Вникать в смысл пьяного бормотания Шнайдера ей не хотелось. Вернее, было вовсе не до него. Предстояла встреча с отцом, вернее теми двумя, которых она должна была теперь называть "папа"!
У Остина, лежащего с капельницей в отдельной палате частной клиники было странное выражение лица, когда в дверях появились две золотистые головы.
- Как же я ждал вас, девочки! - он устало опустил веки, из сомкнутых губ вырвался стон.
Милый, милый Остин! Только сейчас, на белой подушке, под прицелом больничных приборов, в безжалостном свете боли и слабости, обнаружила себя и восторжествовала победу беспощадная старость. Семьдесят три, второй инфаркт, а сколько ещё - огнестрельных, колотых, резаных и, куда страшнее, - душевных ран!. Сколько погребенных секретов, мучительных тайн, тяжелых потерь...
Алиса присела рядом, положив ладонь на лоб мужа и сразу ощутила холодную испарину немощи. "Дорогой мой Монте-Кристо, "миссионер справедливости", ты победил и на этот раз. Тони осталась нашей дочерью..." Остин открыл глаза, с мольбой и ожиданием вглядываясь в лицо стоящей в дверях Антонии.
- Папочка! - она бросилась к нему, присела у кровати и прижалась губами к колючей щеке, пахнущей как всегда, как полагалось с самого детства, лавандовой свежестью. - Я люблю тебя, папа! Вот, смотри! - Тони показала ему висящий на шее медальон. На этих фотографиях и мама, и ты улыбаетесь - такими вы нужны мне всегда!
- Я люблю тебя, детка! - Остин судорожно вздохнул и с хрипом выдохнул воздух. Глаза закрылись, пальцы стиснули край одеяла. - Алиса, пожалуйста, вон те капли...
- Может быть, позвать врача? - она протянула мужу лекарства и поднялась, но рука Остина остановила её. - Постой, Лизанька. Это должен сделать я... - Он перевел дыхание и скрипнув зубами, поднял к Алисе виноватые глаза. - Помнишь твой давний сон на площади Рыцаря в Сен Антуане, в ту февральскую ночь, когда я поймал тебя над пропастью?.. Он сбылся сегодня утром...
Алиса отпрянула, зажав рот ладонью, чтобы не закричать. Она никогда не забывала ужасное предсказание, уговаривая себя поверить в его лживость. Но не могла, как не смогла забыть ни одной детали, навсегда запечатлевшейся в памяти.
* * *
В веселой россыпи бестолково глазеющих желтых лютиков виднелись высокий лоб,локоть,кисть руки ,дерижерски чуткая ,длиннопалая ,далеко высунувшаяся из шелкового манжета. А затем и все вольно раскинувшееся на зеленом ковре , тело, с ещё витающем над ним азартным ветром - спутником стремительного полета. Правая рука заломлена высоко за голову ,салютуя кому-то незримому,зовущему,подбородок гордо вздернут ,очерчивая на светлой ткани рукава барельеф носатого профиля , в уголке улыбающегося рта тонкая алая струйка, проворно сбегающая куда-то в весеннюю землю.
- Тони, - Остин взял её за руки и торжественно посмотрел в глаза, словно собирался произнести присягу. - Девочка, я очень хочу, чтобы ты никогда, слышишь, никогда ни в чем не винила своего отца. Йохим Динстлер великий Мастер и необыкновенный человек. С большой буквы... Царство ему небесное...
Согласно последней воле покойного, похороны состоялись на маленьком кладбище его родного города N. Он также пожелал, чтобы личные владения и усадьба "Каштаны" перешли к сыну, больницу для детей-уродов возглавил Вольфи Штеллерман, а все научные подразделения - Жан-Поль Дюваль.
Листок завещания, исписанный мелким почерком, перечислял коллег-врачей, должны перехватить эстафету в области лицевой хирургии, а также слуг, получавших вознаграждение. "Всех, кому причинил боль, прошу простить меня, даже если это не просто. Я не хотел. Й. - Г. Динстлер" приписал он в самом низу, а ещё оставил фотографию незнакомой девочки с надписью: "Антония Динстлер. 1971 год. Будь счастлива. Отец". "И чего это хозяину вздумалось вспомнить покойную малышку, так и не вернувшуюся тогда из какого-то санатория?" - подумал старик Гуго, приплюсовав этот безответный вопрос к уже имеющемуся неразрешимому списку, отдавая карточку мадам Алисе.
Липы и каштаны в аллеях кладбища стояли в полном цвету. Надгробия преподобного отца Франциска, Корнелии и Ванды Динстлер, свежевымытые и украшенные цветами, сияли парадным блеском рядом с вырытой в глинистой рыжеватой земле ямой. Провожать в последний путь профессора Динстлера пришли немногие. Вольфи Штеллерман позаботился о том, чтобы похороны были скромными - ни журналистов, ни толпы зевак. И, конечно же, никого из тех, кому было бы небезынтересно наблюдать за страданиям близких, вычисляя степень их приближенности к усопшему. Собственно, кроме сына, самой близкой родственницей покойного оказалась сестра Изабелла - пожилая настоятельница монастыря, прибывшая с тремя послушницами, певшими над гробом такими серебристо-светлыми, нежными голосами, что даже растрогали из любопытства забредшего сюда кладбищенского сторожа.
