Я люблю тебя всем сердцем, и это правда. Я благодарна тебе за свою первую любовь, за свои наивные романтические чувства, за счастье, которое ты подарил мне потом, в зрелости.
– Так в чем же тогда дело?
– Со мной что-то не так. Я не могу объяснить это словами, потому что и сама до конца не понимаю свое состояние. Вдруг появилось желание нравиться мужчинам, не только тебе, – призналась она, отводя глаза в сторону.
– И как его зовут? – резко спросил Гермес.
– Кого? – Джулия изобразила на лице удивление.
– Того, другого. Кому ты хочешь нравиться.
– Это просто фантазии, – соврала Джулия, думая о Франко Вассалли.
– Абстрактное, значит, желание, – стараясь сохранить спокойствие, заметил Гермес.
– Говорю тебе, мне трудно объяснить свое состояние, – продолжала Джулия. – Мне все всегда казалось четким и ясным, а сейчас мои прежние незыблемые нравственные принципы потеряли надо мной власть. Что это, в сущности, такое, моральный кодекс? Условности, которым мы всю жизнь подчиняем свои чувства. Не знаю, может быть, я напрасно так прямолинейна с тобой, но это правда. Я слишком дорожу тобой, чтобы врать.
– Эта правда слишком откровенна, любовь моя, у меня от нее голова идет кругом. Что касается твоих чувств, я не верю, что они возникли на пустом месте. Дыма без огня не бывает, – добавил он после небольшой паузы с горькой усмешкой. – Твое желание нравиться вполне естественно для женщины, но в данном случае, я убежден, был повод. Какая-то встреча, импульс, искра, удар молнии.
– Много ты понимаешь! – попыталась отшутиться Джулия.
– Ничего я не понимаю, – грустно ответил Гермес, – и никогда не чувствовал себя таким ничтожеством, как сейчас.
– Не называй себя ничтожеством! – горячо воскликнула Джулия.
– Почему? – Гермес встал с кресла и посмотрел на нее сверху вниз. – Ты беременна и до сих пор сомневаешься, оставлять ребенка или нет. Нашего ребенка. Ты говоришь, что любишь меня, а сама мечтаешь о любви других мужчин. Что мне прикажешь делать? Чего ты, собственно, хочешь?
– Я хочу, чтобы ты завтра летел в Америку, как и планировал.
– И оставил тебя здесь одну в таком настроении?
– Ты не должен из-за меня менять своих планов.
– А может быть, я и возвращаться уже не должен? Ты так, наверное, думаешь?
– А ты думаешь, что лучше бы я тебе соврала, так?
– Возможно, это было бы разумнее с твоей стороны. Взвесила бы все, а потом бы и сказала.
– Поставила бы тебя перед свершившимся фактом? – уточнила Джулия.
– Да. А так ты заставляешь меня испытывать муки ревности.
– Ты слишком самоуверен, чтобы мучиться ревностью.
– Тем не менее я мучаюсь, – признался Гермес, который чувствовал себя намного слабее в этом жонглировании словами. – Впервые в жизни. Скажи, кто он?
– Честное слово, я не понимаю, о ком ты говоришь, – соврала Джулия во второй раз.
Может, она и вправду ведет себя как глупая девчонка и из пальца высасывает проблемы? Может, все гораздо проще?
– Я говорю о том, кто пробудил в тебе все эти волнения, сомнения, желание, наконец, – не давая ей передышки, продолжал наступать Гермес.
– Сколько женщин ты прооперировал за свою жизнь? – вместо ответа стала допытываться Джулия. – Сколько историй болезни ты держишь в памяти? Сколько жалоб на свою судьбу ты выслушал?
– Много, очень много. Некоторые из моих пациенток после операции изменили своим мужьям, некоторые сделали бы это, если бы представилась такая возможность. Тебя ведь это интересует?
– Я не изменила тебе, во всяком случае, пока, – сказала Джулия, понимая, что ранит Гермеса своей прямотой. – Но я такая же женщина, как и остальные твои пациентки. Почему же им простительно переживать душевные потрясения после такой операции, а мне – нет?
– Потому что ты моя женщина, – резко, почти грубо притягивая к себе Джулию, сказал Гермес.
– А ты мой мужчина, Гермес, черт тебя побери! И я не хочу тебя потерять. Но я не могу жить и чувствовать так, как хочется тебе, это выше моих сил. – И она расплакалась.
– Но почему я обречен любить тебя? – сжимая ее в объятиях, прошептал он. – Почему меня угораздило связать жизнь с такой непредсказуемой женщиной, как ты? Скажи, у тебя кто-нибудь есть? Нет, лучше не говори, я не вынесу этого.
– У меня никого нет, Гермес, – твердо сказала Джулия, невольно вспомнив поцелуи Франко Вассалли, от которых у нее кружилась голова. – Никого, любимый. – И в эту минуту она искренне верила, что так оно и есть.
– Я верю тебе, но все равно ревную, – сказал Гермес, пытаясь через силу улыбнуться.
– У тебя нет оснований для ревности, – заверила его Джулия, вытирая слезы.
