Елена Сулима
Московские эбани


Сулима Елена
Московские эбани

Елена Сулима
МОСКОВСКИЕ ЭБАНИ
* * *
Почему он называется "Московские эбани", и что это за слово такое "эбани" вы, наверняка, уже догадались. Герои романа Елены Сулимы очень странные люди, только мы к ним привыкли и считаем нормальными, или потому что и мы такие же?.. Кого там только нет - кажется, представлены все возрасты и все социальные ниши, не только бывшего СССР, но и международного класса. По роману носится влюбленный бизнесмен, не решающийся подойти к своей пассии, отчего совершает массу нелепостей и даже объявляет войну Таиланду. Москва, Таиланд, ЮАР, Париж, сельский Голливуд, Сибирь... Легко меняются города и страны. Только люди меняются с трудом - это и предприниматель, обкрадывающий сам себя; и простые, вечно чуть-чуть пьяные затейники устраивающие мини экологические катастрофы; сорокалетняя девочка при приличном муже, ведущая образ жизни вокзальной девицы, миллионер и бомж, которого хоронили на "Мерседесах..." и академик Бражкин, и бывшая местная принцесса, и эмигрант из Афганистана, и жители подмосковных бараков, и художники, владельцы галерей, и панк, юноша, пожелавший сразу двух жен, и пожилая жертва сексуальных запретов, и меняющие пол, как одежду, тайцы, и бывший, то ли старший, то ли младший, научный сотрудник Спиин. И у всех свои истории любви и мистических хитросплетениях судеб... Роман охватывает тот период, когда у нас взрывались дома. Вы узнаете о том, как бомбежка Югославии повлияла на торговлю молочными продуктами, и ещё сможете проследить множество странных взаимосвязей. Главная героиня, как все это главные героини данного автора - женщина нехилого характера. Это художница Виктория, героиня первого романа Елены Сулимы "Невменяемые", уже преуспевшая за рубежом, теперь вернулась на родину. По иному мыслящая, по-иному видящая реальность, пытается привести хоть в какой-то порядок окружающий её хаос и не сломаться. Удастся ли это ей - вы узнаете сами.
ГЛАВА 1.
Когда-нибудь наступят такие времена, что достаточно будет написать: "Марс - в Близнецах", и дураку будет понятно, что человек с таким Марсом легкий, подвижный, прыгучий и телом и в душевных порывах, - сколько бы не весил. А весил он, Вадим, где-то около ста килограмм. Носился вот, носился... и вдруг остановился, плюхнулся в кресло напротив Виктории и подумал о том, что по отношению к этой женщине можно испытывать только серьезные чувства. Но справится ли он с этакой задачей?..
Капли пота покатились по пробивающейся сквозь пушок волос ранней лысине, - он не знал что говорить.
Ей тоже было несвойственно сидеть на месте, но не обладала она траекторией кузнечика, а трудным взмахом журавля. Но вот села напротив, вгляделась в гостя.
Он делал вид, что пришел по делу.
Она почти верила, что по делу. А даже если это совсем не так - ей казалась, что она легко собьет его стрелки и, в результате, все равно получится, что он пришел по делу. Она была уверенна в том, что уже никогда не попадется в ловушку пошлости. Потому что уже умеет её видеть.
Он открыл бутылку шампанского и наполнил им фужеры, и уж как-то слишком намеренно торжественно поднял свой.
"Что большому человеку падение, малому - гордость" - вспомнилась ей насмешкой строка из какого-то конфуцианского текста, она ведь была только что оттуда, где подобными фразами вибрирует атмосфера, словно миражами пустыня.
Но здесь далеко и до Конфуция и Будды - здесь Москва... зима...
Заоконный фонарный столб с упоением раскачивал ночной свет. Хрустальные ветви деревьев оставались недвижны. Слышался дальний шорох электрички притормозившей на станции "Яуза" и снова рванувшейся прорезать ночь скользя... Впрочем, какая разница - что было там за окном.
- Такую женщину только в Париж. - Выдохнул Вадим, нарушая гипнотическую неловкость молчания.
Виктория, все-таки ожидала большего от человека, которого недавно представили ей крупным дельцом в картинном бизнесе, но постаралась скрыть мановение своего разочарования.
- ...Париж? - словно очнулась она, - В Париж?.. - повторила задумчиво: - Да там много пустых мест - как раз для моих работ. Я не знаю, как их называть... как определить направление... они близки по стилю, то есть скорее по вдохновению и к Дягилеву, и к Баксту... Только это совсем не то... - И разметала по журнальному столику пачку фотографий.
- Это пастель?! То есть мелки такие?! И не скажешь. - Покачал он головой, задумчиво перетасовал картинки, с трудом подбирая слова (все-таки когда-то учился в МГУ, хотя и на географическом факультете.) - Я не ожидал столь динамичных фигур. Сплошные порывы...