Причины смерти доктора вызвали недоумение. Оставленное завещание и предусмотрительная ликвидация экспериментальной лаборатории свидетельствовали о самоубийстве, в то время, как полиция, прибывшая на место происшествия, засвидетельствовала аварию, а последующее расследование установило неисправности в тормозной системе. Неисправности предумышленного характера, что можно было расценить как оружие самоубийства и как следствие вмешательства извне. Для церковных чинов города решающим стал голос матушки Стефании, присягнувшей в том, что её брат, если и помышлял о злодеянии, то после посещения возглавляемого ею монастыря раскаялся и вверил себя воле Божией.
Над гробом Йохима матушка Стефания сказала: "Я не знаю всей истины, она известна лишь Господу нашему. Мне довелось видеть Йохима последней. С легкой душой, не лукавя перед Отцом нашим, беру на себя решимость утверждать: он ушел из обители просветленным. Йохима в тот последний час окрыляли Смирение и Вера... А посему - покойся с миром, брат мой...
Никто не знал, какого мужества потребовал от Изабеллы этот поступок. Но она никогда не была трусихой в тех делах, которым покровительствовала её вера, вера в справедливость, божественную или людскую. И на этот раз душевное чутье не обмануло матушку Стефанию. Поэтому так звонко пели голоса послушниц, так радостно лег солнечный луч на свежий холмик и какая-то птичка с синей грудью, не страшась людей, покачивалась на ветке каштана, выводя нежно и тонко вопросительное "Жить? Жить?.."
Алиса, Тони и Дюваль держались вместе. "Здорово же надул ты нас всех, Ехи. Мы думали - ты парень крепкий. Но что-то, видать, сильно ударило, больно". - Пробормотал Дани, когда с торжественной церемонией было покончено. Тони сверкнула глазами под черной вуалью и вцепилась в локоть Жан-Поля. Всю вину самоубийства Динстлера она взяла на себя и была уверена, что никогда не сможет смириться с ней. Этот чужой человек, жестоко обиженный ею,, навсегда ушедший в какое-то иное, умиротворенно-кладбищенское бытие, стал вдруг невероятно интересен и дорог ей. Казалось, не пожалела бы и половины жизни, только бы посидеть вдвоем и сказать что-то мучительно-важное, гнетущее душу запоздалым раскаянием. "Поздно", - разве можно смириться с твоей холодной необратимостью?!
А ведь были же совсем рядом! Сколько раз Тони небрежно принимала его заботу, его неизменное участие, не согрев даже словом благодарности. "Боже, ведь мой сын, мой заброшенный Готтл - его внук. Единственный внук, которого Пигмалион не смел даже приласкать!" - думала Тони. "Каким это чудом - от безразличия или подсказки матушки Стефании я выбрала это имя единственный, неосознанный дар Динстлеру. И как же похож мальчик на меня настоящую - на ту фотографию девчушки, которой когда-то была я". Она смотрела на могильные камни, пытаясь понять, что под ними погребены бабушка, дед, мать, которых она никогда не знала, а рядом отец, убитый ею. Душа разрывалась от боли, хотелось выть по-собачьи, разбрасывать землю на свежем холмике, умолять простить...
- Тони, Антония! - встряхнул её Жан-Поль. - Пора, дорогая, се уже ушли.
Он смотрел на профиль девушки в тумане черного газа, проваливаясь в бездну обманчивого сходства. Тори-Тони, - эхо великой любви Пигмалиона, единая, вечная любовь Дюваля...
Кристофер, прибывший на похороны отца, выглядел растерянно. Он совершенно не знал, как следует себя вести в подобных случаях и держался поближе к Мэри.
Ритуал погребения завершился к полудню. Только что столь многолюдное место опустело. Тихо шелестели над покрытой венками могилой ветви деревьев. Ветерок перебирал траурные ленты, в букетах лилий сновали полосатые шмели. Печальные фигуры скрылись в аллее и лишь тогда из-за кустов вышла старушка, прихрамывающая на подагрических ногах. Маленькая, круглолицая, в светлой панаме, прикрывающей седые кудельки. Присев на каменную скамеечку, она тупо смотрела на четыре могилы сквозь толстые линзы очков. Букетик мелких желтых роз лежал на коленях, перебираемый беспомощными пальцами.
Лиз Вилсон, в девичестве Динстлер, прибыла из Америки, продав свое имущество в Миннесоте. Лизхен вернулась на родную землю, чтобы вновь зажечь свет в опустевшем доме. Только поздно. Ох, поздно. Девушка-гимназистка с косой и георгином в руке, согрешившая с немецким солдатиком, пухлая миссис Вилсон, кормящая чаек с борта теплохода, подагрическая старушка, по случайному совпадению проводившая в путь своего незнакомого сына, Элизабет Динстлер прожила свою жизнь впустую.
