Последний удар был настолько силен, что Джулия, покачнувшись, не удержалась на ногах и упала. От боли, пронзившей ее, она вскрикнула, и только это протрезвило наконец Джорджо.
Глава 25
– Мама, умоляю тебя, прости меня! – в отчаянии шептал он, склонившись над скорчившейся на полу Джулией.
Джорджо был бледен и очень испуган. Он сам не понимал, почему на него вдруг накатилась такая безудержная ярость. Неловко гладя рыдающую мать по голове, подросток в отчаянии повторял:
– Мама, прости, мама, мама…
– Не прикасайся ко мне! – в ужасе отстраняясь от сына, крикнула Джулия.
– Мамочка, прости, я не понимаю, как я посмел… не сердись, пожалуйста! – В его глазах стояли слезы. Он испытывал отчаяние, жалость к матери, стыд.
– Ты убил нашу любовь, – дрожащим голосом сказала Джулия, – наши отношения уже никогда не смогут быть прежними.
Она вдруг подумала о другом существе, которое зародилось в ней, и испугалась за него. Она вспомнила, как маленький Джорджо плакал в кинотеатре, когда на экране умирала мать олененка Бемби, смертельно раненная охотником. Что тогда испугало его больше: возможность потери матери или страх остаться без поддержки в чужом, враждебном мире, как Бемби, который тоже плакал не столько о матери, сколько о себе?
Джулия с усилием приподнялась и встала на колени. Голова раскалывалась, ухо и скула болели, но все это было ничто по сравнению с душевной мукой.
– Чем же я так перед тобой провинилась, чем заслужила такое обращение? – спросила она.
– Ничем, мамочка, – смущенно сказал Джорджо. – Я один во всем виноват, но только это не я был, а кто-то другой, я не такой, честное слово. – Сын говорил искренне, Джулия понимала это.
Силы оставили ее. Она закрыла лицо руками и заплакала навзрыд, как ребенок. Потом встала и, чувствуя себя разбитой и старой, с трудом добрела до кровати сына. Горло перехватил спазм, ее знобило, как при простуде. Джорджо, сев на стул рядом с кроватью, молчал.
– Ты просишь не сердиться и простить тебя, – сказала Джулия. – Как же мне не простить тебя, ведь ты мой сын! А сердиться я могу только на себя. И все равно, что-то в наших отношениях нарушилось, никогда больше между нами не будет того, что было прежде.
Она сделала паузу, надеясь что-то услышать в ответ от Джорджо, но сын молчал.
– Теперь о материальном. С сегодняшнего дня ты не получишь от меня ни единой лиры. Я как мать не могу, не имею права подталкивать к гибели собственного сына. Еда, одежда, проездной, крыша над головой – все это у тебя будет. Но на наркотики денег от меня ты не дождешься. Это окончательное решение. Хочешь что-нибудь сказать?
– Мне очень стыдно, мама, – с трудом выговорил Джорджо. – Хочу ли я что-нибудь сказать? Может быть, и хочу, но не знаю, с чего начать. Одно я только сейчас знаю твердо: подобное никогда в жизни не повторится, обещаю.
Джулия подняла на сына глаза.
– Мне тоже стыдно, Джорджо, – призналась она. – Ведь я спровоцировала приступ твоей ярости, и за это ты можешь меня ненавидеть.
Они посмотрели друг на друга – оба измученные и несчастные.
– Я не ненавижу тебя, мама. Иногда во мне поднимается какая-то злоба против других и против самого себя, и это меня пугает. В душе же я не изменился, я такой же, как был, и тебя люблю по-прежнему. – Его голос сорвался, и он заплакал навзрыд.
Глава 26
Трехпалубный красавец «Наутилус» стоял на рейде в живописной гавани острова Родос и был похож на приводнившуюся на волнах белоснежную птицу. Казалось, сейчас он легко взмоет ввысь и скроется в синей дали.
Марта, подплывая к яхте на моторной лодке, залюбовалась ее изящными линиями и подумала, что лучшего места для праздника и придумать было нельзя. Сегодня она с утра бродила по узким улочкам средневекового города, поднимающегося величественным амфитеатром над изогнутой береговой линией Эгейского моря. Заходя в ювелирные магазинчики и сувенирные лавки, она накупила кораллов, глиняных кувшинов, кружев, газет и журналов со всего света, а также позаботилась о подарках для гостей. Вечером каждый из приглашенных получит сувенир: маленькую золотую копию символа гавани Мандраки – оленя с олененком.
Матрос выключил мотор, и лодка мягко коснулась борта яхты. Марта поднялась на палубу. Двое слуг меняли чехлы на шезлонгах и креслах, расставляли на столиках вазочки с цветами. Несмотря на то, что стоял октябрь, погода была райская.
Марта на ходу сделала слугам несколько замечаний своим привычным командным тоном и вошла в просторную кают-компанию. Диваны и кресла были здесь цвета золотого песка, а деревянные стены – кремового оттенка. Марта придирчиво оглядела помещение и заметила, что некоторые серебряные безделушки потускнели. «Надо сказать, чтобы почистили», – подумала она, направляясь в свою каюту.
