Я отношусь к тем, кто считает, что беременность и материнство только помогают женщинам изжить в себе страх перед болезнью, укрепляют волю к жизни.
– У меня нет воли к жизни, – призналась Джулия.
– Пока нет, – с ударением на первом слове поправил ее Гермес. – Но ты не одна, нас двое. Я всегда буду рядом. Пока жив.
– Я знаю, что могу на тебя рассчитывать, но на себя… на себя я не очень-то полагаюсь.
– Значит, ты поэтому ничего мне не сказала? И Пьерони велела молчать?
Джулия утвердительно кивнула.
– Мне очень жаль, – сказала она после некоторой паузы, – что ты узнал об этом не от меня и в такой неподходящий момент.
– Узнать, что будешь отцом, радостно в любой момент, – возразил Гермес, – для меня по крайней мере.
– Не дави на меня, Гермес, прошу тебя!
– Я не давлю, просто сказал, что рад.
– Пойми, я еще не знаю, станешь ли ты отцом, потому что не решила, могу ли я стать матерью.
– Дорогая, скажи мне, что тебя останавливает.
– Я с ужасом думаю о бесконечных анализах и обследованиях, из-за которых я не буду вылезать из этой клиники.
– Анализы и обследования обязательны для всех беременных женщин, – возразил Гермес. – Это долг каждой будущей матери, заботящейся о здоровье своего ребенка. Перенесенная тобой операция в данном случае роли не играет. Подумай, все женщины через это проходят. У тебя все в порядке, Джулия, уверяю тебя! – И Гермес нежно обнял ее.
– Утешаешь? – недоверчиво спросила она.
– Констатирую факты.
– Сомневаюсь. Я чувствую себя загнанной в угол, прижатой к стенке, называй, как хочешь. Тобой, беременностью, притаившейся во мне болезнью, проблемами сына, собственной мнительностью и своим характером.
– Малыш благотворно воздействует на тебя, откроет перед тобой мир любви, излечит от страхов, – убежденно произнес Гермес.
Джулия посмотрела на него с сомнением.
– Откуда у тебя такая уверенность? – спросила она.
– Я знаю это как врач и просто как человек с жизненным опытом. Кроме того, не буду скрывать, мне очень хочется, чтобы этот ребенок родился.
– Значит, если он не родится, вся ответственность ложится на меня? – напряженно выпрямилась Джулия. – Ко всем моим проблемам добавится еще и чувство вины перед ним и перед тобой. Радужная перспектива!
– Джулия, у тебя еще есть время на размышления, – сказал Гермес, глядя ей в глаза. – Окончательное решение должна принять ты одна. Каким бы оно ни было, я буду с тобой. – И, снимая халат, добавил: – Пойдем, я отвезу тебя домой.
В машине Джулия забилась в угол сиденья и сидела молча, погрузившись в свои мысли. В ней вдруг поднялось раздражение против Гермеса, такого безупречного, безгрешного, всегда правого – прямо ангела во плоти.
– Скажи, – с сарказмом спросила она, – ты хоть раз в жизни в чем-нибудь сомневался? Или ты всегда знаешь, как надо поступить?
– Пока ты рядом со мной – всегда, – спокойно ответил Гермес. – Ты придаешь мне сил и уверенности.
– Еще одна моральная нагрузка для меня!
Гермесу казалось, что он понимает состояние Джулии. Она хотела сама разобраться в себе, без посторонней помощи, потому и спряталась в доме деда. Неожиданная смерть отца усугубила ее депрессию. Сейчас для нее самое лучшее – отвлечься, сменить обстановку.
– На следующей неделе я лечу в Нью-Йорк, – сказал он. – На пятнадцать дней. Давно обещал провести консультации в Колумбийском университете, да все никак не мог вырваться. Поедем вместе?
– Я предпочла бы остаться дома, – искренне призналась Джулия и, увидев, как изменилось лицо Гермеса, спросила: – Тебя это расстроит?
