы. Норная женщина это та, что в норку всегда стремиться. Убогость. Пусть и богатая будет, а все равно всего боится. И хочет ограничить свой мир домом, запасами, ничего как мышка, иль сурок какой, не видеть. Но, высунув нос из норки, все разнюхивать опасность, и судить, судить, так, словно все и вся на её норку претендуют. И более ни у кого никаких интересов нет.
- Знаешь, что может быть сравнимо с грехом у буддистов - христианские грехи у них лишь ошибки, но причиной ошибок считают страх и отсутствие тяги к познанию. Сказано в Дхаммападе: "Но грязнее всего грязь невежества, худшая грязь. Избавившись от этой грязи, вы будете свободными от грязи". Норная женщина, по твоему выходит, та, что сконцентрировала в себе причину всех христианских грехов. - Продолжая смотреть на колыхание прибрежной воды, как загипнотизированная, Виктория закурила и замолчала.
- Не знаю я ничего про твой буддизм, - дернулась Вера, но кажется мне, есть нечто общее закон какой-то, что даже выше религии, по которому все действуют. Один одну линию гнет, другой другую. Стремиться вроде к одному, а получает противоположное, потому как линия, за которую ухватился такова. Вот и Лили, как бы не гнула, а все одно - промаялась она с ним ещё года три и снова замуж вышла. А он снова её развел через год - покоя не давал. Да и любила она его. Но как развел, нанял матери, чтобы на нем не зацикливалась, домработницу. Этакую девку без щиколоток и запястий, как Лили её охарактеризовала.
- Без чего? - задумчиво глухо отозвалась Виктория.
Они сидели ну кромки водохранилища между жарким небом и холодной землей на пластиковых креслах, подставляя лица солнцу.
- Без щиколоток и запястий. - Повторила Вера.
- Без щи?.. - Виктория вытянула ногу. Вроде щиколотка была на месте. Даже страшно стало, а вдруг я поправлюсь, и вот так припечатают.
- Это не про тебя, сколько б не весила. - Отмахнулась от неё Вера, это про тех, кто встает в этой жизни, словно тумба на дороге. Вот я об такую же тумбу даже свои Жигули разбила.
- Ты водишь машину?
- А... - отмахнулась Вера с досадой, - это ещё задолго до психбольницы было. Поставили тумбу перед аркой, я думала, что я её объеду: отъехала и, как пошла слева, так и разбила правую фару. Нет, думаю, я тебя все-таки обойду, показалось мне тогда, что машина между стеной арки и тумбой все-таки пройти должна. Просто все дело в сантиметрах. Но они так тонко все рассчитали, когда её ставили! Я уже без фар осталась, но все равно думаю, а что если на полной скорости разогнаться, резко повернуть и попробовать её на одной половине колес. Слава богу, сосед в тапочках выскочил: Вера, Вера, кричит, остановись, может ты не в себе? Я в окно, говорит, наблюдаю, как ты планомерно свою машину бьешь!
Я как представила, как это из окна выглядело, так и расхохоталось. Машина что?.. Ее все равно на свалку пора, но и я ведь разбиться могла! Во - какие они - эти женщины без щиколоток и запястий... Тумбы! И у них дальше, как у меня с этой тумбой пошло. Даже, вроде, отвлекаясь на эту домработницу, мать ему не дала ни жениться, ни уехать, ни квартиру ему разменять, чтобы одному жить. Они у него в мастерской встречались. Украдками. Представляешь, какого это для взрослой женщины? Да ещё для такой, как Лили, которую все хотят. А у неё зациклилось - ни о ком думать не могла - все к нему тянулась. А тогда-то сама знаешь - моральный облик, проработки на всяких собраниях, нельзя было так - не замужем быть. Все осуждали её, что живет с мужчиной вне брака, в гастролях заграницу отказывали. Затюкали совсем. Даже подруги. Сама знаешь - скажут что-нибудь вскользь, а как бритвой полоснут. Но Лили плакала по ночам в подушку, а виду не показывала - все терпела. Уверенна была - любит он её, и она его, только вот мать им мешает соединиться. А тут уж и сорок ей стукнуло. На пенсию пора выходить, у балерин она вообще в тридцать пять была. Куда уходить, чем заняться?.. Трудный период у неё был, но вдруг мать её бедного Йорика умирает.
Казалось бы - вот оно: счастье! Пусть и через смерть. Знаешь, как я наблюдаю даже своих знакомых - родители очень часто жить нормально своим детям не дают, недаром появилась такая легенда, об этом... как его... детей своих пожирающем. Как его звали-то?