- Да-да вы угадали. Это ближе к Дунь - тридцать третья позиция из Книги Перемен. "...Мир и деятельность человека гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд, существует невидимый момент, который разделяет готовность к действию и само действие". Это попытка запечатлеть внутреннее состояние зарождения готовности к действию. Вам понятно? Или я уж слишком сложно?.. Тогда извините.
- Угу, я вижу. - Исподлобья, так чтобы она не замечала, пригляделся к ней внимательнее. Правильные черты лица с капризным изгибом пухлых губ, стервозно-острая челка, змейкой выбившаяся из-под взбитой прически пышных черных волос и взгляд зеленых глаз то невнимательный, словно направлен куда-то в невидимое пространство "за", а то такой пронзительно пристальный, что хочется и бежать, и сдаться одновременно.
Вадим налил себе шампанское, выпил залпом. - "Да неужели она художница?.." Тут что-то было не то - никаких следов страстей и мучений, обычно раздирающих московских художниц изнутри, ни героиновых, не алкогольных попыток постижения пространства, ни заброшенности и глобального сиротства, ни наглой уверенности русской бабы, вырвавшейся на более высокую социальную нишу... Разве что кисти рук с проступающими венами... Но лицо!.. Это выражение, такое незнакомое для этих мест...
- Н-да... С вашими внешними данными вы должны сами покупать картины на свои виллы, а не продавать свои.
- Что?!
Он тут же наклонился и уставился в фотографии, на которых были обозначены движения фигур с треугольными масками вместо лиц.
- Если это и сюр, то вполне понятен... - он откинулся на спинку кресла: - Словно тотемный танец какой-то... Чувствуется смесь резкости Европы и японская, что ли, тонкость... - а сам думал в это время как бы вдруг, якобы естественно, положить ей руку на плечо, прикоснуться...
- Да! Почти угадали. - Она словно вынырнула из глубокого, хотя и кратковременного, молчания, - Я семь лет прожила далеко-далеко отсюда. Сначала поработала в ЮАР, а потом в Таиланде.
- Вот как?.. Мне что-то говорили, но я не понял. - Ему было досадно на себя, что он не в курсе, что мало разузнал про нее, прежде чем придти. - Но по поводу Парижа вы загнули. Французы самые трудно пробивные люди. Объелись нашими...
- Но вы видели Парижское метро?! Там специально оставлены белые пространства для этой серии моих работ.
- Кем?!
- Мистическим законом стремления к гармонизации пространства. - И глазом не моргнув, ответила она.
- То есть как? - Она показалась ему сумасшедшей.
- Просто. Иначе, без моих эмоциональных акцентов, там не за что и взгляду зацепиться. Сто раз будешь идти по направлению к одной и той же станции и не догадаешься, куда идешь. А какой у них мелкий шрифт! Названий прочитать невозможно! Сплошная потеря времени. Реклама постоянно меняется. Я, конечно, понимаю, что занижаю свои произведения такой функциональной нагрузкой, но я вижу их там, на поворотах в белых лабиринтах переходов, как ориентиры в стиле дзен. А вы?
- Н-да, они туда впишутся. Несомненно. Только все дело в том...
- Все дело в грамотной продюсерской работе! - воскликнула Виктория, Спишитесь с мэрией, предложите им мое оформление их метро. Разве это трудно, если вы занимаетесь арт-бизнесом?.. Не вечно же русским художникам, выступать перед Европой чудищами в перьях, развлекая их пиковым маразмом, от отчаяния, городить дощатые сортиры, и выставлять их как некий степ над собой.
Он не знал что ответить.
Она смолкла, взяла сигарету. Куда-то пропала зажигалка. Вышла из комнаты искать, включила на кухне свет и вентиляцию. Нашла её, хотела чиркнуть, но какая-то неясная тревога вспыхнула огоньком где-то в затылке, заставила принюхаться - из вентиляционного отверстия мощным потоком шел запах газа.
- Газ! Газ! - воскликнула она. И с грохотом снеся на ходу стул, машинально выключила вентиляцию, выскочила из квартиры.
В длинном коридоре принюхалась к дверям соседей. Газ явно шел из ближайшей квартиры. Боясь нажать звонок, оттого что ей вдруг вообразилось, что электрическая искра вызовет пожар, забарабанила в дверь кулаками. Уперлась - попыталась выдавить её. Оглянулась. Обалдевший Вадим стоял рядом и вопросительно смотрел на нее.
- Ломай дверь! - крикнула Виктория срывающимся голосом и бросилась к другой двери - квартира этих соседей соединялась балконами с той, из которой шел газ.
- Скорее, как зовут бабушку? - пронеслась она мимо соседки, открывшей дверь.
- Какую бабушку, какую бабушку? - недоумевала соседка, сама уже давно прабабушка. - Бабушка давно умерла, - догадалась, спеша за Викторией к балкону. - Там теперь молодая поселилась. Да что вы делаете?! У меня же балкон заклеен! Но услышав в ответ - короткое: "Газ", - помогла отодрать дверь балкона.
Виктория, даже не вспомнив, что боится высоты, даже не оглядываясь на эту высоту, по карнизу балкона перелезла на другой.