Этот разговор снял камень с души Джулии, она почувствовала себя легко и свободно, словно заново родилась. Обнявшись, они поднялись наверх, в спальню. Впервые за много месяцев они любили друг друга с пылкой горячностью, забыв обо всем на свете.
Когда они, счастливые и обессиленные, вынырнули из обжигающих глубин своей сумасшедшей страсти, зазвонил телефон. Это был Лео.
– Я звоню из Римини, – сказал он. – Джорджо сбежал от меня. Я целый день искал его, но безрезультатно. Пришлось сообщить в полицию.
Глава 41
Небольшая столовая в квартире Дорины Вассалли на улице Багутта выглядела прелестно. Стены украшала роспись с цветочными мотивами голубых и бледно-желтых тонов. Стеклянную столешницу обеденного стола поддерживали две колонны из розового мрамора с капителями коринфского ордера, декорированными листьями аканта. Резной узор на стульях повторял точно такой же узор на длинном невысоком буфете, заставленном кубками и вазами из старинного цветного мурановского стекла. В убранстве этой комнаты, как, впрочем, и всей квартиры, без труда можно было угадать вкус Заиры.
В комнату с супницей в руках вошла служанка-филиппинка, и воздух наполнился аппетитным ароматом белых грибов.
Франко занял место во главе стола напротив Дорины, близняшки и Заира сели по правую руку от него. Настоящий семейный обед.
– Папа, – обратилась к нему Вероника, более живая и бойкая, чем сестра, – когда ты заплатишь выкуп за бабушку?
– Когда будет на то воля властей и похитителей, – туманно ответил Франко.
Девочки не питали к синьоре Вассалли особой любви. Они видели ее всего несколько раз в жизни, однако у них успело сложиться впечатление, что бабушка Серена очень странная, совсем не такая, как все остальные знакомые им старые синьоры. Во-первых, она играла в куклы и даже старалась отнять у близняшек их игрушки, во-вторых, она называла кукол своими дочками, а их, Веронику и Вьоланте, куклами. Однажды бабушка даже полезла в драку с внучками, после чего Франко решил положить конец этим встречам. Близняшки, однако, бабушку помнили и, не понимая, что она больна, втихомолку смеялись над ней, называя выжившей из ума старухой.
Однажды они случайно услышали разговор матери с Заирой, и он врезался им в память. Заира сказала тогда: «Зря он держит ее одну в большом доме, лучше бы поместил в клинику». А их мать ответила: «Он влюблен в нее, что ты от него хочешь!»
Эти пойманные на лету фразы озадачили девочек. Мало того, что у их мамы с тетей, как они привыкли называть Заиру, непонятные отношения, но еще и папа влюблен в бабушку, словно она его невеста. В семьях их подруг ничего подобного не было. Там мамы спали в одной постели с папами, а не с чужими женщинами, там бабушки не играли в куклы, и в них не были влюблены их собственные сыновья.
– Вероника, не приставай к папе, – одернула дочку Дорина, – дай ему спокойно пообедать.
– Папа, можно мне еще немного грибов? – задала следующий вопрос Вероника, которая в тех редких случаях, когда отец с ними обедал, считала его главным за столом.
– Все-таки странно, что похитители так долго не подают о себе знать, – задумчиво сказала Заира. – После того как они выставили свое первое требование, прошло уже много времени.
– Да, это очень настораживает, – согласилась Дорина, – хотя всякое бывает. Иногда преступники держат свою жертву месяцами, а то и годами.
Обе вопросительно посмотрели на Франко, ожидая, что он скажет, но тот невозмутимо продолжал есть, словно не заметил направленных на него взглядов.
– Тебе тоже положить? – обратился он к Вьоланте.
Протягивая отцу тарелку, Вьоланте неожиданно сказала:
– Какой бардак! Правда, папа?
– Ты слышишь, как выражаются твои дочери? – обрадовавшись, что можно сменить тему, обратилась к Франко Дорина.
– Что ты имела в виду? – спросил Вассалли девочку, не обратив внимания на выпад своей бывшей жены.
– Разве ты сам не говорил, что это не дом, а бардак?
Франко вспомнил вдруг, как во время бурной сцены с Дориной употребил однажды это слово. Значит, дочка, которой было в ту пору лет пять, слышала их разговор и запомнила его.
Франко тогда вернулся из деловой поездки раньше времени. Девочек дома не было, они гуляли с няней. Зайдя в ванную комнату, он увидел купающихся вместе Заиру и Дорину. Две красивые обнаженные женщины – зрелище приятное для глаз мужчины, но только не для мужа одной из них.
– Прошу прощения, – вежливо улыбнувшись, сказал Франко и медленно закрыл дверь ванной комнаты.
Не задерживаясь ни на минуту, он покинул квартиру и уехал к матери, где провел бессонную ночь, размышляя о своем браке, который дал трещину уже давно, сразу после рождения дочек. Дорина постоянно уклонялась от выполнения своих супружеских обязанностей, придумывая разные отговорки.
В воскресенье утром Франко вернулся, чтобы забрать свои вещи – больше он не собирался здесь оставаться.