– Очень. Но твое решение для меня закон, потому что я люблю тебя и очень боюсь потерять.
– Спасибо! – ответила Джулия и нежно коснулась его руки.
– Уверен, что к моему возвращению ты примешь решение. Самостоятельное и взвешенное. И надеюсь, – Гермес на секунду запнулся, – если я хоть что-то для тебя значу, наш ребенок появится на свет.
Глава 39
Серое неподвижное море терялось в нежной дымке, плавно переходя в небо. На берегу было безлюдно и тихо.
Лео сел на одну из перевернутых лодок и оглянулся: Джорджо, отстав от него не несколько шагов, лениво бросал в воду камешки.
Отец и сын провели вместе уже несколько дней, но как Лео ни старался вызвать Джорджо на откровенный разговор, мальчик упорно отмалчивался.
– Джорджо! – окликнул его Лео. – Чем бы ты хотел сегодня заняться?
Сын в ответ лишь скорчил гримасу, выражавшую бесконечную скуку.
Лео вынул из кармана ветровки пачку сигарет, закурил. Поймав жадный взгляд Джорджо, протянул ему пачку:
– Хочешь?
Джорджо недоверчиво взглянул на него, но, сообразив, что отец не шутит, подошел и взял сигарету. Лео сам начал курить еще в гимназии и, как курильщик со стажем, прекрасно понимал, насколько трудно перебороть эту вредную привычку. Ему, например, так и не удалось.
Джорджо зажег сигарету и жадно затянулся. У Лео сжалось сердце. Одно дело – курить самому, и совсем другое – смотреть, как на твоих глазах вдыхает в себя отраву сын-подросток. Наверное, впервые в жизни Лео было так трудно, как в эти дни, когда он остался наедине с Джорджо, таким чужим и таким далеким.
Маленький домик на Адриатике, куда он привез сына, принадлежал Лавинии, его нынешней подруге. В эту осеннюю пору здесь было безлюдно и тихо, и Лео надеялся, что уединенная жизнь на море, прогулки по пустынному пляжу благотворно повлияют на сына.
Лавинию он оставил в Милане, чтобы она не мешала «восстановительному процессу», который на первый взгляд показался ему совсем не сложным делом. Однако за три прошедших дня Лео не смог ничего добиться и уже начал сомневаться в своем педагогическом успехе.
– Если бы я хоть знал, что тебя привлекает в жизни… – задумчиво сказал Лео, глядя, как сын затягивается сигаретой.
– Мне хочется курить не только табак, а кое-что другое, – откровенно заявил Джорджо. – Это другое и привлекает меня в жизни больше всего.
Докурив сигарету до фильтра, он сел рядом с Лео на перевернутую днищем вверх лодку.
– Я отказываюсь тебя понимать, – со вздохом признался Лео.
– А ты попытайся! – как-то странно усмехнувшись, сказал Джорджо. – Давай купим гашиш и покурим с тобой вдвоем. Уверен, тебе понравится.
– Да будет тебе известно, у меня есть в этом деле опыт. Я знаю, и что такое марихуана, и что такое твой поганый чилим. Интереса ради я все это попробовал в жизни, но только не в твоем возрасте, а будучи уже взрослым человеком.
– И что же? Тебе не понравилось? – с интересом спросил Джорджо.
– Я предпочитаю женщин. Секс – занятие гораздо более интересное, потому что приносит реальную, живую радость. Это тебе не наркотический дурман. Раньше тебе ведь тоже девочки нравились, и они, помнится, за тобой бегали. Почему ты потерял к ним интерес?
– Ну их, – с напускным презрением ответил Джорджо. – От них никакого толку. Еще сопли вытирать не научились, а уже пытаются учить тебя уму-разуму.
– А может быть, им просто не нравятся парни, которые строят из себя идиотов, травятся зельем и выпендриваются перед ними, как индюки?