Здесь преобладали оранжево-красные тона. Лишь покрывало на широченной кровати было молочного цвета, но на его светлом поле красовались вышитые вручную кораллы. Марта бросила на постель кипу только что купленных журналов и, заметив на столике роман «Как ветер», прочитанный ею за прошлую ночь, с остервенением разорвала его на части и бросила в мусорную корзину. После этого, словно избавившись таким образом от самой Джулии де Бласко, она со вздохом облегчения улеглась и взялась за телефон.
– Ну что, моя драгоценная Теа, – обратилась она к дочери насмешливым тоном, – когда я тебя увижу?
– Я вылетаю из Милана двухчасовым рейсом, – ответила Теа.
– Прекрасно, – обрадовалась Марта. – На аэродроме тебя будет ждать машина, на ней доедешь до пристани, а там пересядешь на моторку.
– А я думала, придется добираться вплавь, – весело бросила Теа.
Но у Марты начисто отсутствовало чувство юмора. Ее обижали даже самые безобидные шутки.
– Ты, как всегда, не можешь без колкостей, – фыркнула она в ответ.
– Большой праздник намечается? – решив не обострять отношений, миролюбиво спросила Теа.
– Да, поэтому я и хочу, чтобы ты приехала. Как у тебя, кстати, дела?
– Хорошо, – ответила Теа.
– Ты не слишком-то многословна. – В голосе Марты послышался укор.
– Просто нечего рассказывать.
– Как дела в манеже?
– Лучше некуда. Учеников становится все больше, наше с Марчелло расписание забито до отказа, – с гордостью сказала Теа.
– Сколько же у вас сейчас лошадей?
– Четырнадцать.
– Не слишком густо.
– Согласна, но, если все будет хорошо, Марчелло надеется, что весной мы купим еще парочку и наймем еще одного инструктора.
– Ты небось вся навозом провоняла, уже забыла, как французские духи пахнут, – не сдержавшись, уколола дочь Марта.
– Мама, давай договоримся, оставь хотя бы на время свои шуточки, особенно в адрес Марчелло.
– Обещаю. Я буду всем рекламировать ваше заведение, – пообещала Марта.
– И этого делать не надо.
– Ну как ты не понимаешь? Моя дочь живет с аристократом, да не просто с аристократом, а с последним отпрыском графов Бельграно, и имеет загородную школу верховой езды! Это просто шикарно, а ты не разрешаешь мне похвастаться! Кстати, почему ты не берешь Марчелло с собой?
– Потому что у нас нет служащих, и Марчелло придется работать за двоих, пока я буду прохлаждаться на острове Родос.
Теа, несмотря ни на что, любила мать и с радостью приняла ее предложение приехать, хотя догадывалась, что Марта ждет от нее последних светских сплетен и особенно подробностей о жизни отца с Джулией де Бласко.
– Ну, вам видней, – заторопилась Марта, – целую, жду.
Раздался деликатный стук в дверь, и в каюту вошла горничная.
– Из ателье Заиры Манодори-Стампа прислали ваше новое платье, синьора, – сказала девушка. – По-моему, изумительное.
Мелина была гречанкой. Перед Мартой она благоговела, как перед божеством, и безропотно сносила ее капризы и гнев. Случалось, что Марта и руку на нее поднимала, но служанка не роптала и прощала обожаемой хозяйке все.
– Прекрасно. – Марта довольно улыбнулась и подумала, что сегодня вечером она должна блистать, как настоящая королева бала. На свое обручение с Кенделлом она пригласила пятьдесят избранных – сливки светского общества. Среди приглашенных были и знаменитые журналисты – Лиза Боннер из «Венити Фэр» и Гюнтер Патрик из «Таймс».
Информация о сегодняшнем приеме появится во всех крупнейших газетах и журналах и наверняка попадется на глаза Гермесу. И, конечно же, будут фотографии. Пусть ее первый муж полюбуется, какую женщину он бросил ради своей писательницы! Марта ясно представила себе Гермеса, но тут же рядом с ним возникло и лицо Джулии, и Марту охватила ярость.
– Убирайся, Мелина! – рявкнула она на девушку, и та поспешила исчезнуть с глаз разгневанной хозяйки.
Марту переполняли ненависть и зависть к Джулии де Бласко. Всю ночь напролет она читала ее роман и не могла оторваться. Приходится признать, что чтение и в самом деле захватывающее: много событий, много действующих лиц, много тонкой авторской иронии.
Среди главных героев Марта без труда узнала и Джулию, и Гермеса, и себя, причем, сколько ни придиралась, ничего оскорбительного в свой адрес не обнаружила. Персонажи романа не разделялись на положительных и отрицательных; у «хороших» было немало недостатков, у «плохих» – немало достоинств. Иногда у писательницы хромал стиль, и Марта злорадствовала, находя шероховатое место.