– Я даже рада, что ты наконец все знаешь, – сказала ему Дорина. – Это упрощает дело.
– Не ожидал, что ты изменяешь мне с женщиной, – холодно ответил ей Франко.
– Она дает мне то, на что не способен ни один мужчина, – попыталась объяснить Дорина.
– Почему ты в этом так уверена?
– Я уже больше года посещаю психоаналитика, ты даже и не догадывался об этом. Он помог мне разобраться в себе.
– Это он тебе посоветовал спать с так называемой маркизой, которая старше тебя на двадцать лет?
– Я лесбиянка, и с Заирой мне хорошо. А ты, Франко, лучше разберись в своих отношениях с матерью. Мне кажется, тебе тоже не мешает обратиться к специалисту.
– Но эта законодательница мод потаскуха и извращенка, на ней пробы негде ставить! – срываясь на крик, воскликнул Франко.
– Ты лучше посмотри на себя! Разве ты нормальный? Спишь с женщинами, а во сне шепчешь имя своей матери!
Франко не сдержался и ударил жену по лицу.
– Вон отсюда! – крикнула ему Дорина, распахивая дверь. – Собирай свои манатки и выметайся из дома.
– Я затем и пришел, чтобы забрать вещи. Только не называй этот бардак домом.
Дорина, отстояв перед мужем свое право на любовь к женщине, почувствовала облегчение. Франко покинул дом с тяжелым чувством, боясь признаться даже себе, что в упреках жены есть доля правды.
Теперь ясно, что маленькая Вьоланте слышала их бурный разговор в спальне.
– Мало ли что я говорил, – ласково обратился он к дочери, – не надо придавать этому значения.
– А вот мама говорит, – вступила в разговор Вероника, – что ты влюблен в бабушку.
За столом воцарилось напряженное молчание.
– Сама подумай, разве сын может быть влюблен в свою мать? – после небольшой паузы спросил Франко.
– Дочери могут быть влюблены в отца, – уверенно заметила Вьоланте. – Мы с Вероникой в тебя влюблены, потому что ты очень красивый и сильный. Но бабушка старая и немного не в себе, по-моему, в нее нельзя влюбиться.
– Вы путаете любовь и влюбленность, это совершенно разные вещи, – как можно спокойнее объяснил Франко.
– Когда я вырасту, то выйду за тебя замуж, – заявила Вьоланте. – Вероника тоже хочет за тебя выйти.
– Когда вы вырастете, я стану стареньким и глупеньким, как бабушка.
Девочки прыснули со смеху, а Франко, бросив на Дорину выразительный взгляд, заметил:
– Надо думать, что говорить в присутствии детей.
Не желая больше участвовать в семейном обеде, он поднялся из-за стола и, сославшись на срочные дела, ушел.
Дома его ждал запечатанный конверт с адресом, но без марок. Франко его распечатал. Внутри не оказалось ничего, однако смысл этого бессловесного послания ему был ясен.
Франко сунул конверт в карман и снова вышел на улицу. На углу виа Монте ди Пьета он зашел в табачную лавку, опустил в автомат монету в двести лир и набрал номер.
– Пришло второе письмо, – сказал он в трубку. – Я еду. Надеюсь, скоро все закончится.
Глава 42
С двенадцати до двух в занятиях школы верховой езды наступал перерыв: за два часа нужно было накормить лошадей и поесть самим. О послеобеденном отдыхе не могло быть и речи. Со дня на день должна была ожеребиться Гортензия; ветеринар сказал, что ждать осталось дня два. Заехав в «Фонтекьяру», он осмотрел кобылу и велел немедленно его известить, как только начнутся роды.
– Звоните в любое время дня и ночи, я сразу же приеду, – сказал он на прощание.
Марчелло и Теа направились в дом, чтобы перекусить на скорую руку.
– Где твоя мать? – спросил Марчелло, не видя Марты на ее привычном месте около телефона.
– Может быть, уже отчалила, – предположила Теа.
– Еще не отчалила, но собираюсь сделать это, – услышали молодые люди голос Марты, которая в эту минуту спускалась с лестницы.
– Это шутка, мама, – смутившись, сказала Теа.
– А я, напротив, говорю серьезно. Марчелло, – характерным командным тоном обратилась она к графу, – поднимись за моим чемоданом! А ты, дорогая, вызови мне такси.
Молодые люди, незаметно перемигнувшись, бросились выполнять распоряжение Марты.
– Покидаешь нас насовсем? – с плохо скрытой надеждой спросила Теа, подходя к телефону.
– Нет, на время, – ответила Марта. – Мне надо слетать в Нью-Йорк.
– Значит, мы не успеем соскучиться по твоей фантастической стряпне?
– Имей в виду, о моих кулинарных способностях знаете только вы, я никогда и никому не готовила, – рассмеялась Марта.
– Мы очень тронуты, – вступил в разговор Марчелло, спускаясь с лестницы с тяжеленным чемоданом.
– Почему бы тебе не прокатиться со мной? – обратилась Марта к дочери. – Передохнуть пару дней и тебе не помешает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36