Да по любым временам, один, вроде как и не человек, а только половинка: ни поговорить, ни помолчать, ни посмеяться, ни поругаться. Разве что перед зеркалом во время бритья, но это уже точно прямая дорога к Ваксбергу... Завтра - выходной. Заявлюсь с утра к Ольге и предложу замуж. Сколько можно "дружить"? Пусть перебирается ко мне и завтра же заявление подадим."
Он по новой, но уже привычке, свернул к дому Аглаи, хотя этот путь до подъезда был длиннее. Гладков увидел в доме Осеневых свет на кухне. "Зайти? Но как на это муж посмотрит? До сих пор лично мне с ним встречаться не приходилось. Говорят, Дмитрий Осенев - самый крутой журналист в городе и ко всему - красивый мужик. - Гладков не раз видел его в репортажах городского телеканала, читал статьи. Валера представил, как будет выглядеть в своей скромной одежде рядом с этим упакованным баловнем судьбы. - Если бы не смерть отца, не распад Союза, я смог бы закончить университет и заняться тем, о чем мечтал всю жизнь: археологией. Теперь я тоже раскопками занимаюсь, - грустно усмехнулся про себя Гладков, - в латанном, как лоскутное одеяло, "Икарусе".
С момента первой встречи с Аглаей, Валера несколько раз забегал проведать ее и Мавра, гулял с собакой. Он был в восторге от умного и преданного пса. Случалось, Валера брал Мавра и они уходили вдвоем на берег моря, часами сидели молча, глядя на рассекаемую яхтами, нежную, голубовато-бирюзовую поверхность пролива. И в этом безмолвном постижении прекрасного Валерка ощущал превосходство животного. Мавр никогда - ни голосом, ни поступком, не дал ему это почувствовать, но он был твердо уверен: сидящая рядом с ним собака знает и понимает об этом мире куда больше людей. Иногда Аглая просила прихватить Кассандру. Последняя сворачивалась клубком у него на коленях, закрывала лапами и хвостом мордочку и умиротворенно засыпала. Ее черный, влажный нос забавно трепетал и вздрагивал, жадно вдыхая прохладный, соленый, морской воздух.
Проходя мимо калитки, Валерка невольно замедлил шаги и испытал жгучее желание зайти. Даже протянул руку к выведенному звонку, но в последний момент передумал. Он не мог и на миг представить, что в нескольких шагах , за освещенным окном в уютной кухоньке Аглая только что сделала выбор, который будет иметь самое непосредственное отношение к его дальнейшей судьбе. Гладков постоял несколько минут рядом с воротами, ощущая особенную, нестерпимую тоску - даже не зеленую, а глухо- черную, затем решительно повернулся и пошел домой.
Войдя в квартиру, он включил свет в прихожей и обессиленно прислонился к стене. Взгляд затравленно скользнул по дверцам шкафа. Между ними виднелся кончик газового шарфа. Гладков почувствовал, как похолодели руки и по спине заструились капельки пота. Прежние страхи, как волки из засады, рванулись из темных закоулков квартиры, намертво вцепившись, силясь опрокинуть навзничь и - душить, терзать, рвать его на части. Он понял тщетность всех своих надежд. Не будет завтра ни предложения Ольге, ни похода в ЗАГС, ни обычного нормального выходного дня. И если он хочет, чтобы все это в действительности когда-нибудь состоялось, необходимо завтра, не откладывая, идти к Ваксбергу и рассказать обо всем, что с ним происходит. Откуда у него мужской зонт, очки и женский шарф, - вещи, пришедшие из его ночных кошмаров?
Валера прошел на кухню, заварил двойную порцию кофе. Он боялся спать. Сон превратился в глумливого и безжалостного палача, посадив его в тесную клетку кровавого ужаса. Во сне виделось такое, от чего запросто можно было однажды вообще не проснуться. Его начинал бить неукротимый, огненно-ледяной озноб при одной только мысли, что сны - столь же реальны и осязаемы, как и вещи, невесть откуда взявшиеся.
Он знал, что в городе произошли три зверских убийства. С будущими жертвами Валерка хоть раз в своей жизни, но встречался. Кондратьев, зав. промышленным отделом. Лизунов, начальник управления жилищно-коммунального отдела горисполкома. Бурова, зав. общим отделом и общественной приемной. С первым Гладков имел "счастье" схлестнуться во время забастовки водителей автопарка. У Лизунова - был на приеме по поводу починки кровли в доме. На пятом этаже жил инвалид Великой Отечественной войны, чья квартира во время дождей превращалась в душевую. Старик-инвалид, бывший командир Т-34, прошедший от Москвы до Берлина, оказался бессилен пробить чиновничью броню. Хлопотал за него Валерка. И последняя, Бурова, никак не желавшая записывать его на прием к мэру для решения вопроса о материальной помощи в оперативном лечении матери.