Суетилась, что-то делала, кого-то любила, немного врала, капельку завидовала, пекла, жарила, убирала дом, заботилась о Гарри, сидела с ним по вечерам у телевизора, перекидываясь в карты или поглаживая дремлющего пекинеса... И все? Ну, конечно, путешествовала, выиграла в лотерею микроволновую печь, ходила на проповеди евангелиста, разводила в садике ирисы... Пустяки... все - прах... Глаза стареющей женщины слезились, но не было в них ни обиды, ни грусти. Лизхен присмотрела рядом с могилкой преподобного Франциска - своего непримиримого отца, свободный уголок. "Вот и для меня место осталось", - подумала она с удовлетворением и поднялась, не заметив, как упали с колен поникшие желтые розы.
...Уже почти у ворот кладбища Дани тихо подошел к Жан-Полю.
- Я бы хотел показать всем вам - Тони и мадам Алисе, с чего все началось. Вы должны увидеть это своими глазами Он просто-напросто попал в таинственное кольцо - в зеркальный коридор, уходящий в Вечность.
Они прошли в старую часть кладбища, остановившись у черного мраморного камня. С фарфорового овальчика смотрело в майский день смеющееся девичье лицо. "Юлия Шнайдер. 1941-1954. Попала под грузовик, катаясь на велосипеде".
- Мама! - прочтя надпись, Тони прижалась к Алисе. - Мне известно, кто она!
- Я готов дать подробное объяснение этому факту. - Из-за ствола липы появился Артур, исчезнувший куда-то ещё в начале погребения. Нетвердой походкой он подошел к надгробию и обнял его, поглаживая ладонями камень. Извольте видеть - моя сестра Юлия. Я убил её сорок лет назад...
- Не надо, Артур! Прекрати сейчас же, пойдем! Уведите его, пожалуйста! - обратилась Тони к Даниэлю.
- Постой, Антония! - Жан-Поль подошел к черному граниту. - Неужели вы не видите, что эта Юлия, мадам Алиса и ты - одно лицо?! Во всяком случае, эта связь была важна для Йохима. Она сделала его Пигмалионом, а вас родными. - Сдвинув брови, Жан-Поль с вызовом смотрел на растерянных женщин.
Об Артуре забыли.
- Я знал о клятве Ехи, когда нам было по пятнадцать лет, - сказал Даниэль. - Он был романтичным, книжным мальчиком, очарованным соседской девчушкой. Ехи вздыхал, наблюдая за ней из-за кустов, и не решаясь приблизиться, в то время как я уже вовсю крутил романы. Узнав о гибели девочки, мой друг поклялся посвятить свою жизнь её памяти. Не известно, как он предполагал осуществить это, но просто рвался в бой. Худенький, длиннорукий, ненавидящий свою угловатость, Йохим решил, что призван дать Красоте вечную жизнь... Не знаю, какие силы помогали ему: появилась изувеченная Алиса, потом Тони, потом Виктория... Я ни за что не поверил бы всему этому, если бы не видел собственными глазами! - Дани ладонью смахнул пыль с фотографии. - Да посмотрите же сами - эта девочка не умерла!
- Дани, успокойся. - Алиса присела на скамеечку. - Я знала обо сем давно, задолго до появления на свет Антонии и, конечно, до того, как в нашу жизнь вошла Тори... Помнишь то Рождество, когда я вернулась из клиники и доктор Динстлер впервые попал в наш дом? Да, да, тот самый дом в Лемарти, где сейчас живет Тони. Уже тогда я знала про Юлию и то, как Йохим "узнал" её во мне... Благодаря Йохиму моя жизнь наполнилась чудесами, которые я не всегда могла объяснить - они были рождены любовью... Увы, и Любовь способна порой причинять зло... Не разберешь, кто прав, кто виноват, а главное - кто устроил все это и зачем? Как произошло, например, что занесенная случаем из России девушка оказалась внучкой Остина, а Йохим - в забытьи, в бреду, во власти каких-то неведомых сил, чудом своего волшебного дара вновь воскресил в ней эту вот смеющуюся, давно ушедшую из мира девочку. Повторив меня и Тони...
- Послушайте, послушайте, умоляю! - Артур встал у надгробия, растопырив руки и заслоняя его своим телом. - Послушайте меня, это очень важно! Я никогда не догадывался, что за сила привязывала меня к Тони. Мне хотелось стать её другом, защитником... я... я не подозревал, что погубив Юлию, посвящу свою жизнь её наследнице - её живому продолжению... - Шнайдер упал на колени и прижался щекой к черному камню. По его лицу катились слезы, а шепот был еле слышен:
- Динстлер не убивал себя. Я уничтожил его, чтобы спасти Тони, я убил того, кто дал ей жизнь.
- Что ты сказал, Артур? - Тони опустилась рядом с ним. - Ты придумал это, ты пьян? Ты взвалил на себя гибель сестры, которая мчалась за тобой на велосипеде, а теперь винишь в том, что подозревал Динстлера в подлости?
- О нет, милая, нет. Я нанял человека, который сломал тормоза, пока Йохим Динстлер был у сестры. Эта монашка не ошиблась - он покинул её в просветлении. Вы понимаете - Пигмалион, приговоривший себя к гибели, оставивший завещание, - передумал!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63