- Зевс, Сатурн.
- Во-во. Вот и у него так было. Сожрала она то, что породила без остатка, и даже после её смерти он не мог восстановиться. А когда умерла она - вроде можно стало пожениться, но Йорик опять не может. Оказывается, та домработница, что без щиколоток и запястий, ребенка от него ждет. Можешь себе представить состояние Лили?! Десять лет ему отдала, и не просто десять, а ведь же самых драгоценных для женщины лет! Все там было - и попытка самоубийства и слезы и радости и нарочитые измены... Но любили же друг друга, любили!
Все равно победила та, что как тумба встала посередине и не сдвинуть дороги нет. А Лили же никогда поклонниками не была обделена. Вот ей и сейчас где-то около восьмидесяти, а мужики от неё все равно балдеют. Хотя и не сексуально, а так... чисто эстетически. Но кто его знает, что есть что. Вот и получилось у неё естественно, что едва он женился на своей домработнице, как Лили поплакала, да тоже замуж вышла. А эта Нюша сразу его в ежовые рукавицы взяла - женские портреты все из дома выкинула, на всякие вечеринки там ходить запретила. Он как женился - нигде не показывался. Разрешила рисовать ему лишь тем, кто точно заплатит конкретно и сразу - а это были заводы, заказывающие своих передовиков производства, да и только. А эти же - элита наша артистическая - за то, что позировала, деньги не платила, зато потом их портреты можно было на выставке выставить - опять же имя себе наработать. Но ей-то весь этот долгий процесс не объяснить. Он и в выставках участвовать перестал. Ты себе представляешь, как она его опустила?.. А ведь уверенна была, что дурь из его головы выбила. Я тебе и передать не могу, что я испытала, когда Лили мне это рассказывала - ведь мой муж не лучше был, чем его жена. И какая же мука объяснять непонимающему!.. - Вера выпила залпом бокал красного вина и, даже не притронувшись к остывающему шашлыку, продолжила:
- Ну да ладно. Сравнения здесь не уместны. Не пускала она его никуда. Даже пейзажи рисовать не позволяла - считала это дело блажью. Все контролировала, а он почему-то сломался. Лили говорила, что когда денег ей не хватало, она заставила его сдать свою мастерскую и в его трехкомнатной квартире в спальне уголок ему для мольберта отгородила, и если пачкал что красками - орала. Сама находила заказы, чтобы делал с фотографий портреты, или фотографии ретушировал. И это ему, когда-то живописцу, не знаю как гениальному, но высокого класса, представляешь какого было!
- То есть как? Как он мог ей это позволить?!
- А потому что тумба была непробивная! А он-то человек тонкой структуры, разве ж такой её боксерский удар выдержит?
- Развелся бы.
- Но раньше ведь как было: что не так - можно попросить, чтоб мужа на партийном собрании разобрали, на суд общественности его поведение вынести. Не знаю я, этого ли он боялся, или не этого, а может, и ребенка с такой-то боялся оставить. Но прошли годы - вдруг встретился с Лили на улице, и все у них опять закрутилось. Поехали они в дом отдыха Ясная Поляна в тайне от его жены, но он с собою пятилетнего сына взял, иначе бы его она не пустила. Приехали туда, а там карантин. Все желтухой болеют.
- Что?! - Воскликнула Виктория и изумленно уставилась на Веру.
- Карантин там объявили, а что?
- В "Ясной Поляне" и желтуху?!
- А что? Там желтухи быть не может? - Вере показалось, что подруга продремала весь её рассказ, и неожиданно очнувшись, не поймет, о чем идет речь. А Виктория, спокойно пережевав кусок шашлыка, запив его вином, откинулась на спинку пластикового кресла, вдруг начала говорить, словно никому: - По всей деревне у калиток стояли трехлитровые банки с желтой жидкостью - это брали суточный анализ мочи у каждого её жителя. Проезжала телега и, все банки забирали. Купаться в канале было нельзя, пить воду из колодца нельзя, да и в деревню заглядывать было нельзя. В пансионате почти никого не было. Все кто успел - сбежали. Человек пять, кроме меня с отцом, ещё попались в этот карантин, как в ловушку. Скука. Но у пастуха был конь. Пастух пил со сторожем пансионата, потому что ему нечего было делать - всех коров то ли угнали на карантин, то ли забили. Не помню я. Но верховую езду на том коне я осваивала с утра до вечера. Да... была там одна балерина. Я помню. Она постоянно разминалась перед корпусом. Неужели это была Лили?!
- А мальчика помнишь?