– Что-то ты загнул, папаша, – развязно заметил Джорджо.
– Загнул? Да нет, скажу тебе больше: девушкам не нравятся сосунки, которые пытаются выдавать себя за суперменов, а на деле оказываются последними слабаками.
– Что с тобой разговаривать! – Джорджо с досады поддел ногой окурок. – Я слабак, потому что, видите ли, курю зелье, а в вашем буржуазном представлении это страшная гадость.
– Ты слабак не потому, что куришь, – возразил Лео, – а потому что бросил учиться.
– Если хочешь знать, мне глубоко наплевать на латынь и греческий. Как, впрочем, и на грамматику с математикой.
– Твой дед, учитель де Бласко, был другого мнения, – напомнил Лео. – Он придавал большое значение образованию своих детей.
– И что в результате получилось? Тетя Изабелла – дура набитая, дядя Бенни тоже, хотя и корчит из себя умника, а мать вообще тронутая, совсем на своих романах свихнулась.
– Хорошего же ты мнения о родственниках, – с осуждением заметил Лео, в глубине души согласный с мнением сына. – Интересно, что ты обо мне думаешь?
– Ты такой же, как они, – заявил Джорджо. – Я не выбирал семью, в которой родиться. Вы между собой воюете, а мне что делать? Загнали меня в мышеловку, а теперь все чего-то требуете.
– Все, значит, хороши! – Слова сына задели Лео за живое. – Ты никого не пощадил.
– Почему никого? Думаю, мой прадедушка Убальдо был стоящий мужик. И бабушка Кармен была хорошая, я немного ее помню. – В его глазах появилась нежность, и он продолжал: – Она была ласковая и никогда не ругалась.
– Неужели ты ее помнишь, Джорджо? – искренне удивился Лео. – Когда она умерла, тебе едва исполнилось два года!
– И все-таки я ее помню, – с уверенностью сказал Джорджо. – Может быть, это самые дорогие для меня воспоминания. Это было на таком же пляже, как этот. Тогда я видел ее в последний раз. Я отлично помню тот день. Бабушка Кармен посадила меня под зонт и сказала: «Будь хорошим мальчиком, Джорджо, никуда отсюда не уходи, я иду купаться». Я видел, как она медленно направилась к морю и вошла в воду. Я следил за ней долго, пока она не превратилась в маленькую точку. А потом точка исчезла…
Джорджо замолчал, взгляд его был рассеян. Интересно, действительно ли тот трагический день, когда мать Джулии покончила с собой, запечатлелся в памяти мальчика, или разговоры взрослых, которые он слышал в детстве, обрели с годами реальность воспоминаний? Лео, задумавшись над рассказом сына, склонялся к первому – уж очень точно Джорджо описал сцену на берегу. Если она так врезалась в его детскую память, значит, он пережил тогда душевную драму, оставившую неизгладимый след в его психике.
– Ты никогда не задумывался, почему твоя бабушка ушла из жизни? – спросил Лео.
– Нет, никогда, – ответил Джорджо. – А разве человек не волен поступать так, как он хочет? Во всем?
Они поднялись с лодки и не спеша пошли вдоль берега по влажному утрамбованному песку.
– Думаю, волен, – задумчиво ответил отец на вопрос сына. – Твоя бабушка чувствовала себя, по-моему, глубоко несчастной, и смерть в какой-то момент показалась ей меньшим из зол.
– А мне, – перебил его Джорджо, – идея самоубийства не нравится. Это не выход.
– Я тоже так считаю, – поддержал сына Лео. – Иногда нужно просто запастись терпением. Немного подождать – и все образуется.
– Вот чего я терпеть не могу, так это ждать, – воскликнул Джорджо.
– Тогда живи полноценной жизнью.
– Я и так живу.