«Как же я тебя ненавижу!» – подумала она про Джулию и вздохнула. Если бы не эта шлюха, строящая из себя святошу, Гермес никогда бы от нее не ушел, Марта в этом не сомневалась. Конечно, Гермес немногого стоит, дело не в нем, а в самом факте: она оказалась брошенной и, что самое обидное, вынуждена была покинуть Италию навсегда. Гермес обещал не раздувать скандала, в котором Марта сыграла зловещую роль, но потребовал от нее, чтобы она отправилась за границу.
Издалека Марта ревниво следила за судьбой «этой выскочки», как она называла про себя Джулию, болезненно реагируя на ее творческие успехи и завидуя ей черной завистью: у счастливой соперницы жизнь била ключом, а ее собственное существование казалось Марте пустым и бессмысленным.
Конечно, ей было глупо жаловаться. Будучи единственной дочерью медицинского светила, а потом женой крупнейшего хирурга, она имела все, что хотела. Теперь она и вовсе невеста известного на весь мир косметолога, который, точно настоящий волшебник, превращает старых уродок в юных красавиц. Его пациентки, женщины знаменитые и богатые, готовы были отдать целое состояние, лишь бы подольше оставаться молодыми и привлекательными.
Марта рассеянно листала итальянскую газету и вдруг в разделе хроники увидела Джулию. Волна ярости вновь накатила на нее, потому что рядом с ненавистной Джулией стоял Франко Вассалли. У писательницы вид был усталый, даже измученный, и это немного порадовало Марту – не все, видно, гладко у этой хищницы, хоть она и пыжится из последних сил.
«Писательница Джулия де Бласко и финансист Франко Вассалли на выставке Больдини в палаццо Реале, – прочла Марта подпись под фотографией. – Частный телевизионный канал, владельцем которого является Франко Вассалли, приступил к съемкам фильма по последнему бестселлеру миланской романистки».
Марта улыбнулась. Неужели она дождалась наконец своего часа? Гермес, бросивший ее ради другой, теперь сам оказывается в ее роли! У Вассалли есть все – деньги, ум, напор, обаяние; ни одна женщина не устоит перед таким очаровательным соблазнителем.
Марта поднялась с постели и подошла к зеркалу. «Представляешь, как обрадуется Гермес, когда узнает, что его «верная» подруга наставляет ему рога? – мысленно спросила она свое отражение. – Сегодня человек поверг в прах другого, а завтра сам валяется в грязи. Такова жизнь, ничего не поделаешь. А мне пора заняться собой. Сегодняшний прием должен произвести фурор».
Глава 27
На выставке Джованни Больдини Джулия случайно встретила Франко Вассалли.
Бродя по залам, она пыталась проникнуться прекрасным и, к сожалению, безвозвратно утерянным духом прошлого века, запечатленным талантливым художником на его картинах, но настоящее держало ее в своих тисках, не давая забыться. Джулии казалось, что она блуждает во мраке. Сколько ни старалась, она не могла разглядеть даже слабого проблеска света.
Ей было очень трудно и одиноко. Излить душу Гермесу она не осмеливалась и решила посоветоваться с Лео, которого после долгих поисков нашла на другом краю света, в перуанских горах, куда газета отправила его за материалом об археологических раскопках.
Когда Джулия дозвонилась ему, он очень удивился.
– Как ты нашла меня в этом Богом забытом краю? – пораженный, спросил он свою бывшую жену.
– Я везучая, – ответила Джулия.
– И упорная, – добавил Лео.
– Скажи, когда ты возвращаешься?
– Понятия не имею, – со свойственной ему беспечностью сказал Лео. – Может быть, через неделю, а может быть, и через три. Как получится.
– Лучше бы через неделю, – попросила Джулия. – Мне нужна твоя помощь, с Джорджо неладно.
– Что ты имеешь в виду? – встревожился Лео.
– Я имею в виду житейские проблемы.
– А поконкретней нельзя?
– Не по телефону, Лео. Приедешь, расскажу.
– Ты ничего не преувеличиваешь? А то я тебя знаю, – все больше начиная тревожиться, допытывался Лео.
– Нет, не преувеличиваю. То, что случилось, касается не только нашего сына, но и нас с тобой, его родителей.
– Приеду как только смогу, – пообещал Лео.
Вскоре после этого телефонного разговора Джулия получила приглашение на вернисаж и решила сходить, чтобы немного развеяться. Она заехала к своему парикмахеру, сделала прическу и даже купила для такого случая новое платье. Гермес предложил составить ей компанию, но она отказалась: ей хотелось побыть одной.
Скользя рассеянным взглядом по картинам, Джулия вошла в небольшой зальчик, где был выставлен один-единственный портрет. Джулия остановилась, разглядывая хрупкую женщину, сидящую у распахнутого в сад окна. Ее черты были нежны и вместе с тем говорили о силе характера, взгляд мечтален и одновременно проницателен. Особую прелесть этой картине придавало сочетание женственных линий фигуры с пламенеющими красками цветущих за окном роз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36