- Но мне же тринадцать лет было! Да как я в таком возрасте могла его вообще заметить?.. Из всех людей я только и помню, что балерину, коня и прилагающихся к нему вечно пьяных сторожа и пастуха. И больше никого из людей не помню.
- Сразу видно, что где-то в Индии жила - конь у тебя тоже люди. Ну да ладно. Не знаю, как в подробностях было. Может, он своей жене сам позвонил, предупредить, что в эпидемию с сыном попали, может, она сама что-то узнала... Короче, приехала она туда неожиданно и, можешь себе представить, какой она скандал закатила! Лили говорит, что она даже до такого распустилась, что за волосы её схватила! Представляешь, в какое дерьмо Лили вляпалась?.. Какой был позор!
- Помню. - Закивала Виктория. - Скандал помню! Крик был - на весь пансионат. А потом после него так тихо, так грустно стало. Все уехали. И мы попозже с отцом тоже уехали. Слушай, а я и мальчика сейчас вспомнила пухлый такой карапуз. Он все время смотрел, как я мимо проношусь на коне, и с такой завистью!.. Ему, видно, далеко от корпуса ходить не разрешали, вот он и стоял все время на крыльце... Помню!.. Неужели это и был Вадим?!
- Решай сама.
- И больше они не встречались?
- Ох... - тяжело вздохнула Вера, - Мы все такие странные. Когда действительно любовь стукнет - проверяем её на прочность и все не верим, мучаем. А появится кто-то, кому на твои чувства наплевать, ничего не чувствующий - практик или практикантка - ну от слова практичный - я не знаю, как сказать еще, - и ткнет в свои расписания и предписания - вот это жизнь, а это - не жизнь, так жить надо, а так не надо, а мы уступаем, теряемся. Мол, и все-то он знает!.. А я ничего уже... Знаю только, что до этой без щиколоток и запястий они вокруг да около десять лет ходили, а не поженились все-таки, а как она появилась - так несчастными себя почувствовали. Тоже мне препятствие. Это все он изобретал - то мама у него больная, то домработница беременная - а на самом деле, я так думаю: он любить боялся. Так, чтоб до конца. А Лили считает, что он всю жизнь лишь её любил. А я думаю, если б любил - ничего бы не помешало ему на ней жениться. Он же ей всю жизнь испортил.
Мы ж такие доверчивые, когда любим! А они, у меня такое впечатление наоборот: легко доверятся первой встречной, а когда судьбу встречают, как дебилы в церкви, фигу богу в кармане прячут, - любимой не доверяют, подозревают все. Сами себе жизнь портят.
- Вера, ты как не суди - все равно уж ничего не вернуть. - Тихо заметила Виктория.
- Да я все думаю, ладно я, ладно мы, но как объяснить, чтобы хоть подругам, хоть дочери моей, чтоб таких же ошибок не делали.
- А... Чтоб ты не говорила, они тебя слушать не будут. Они думают, что у них все по иному. Я тоже так думала... Но ты знаешь, как бы не пыталась прислушаться к выводам чужого опыта, а все равно не действует. Давай лучше, рассказывай, что там у них дальше было?
- Что-что. Он как был при семье, а значит, при твердых позициях так и остался. Она как была в подвешенном состоянии - так и можно сказать всю жизнь прожила. Все ждала - когда они вместе будут. Когда сын подрастет, и он разведется... А после того случая, года через два, они снова затеяли встречу - поехали на турбазу "Озерная".
- Озерная?!
- Озерная. Хорошая турбаза, правда? Я там тоже была.
- И я... Мне лет пятнадцать было. И что же там с ними приключилось?
- Ничего. Жили они в разных номерах. Он писал портреты работников турбазы... Потом она не выдержала и уехала в Москву - сколько можно ей голову морочить. Все разводятся, женятся, а он все развода боится, при этом ноет, что несчастлив в семейной жизни и говорит, что её любит. Да такой мороки не одна женщина не выдержит, а она уже не первое десятилетие мучилась. Но вспоминала "Озерную", как счастливое время и все плакала.
- Слушай, я и это помню. Помню, как портреты мужчина рисовал. Карандашом. А не нашел ли тогда его Вадик самый большой белый гриб, фотографию которого в местной газете опубликовали? Она вспоминала об этом?
- Да, - кивнула Вера и как загипнотизированная застыла, глядя в глаза Виктории.
- Знаешь, есть такое понятие: "импринтинг"? - задумчиво перебила темп Вериного рассказа Виктория. - Это когда у маленького звереныша, в течение первых недель, а у некоторых и месяцев, создается понятие кто он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53