– Ты это серьезно? – Лео начал раздражаться. – Школу забросил, на близких плюешь, бездельничаешь, в полицию попал за покупку гашиша… и это ты называешь полноценной жизнью? Ошибаешься, Джорджо! По такой дорожке ты быстро скатишься в пропасть. Скажи, – чувствуя, что не находит веских аргументов, спросил он, – вы с мамой говорили на эту тему?
Джорджо отрицательно покачал головой.
– Почему?
– Потому что она меня не понимает. Если бы я заговорил с ней о чем-нибудь подобном, она сказала бы, что я дурью мучаюсь.
– Вообще-то так оно и есть, – согласился Лео, понимая, что педагогические способности его равны нулю. – Твоя мать не любит пустых разглагольствований…
– Папа, мне это место уже осточертело, – вдруг заявил Джорджо, решительно положив конец только что наметившемуся взаимопониманию. – Я хочу уехать отсюда.
– Куда? – спросил Лео, не ожидавший такого поворота.
– Не знаю. Почему бы тебе не дать мне денег? Я поехал бы куда-нибудь один. К примеру, в Амстердам. Мы были там прошлым летом всего две недели, из-за переэкзаменовки пришлось вернуться в Милан раньше времени. Вот туда я с радостью бы съездил еще разок. Просто райское место!
– Для наркоманов! – не удержался от язвительной реплики Лео.
– Ты же видишь, у меня нет наркотической зависимости! Мы с тобой три дня здесь, и я не лезу на стену без гашиша.
– Слава Богу! Но в Амстердаме ты можешь опять сорваться.
– Ничего страшного, потом опять завяжу, – уверенно возразил Джорджо. – Я знаю, вы все хотите, чтобы я учился, но можете забыть о школе, в нее я больше не вернусь. – И верно, зачем тебе учиться? – Больше всего Лео хотелось в эту минуту закатить сыну оплеуху. – Ты вправе решать сам. Но не забывай, бросив школу, ты должен устроиться на работу.
– Это еще зачем? – скривился Джорджо. – Мне нет необходимости зарабатывать себе на жизнь.
– Кто это сказал? – растерялся Лео.
– Закон, вот кто! До восемнадцати лет вы с мамой обязаны меня кормить, – заявил Джорджо, глядя на отца невинным взглядом.
Цинизм сына лишил Лео дара речи. Надавать бы ему как следует за его наглость, а не разводить тут душещипательные беседы.
– Знаешь что, Джорджо, – сказал он побелевшими губами, глядя в лицо сыну, – ты меня достал. Мое терпение лопнуло. Я обещал твоей матери, что выведу тебя из кризиса, что ты вернешься домой нормальным, хорошим мальчиком, каким всегда был. Но сейчас я понимаю, что не смогу выполнить обещания. Зачем ей нужен неисправимый негодяй? Чтобы мучить ее?
– И что же ты намерен делать? – издевательски улыбаясь, спросил Джорджо.
– В интернат тебя упеку!
– Ах так! Что еще может сделать слабак вроде тебя? До чего же ты мне противен! Противен, противен, противен! Никуда ты меня не упечешь, потому что мне плевать на всех вас!
С этими словами Джорджо бросился бежать прочь от отца и скоро скрылся из виду.
Глава 40
– Завтра я уезжаю, Джулия, – напомнил Гермес, когда они после ужина сидели вдвоем у нее в кабинете. – Ты уверена, что хочешь остаться одна в Милане?
Он взял ее руку и нежно погладил.
– Это единственное, в чем я твердо уверена.
– Что произошло, Джулия? Я просто не узнаю тебя последнее время. Какая кошка между нами пробежала?
Гермес понимал всю бессмысленность этого разговора. Будучи врачом, он знал: почти все женщины, перенесшие подобную операцию, испытывают в дальнейшем психологические трудности, но ему не хотелось верить, что подобное происходит с Джулией, – ведь его любимая не такая, как все.
– Ничего не произошло, – ответила Джулия. – Я, во всяком случае, на это надеюсь. Ты тот мужчина, о котором я мечтала долгие годы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36