Вспоминая всех троих, Гладков, как и впервые, ощутил резкое чувство отвращения и неприязни. "Люди-кресла", способные мимикрировать и перевоплощаться в зависимости от "курсов" и "линий". Это Союз рухнул, а ее величество система, как Кощей Бессмертный, продолжала существовать и процветать. Главным образом, благодаря кондратьевым, лизуновым и буровым, прочных под напором любых ветров, устойчивых в любой среде и из года в год все более равнодушно-дубовых, как и столы, за которыми они извлолят либо принимать, либо выталкивать взашей холопов-подданых.
Гладков с содроганием вспомнил последнюю встречу с Буровой на Центральном рынке. Действительно ли он хотел тогда ее убить или это - всего лишь разыгравшееся воображение? Он знал, что эти трое были убиты чудовищным образом: им перерезали горло. Но за много недель до того, Валерий Гладков, рядовой водитель из колонны ь2 АТП-13564, знал, как это будет выглядеть. По крайней мере, с Буровой. Знал настолько хорошо, как-будто сделал это сам. И этой мысли он боялся больше всего...
Валерка прошел в комнату, отхлебывая горячий кофе. Включив свет, прищурившись, оглядел длинные стеллажи с книгами. При виде книг он всегда успокаивался. Это был его единоличный необитаемый остров, на котором он мог спрятаться, отдохнуть измытаренной душой, набраться сил и надежды.
Выбирать стоило нечто захватывающее и интересное, чтобы бодрствуя, пережить жуткие ночные часы. Впрочем, выбора, как такового, не существовало. На журнальном столике давно ждали любимые книги по аттике и истории Древнего мира. Он с нетерпением открыл на месте оставленной закладки "Предшественников христианства (восточные культы в Римской империи)" Куна и, постепенно отрешаясь от действительности, с упоением углубился в чтение, периодически открывая ту или иную книгу, делая пометки в толстую общую тетрадь. Лишь несколько раз он оставлял это занятие, чтобы приготовить новую порцию кофе. Когда за окнами начало светать, усталость и напряжение сломили его, но ночь он пережил, а днем страхи покидали его, уползая в дальние норы памяти. Он так и заснул на диване, полураздетый, с наброшенным на ноги теплым, пушистым пледом, среди разложенных кругом книг и записей. На его груди, в такт дыханию, мерно покачивался черный фолиант с золотым тиснением на корешке "Словарь античности". Книга была раскрыта на стр. 561, буква "Т", где в алфавитном порядке значилось: "Таблиний. Табу. Табула Раза. Табулярий. Тавр. Таврида. Тавроболий. Тавромений. Таинства. Тайгет. Тайхоскопия. Таксида. Тактика."
Конец страницы...
ДНЕВНИК УБИЙЦЫ.
Я СДЕЛАЛ ЭТО! Весь город обсуждает! Это сделал Я! Я убил трех "поводырей". Осталось еще девяносто семь. Как жалки и беспомощны были они перед порогом Вечности. Теперь я знаю точно: это были не настоящие "поводыри". Они купили всего лишь себе это священное право. А Я - один из тех, кого они вели, учили, над кем издевались, кого не раз предавали, презирали и ненавидели, Я сделал их ничем и никем! Они думали, что всегда будут главными в этом городе, но я обманул их надежды. Теперь главный здесь - Я! Я - проводник смерти! Только жертвенная кровь сможет помочь их уставшим от лжи и зла душам воссоединиться с вечностью, не остаться в рое бесприютных, проклятых душ.
Я сделал это и получил причитающееся мне вознаграждение. Отныне я не буду делать грязную работу. Отныне никто не посмеет мне приказать, унизить, оскорбить меня. Я узнал себе цену. Цена эта - свобода. Впереди, сзади, слева и справа есть Я ОДИН. И только надо мной, высоко, есть Бог. Но царство его придет после смерти. Здесь, на Земле, я -единственный хозяин, воин, мужчина и землепашец.
У меня скоро будет все, о чем я когда-то мечтал: уютный дом, любимая женщина, мои наследники. Вернутся старые друзья, чтобы порадоваться моему освобождению. Придут, наверное, и мои враги. Но теперь они не страшны мне. Я убил своих "поводырей", а с врагами я договорюсь.
Я наконец-то купил себе приличную одежду. Мне стало приятно выходить на улицу. Я полюбил гулять среди толпы. Теперь там я - свой. Мне ужасно хочется рассказать им всем, что я сделал, чтобы они порадовались вместе со мной, как я стал свободным. Но я не могу, не имею права это делать потому, что среди них, наверняка, найдутся те, кто тоже захотят разобраться с "поводырями". Этого допустить я не могу. Я - единственный избранный. Я первый догадался, что поводыри - обманщики и шарлатаны. Но как хочется рассказать!
Я должен постоянно быть среди людей. Я умею многое - руками, ногами и головой. Голова у меня - самое дорогое. Я должен ее беречь, потому что она сделала меня свободным от "поводырей"...