- Там Зина. Зинка теперь-то живет. Вот мученица-то! Ой!.. Что ж наделала-то мученица! - неслись ей вслед причитание соседки.
- Скорую вызывайте! - Виктория, разбила стекло, просунула руку сквозь раму и открыла балконную дверь Зинаиды.
Свет включить не решилась, и пошла, натыкаясь на предметы, опираясь о стену. Не дыша, вышла в коридор, вошла в кухню - там распахнула окно. Увидела абрис газовой плиты. Все четыре конфорки включены, но не зажжены. Она выключила их и оглянулась - маленькая женщина словно спала, сидя на табуретке. Руки на столе, в них лицо, как в гнезде. Виктория встряхнула её за подмышки и поволокла в коридор. От газа кружилась голова. Пока волокла, спотыкалась об игрушки, детские ботиночки. "Дети! На них не хватит сил!" вспыхнула мысль. Виктория скинула на пол коридора обмякшую самоубийцу, подбежала к входной двери, в которую глухо ломился Вадим. Распахнула её.
- Тащи её ко мне! - просипела, боясь вздохнуть отравленного воздуха, и увидела, как отпрянул Вадим, лицо его побледнело, вытянулось в гримасе брезгливости и страха.
Но некогда!.. Виктория уже неслась в комнаты, где должны быть дети. Глаза её привыкли к темноте, абрисом различая мебель. В первой комнате она никого не заметила. Распахнула окно, бросилась в следующую и почувствовала предательскую мягкость в суставах, все тело её было готово обмякнуть и сползти по стене. "О нет!" - Оттолкнулась спиной от стены. На детской кроватке спал вроде бы ещё живой ребенок.
Девочка у нее, дочка! - кричала через шерстяной платок, соседка.
"Кажется, соседку зовут Марья Ивановна" - с плывущим сознанием Виктория переложила ей на руки маленькое тельце лет трех, а быть может и пяти. Глотнула свежего воздуха из окна и снова бросилась в комнату. Но там больше никого не было.
Скорая приехала нескоро.
Когда соседи, понабежавшие в столь поздний час, откачали их совместными усилиями, словно утопших. Женщина и её дочь начали приходить сознание.
Причитание Марьи Ивановны: "Преступница. Ладно, себя, за что ж дитё-то порешила?!" - пилили душу Виктории.
- Если вы скажете врачам, что это было самоубийство - её посадят, обрела трезвость Виктория, когда плотность их укоров стала невыносимой: Девочка останется сиротой. Скажем, что все это случайная оплошность. Мать была... - Виктория не договорила, - подумав о предсмертной записке, побежала в злополучную квартиру. Воздух проветрился. Включила свет.
Боже, как переполняет жилище ненужными вещами бедность! Всюду, по полу коридора, детские игрушки вперемежку с обувью, в углах комнат груды детской одежды, видимо отданные за ненадобностью такими же, как и хозяйка, матерьми-одиночками. Но, увы, эта нищенская круговая порука не спасла. На кухне не было продуктов. Не было их ни в холодильнике, ни на столе, лишь в мойке: тарелки да кастрюлька со следами манной каши. Записка оказалась прилепленной жвачкой к входной двери. "Все равно мы никому не нужны".
Виктория сорвала записку и порвала на мелкие клочки.
С возвращеньицем вас! - Увидела впритык опухшую от сна ли, похмелья физиономию соседа.
- Какая женщина! Какая женщина! Только в Париж! - Слышался глуховатый тембр Вадима из её квартиры. Он носился броуновским движением, ни в чем не принимая участия, мешаясь на пути идущим за стаканом ли воды, мокрым полотенцем...
- Я... я больше не могу!.. Не могу этого видеть! - Бубнил под нос Вадим, чувствуя себя здесь совершенно никому ненужным, и хватал, Викторию за руки, тряс их, и сам сотрясаясь в тихой истерике: - Ты можешь все! Все! Какая ты!.. Т-только в Париж!
Она смотрела на него, словно не видя и, стряхивая его руки со своих запястий, продолжала сем-то заниматься. Он вставал у неё на пути. Она отодвигала его, словно предмет. А тем временем между ними шмыгали и верещали соседки, врачи осматривали отравившихся.
- Только в Париж! - и смолк, понял, что выглядит глупо, насупился, возбужденно заходил по коридору взад вперед.
Врач спросил - есть ли сопровождающие в больницу. Впрочем, что это были за врач?! Юноша и два ещё более юных санитара.
Капельницу! Капельницу! - требовала Виктория, сопровождая в машине скорой помощи ребенка.
- Подождите, - сохранял спокойствие молодой пухлощекий врач, - Что вы так нервничаете? Привезем их в больницу, там разберутся. Мы же не знаем какая у них группа крови.
- Гоните физраствор! - грубо потребовала она.
- Я, между прочим, второй Мед оканчивал - неуверенно, как бы предлагая представиться, сказал врач.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53