Я думаю, мне надо быть скромнее... Я, безусловно, счастлив. Но мой вид может насторожить помощников "поводырей". Сейчас такое время, что счастливым не может быть никто. Абсолютное счастье - это отсутствие надежды. Что такое надежда? Это желание получить то, чего нет. А чего нет сегодня у многих? Еда, деньги, место на определенном уровне в обществе, различные блага, возможно, что-то еще... Ах, да, забыл - здоровье. Если его нет, то вряд ли будет все остальное. И, все-таки, главное не это, даже вместе взятое. Главное - покой в самом себе. Не то, чтобы уже не на что надеятся и не то, что хочется надеяться на слишком многое. Просто однажды вдруг понимаешь: то, что есть - это так ценно, этого так много (хотя можешь вообще ничего не иметь), что надеятся на что-то еще просто бессмысленно, это "что-то еще" - не переварить...
У меня появилась новая работа. Она позволит мне проникнуть в святая святых человека. Я научу его думать и освобожу от рабства "поводырей". Основную физическую работу, конечно, придется делать самому. Этот этап слишком ответственный, чтобы кому-то его доверить. Но чтобы завершить освобождение, необходимо подготовить как можно больше людей. Внутренне, духовно они должны быть готовы к моменту, когда я провозглашу час свободы. Люди должны будут четко знать, кто они есть с этого момента, чем им заниматься, как пользоваться обретенной свободой, что принять, а что и отринуть - без жалости, окончательно и безповоротно.
Я нашел самую совершенную за все прошедшие тысячелетия систему влияния на человеческий мозг. Я ничего не создавал и не изобретал заново. Просто я знаю, как наиболее эффективно использовать то, что уже придумано и существует. Завтра - НАЧАЛО, как оно сложится? В любом случае, я верю в себя и свои силы.
Я буду Главным Жрецом в этом таинстве отсечения власти от свободы. Власть - сама по себе, а свобода личности - неприкасаема и священа. Я заранее беру на себя весь тяжкий грех человеческого жертвоприношения. Надо мной только Бог и я в ответе только перед ним. Никаих солдат свободы, посредников-священников, наемников и фанатиков. Где одиночка, там нет предательства. Большинство великиих дел потерпело крах именно потому, что мессии доверились помощникам и ученикам, которые на поверку оказывались, в большинстве своем, людьми ограниченными, алчными, своекорыстными и слишком слабыми духом для того, чтобы всецело проникнуться идеями мессий. Я такой ошибки не сделаю. У меня будут сотни, тысячи помощников, чтобы влиять на умы людей. Но счет головам я буду вести сам...
Не успел Звонарев переступить утром порог кабинета, как его "обрадовал" Миша Жарков:
- Юра, у нашего шефа крыша поехала.
- Вот и чуднеько, а то у него вид слишком здоровый был. Помнишь Никитина, нашего первого Папу? Как он говорил? Идешь работать в угрозыск, настраивайся, что со временем мозги, как Пизанская башня, набекрень будут. Что у тебя по связям? - переменил он тему.
- Их связи - сто пятьдесят тысяч населения города... девяносто процентов которого вполне могли при благоприятно сложившихся обстоятельствах отправить всех троих в поля вечной охоты Виниту. Общенародная любовь к ним и на троечку не тянет. Да и коллективчик у них еще тот серпентарий!
- Кончай материться, - улыбнулся Юра. - Серпентарий, - передразнил он, - не смей гадов оскорблять.
Они помолчали.
- А с чего ты взял? - Юра выразительно покрутил пальцем у виска.
- Ты о шефе? Представь, заходит сегодня ни свет, ни заря и спрашивает: "Михал Михалыч, у вас, говорят, овчарка дома есть, большая умница...". Я киваю: - Да, кобель, шесть лет. - А он мне: "Вы у него никогда странностей не замечали?" Я ему: - В каком смысле ? - Он замялся, потом выдает: "Например, чтоб ваша собака общалась с вами мысленно или... улыбалась, подмигивала?". Юра, я о-бал-дел!!!
- Он, наверное, вчера у Осеневых гостил.
- Причем тут они?
- У Аглаи есть собака по кличке Мавр. Здоровенный волкодав, но псина феноменальная. Впрочем, и кошечка у нее - тот еще фрукт.
- Тебе не кажется, что все помешались на этой "феноменальной" семейке? Только и слышишь о них в превосходной степени. Юра, ты у них часто бываешь, она, действительно, экстрасенс?
- Не экстрасенс, а натуральная ведьма, со всеми вытекающими из этого факта обстоятельствами.
- И на метле летает? - засмеялся Михаил.
- Метла... - небрежно бросил Звонарев. - Она занимается левитацией.
- Врешь! - уверенно провозгласил Жарков. - Спорим?
- Извини, Миша, на Аглаю не могу спорить.
- Жалеешь?
- Господь с тобой, сатрапик, как говорит Осенев. Боюсь! Есть в ней что-то потустороннее. Черт ее знает, но спорить - уволь. Ладно, Миша, осеневская семейка может подождать. Что у тебя со списками?
Часа три они молча изучали списки. Наконец, Жарков не выдержал:
- Не могу больше, мне червяк весь желудок изгрыз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47