– Это так? Подними голову. Подними голову и посмотри на меня.
Мэг неохотно подняла глаза и ответила:
– Да, наверное.
– Тогда зачем это делать?
– Донал хочет.
Вот она и произнесла это. Первое проявление нелояльности.
– О, да черт с ним, с Доналом! Ему ведь не приходится ходить с огромным животом девять месяцев!
Мэг вскочила:
– Ли, нас услышат…
Ли захлопнула ногой дверь.
– Сейчас нет клиентов, девушки в мастерской, и кроме того, ты говоришь так тихо, что я напрягаю слух, чтобы тебя расслышать. Послушай, ты хочешь сказать, что Донал не предохраняется?
Мэг бросило в жар.
– О нет! Он даже не мыслит об этом!
– Почему? Я могла бы понять, если бы вопрос касался религии. Но он ведь никогда не ходит в церковь, правда?
– Нет, – прошептала Мэг.
– Тогда из-за чего?
И опять она вздохнула.
– Просто существуют вещи, которых он придерживается. Привычка, наверное. Обычаи.
– Обычаи! Привычка!
– Возможно, какие-то убеждения. У его бабушки было девять детей.
– Боже! Он что, ожидает, что у тебя тоже будет девять детей?
– Не знаю. Полагаю, что могла бы иметь. Я очень плодовита. – И тихим прерывистым голосом она повторила – Наверное, я могла бы.
– Тебе нужна диафрагма, – сказала Ли.
– О нет, я бы не могла это сделать. Я даже не знаю, куда обратиться.
– Мэг, ты сущее дитя. Послушай, есть ужасно милый гинеколог, который заходит сюда со своей женой. Вообще-то, он наблюдает теперь Мариан. Я дам тебе его адрес или, если хочешь, договорюсь о времени твоего визита. Все абсолютно конфиденциально, нечего бояться.
Но страх уже охватил Мэг.
– А если он найдет это в ящике дома?
– Ты хочешь сказать, что он копается в твоих вещах?
– Но это могло бы случиться. Я не осмелюсь. Честно, Ли, я боюсь.
– В чем дело? Ты боишься его?
Она понимала, что Ли считает ее глупой и слабовольной. Но надо родиться Ли, чтобы поступать, как она. Все люди созданы по-разному, и это определяет их поступки.
После молчания Ли сказала:
– Иди купи туфли. Ты могла бы заехать к Альтману. – Она поцеловала Мэг в щеку. – Ты что-нибудь придумаешь в конце концов.
Мэг ехала по Пятой Авеню в окружении блестящих коробок от Ли. Голова и плечи шофера неясно вырисовывались в наступающих сумерках. Дождь сменился мокрым снегом. Мысль о бархатных туфлях угнетала ее. О каких еще туфлях говорила Ли? Бронзовых лайковых. Они ее не интересовали.
– Рой, – окликнула она, – не беспокойтесь об Альтмане. Мы едем домой.
Она откинула было голову на спинку, забыв, что шофер может видеть ее в обзорном зеркальце, но снова выпрямилась – недостойно даме сидеть развалившись. Тени Эмили, с горьким юмором подумала она. Она не скучала по матери…
А вот Элфи ей иногда недоставало. Вот как сейчас. «Давай, детка, взбодрись», – сказал бы он, если бы был рядом, и самое смешное, что она, возможно, и «взбодрилась». Ее отец мог посмеяться почти над всем. Ей бы хотелось, чтобы он приезжал почаще. Он никогда не говорил, но она понимала, что он предпочитает видеть ее у себя дома. Отец все еще не чувствовал себя свободно в доме Донала, хотя дом, конечно, нравился ему, и Элфи любил рассказывать о нем и об «Изоте-Франчини».
Машина въехала на паром и стала у борта. Загудели моторы, и паром, покачиваясь на волнах, начал двигаться через Гудзон.
– Вы можете выйти и размяться, Рой, если хотите, – предложила Мэг. – Я не против.
– Слишком холодно, мадам, спасибо. – Он обернулся к ней. – Через пару лет они закончат строительство туннеля под рекой. Не пойму, как им удастся освободить его от воды. Чудо, правда?
– Конечно. Чудо.
Сколько детей будет у меня через пару лет?
Мокрый снег блестел в свете, падающем из нижних окон. На втором этаже светилось окно спальни – Донал рано вернулся домой. Дети услышали, как открывалась входная дверь, и выбежали ей навстречу. Когда Донал приходил домой, от него ждали подарков, но от матери они ожидали только объятий, достаточно широких, чтобы обнять их двоих.
– Чем вы занимались? – спросила Мэг, отпустив мальчиков, хотя знала ответ. Сладкий запах свежего хлеба просачивался в холл. Они «помогали» на кухне.
– Мы делали хлеб, – сказал Тим. – И булочки. Я готовил глазурь и дал Тому лизнуть.
У мальчиков была гладкая белая кожа. Веки и нежные ноздри были почти прозрачны. Оба были подвижны, ловки, как обезьяны, и все равно ходили в синяках. Они могли исчезнуть в любой момент, стоило только отвернуться. Тогда приходилось их искать, отчаянно звать по всему дому, пока они не обнаруживались где-нибудь в подвале, гараже или во дворе у соседей. Они были проворны, крепки и целеустремленны, как отец.
– Я лизнул глазурь, – повторил Том. Он повторял все за братом.
Мальчики пошли за Мэг в кухню. Как там было уютно! На столе стояла супница с гороховым супом, приготовленным на ужин детям. Китти, няня, резала хлеб. Они с поварихой, видно, вдоволь насмеялись за весь день – вокруг глаз еще светилось веселье. Вид этих крепких, дружно работающих женщин почему-то подбодрил ее.
Мэг спросила о близнецах.
– Спят, – ответила Китти, – спокойные, как ангелочки.
– Не хотелось бы уходить сегодня из дому, – заметила Мэг, глядя на аппетитный густой суп. Повариха согласилась, что в такой вечер лучше сидеть дома.
В детской ночник отбрасывал достаточно яркий свет, чтобы она могла разглядеть крошек, спящих в розовых кроватках. Мэг склонилась над ними. У Люси ротик был слегка приоткрыт, на нижней губке следы молока. Только Мэг да Китти знали, что девочки не совсем похожи друг на друга. Несколько минут она прислушивалась к их тихому дыханию, а потом пошла в спальню, где Донал лежал на кушетке с газетой.
Он принял душ. Волосы были еще мокрые, со следами расчески в густых кудрях. На нем был красный шелковый халат.
– Как я вижу, ты ездила за покупками, но что-то не очень много купила, – заметил он, считая коробки от Ли.
– Подожди, ты еще не видел счет. Тогда не скажешь, что не очень много.
– Я никогда не жаловался на ее цены, хотя они действительно не низкие. – Он засмеялся. – Впрочем, успеха ей. Ли его заслуживает.
Мэг сняла пальто, повесила его в гардеробной и стала искать вечернее платье. За спиной она слышала его слова:
– Никогда не мог понять, почему жена Бена должна работать. Я достаточно ему плачу… Ей надо сидеть дома и завести еще детей. Всего один ребенок! И даже тот не его.
Мэг стянула платье через голову. Ее голос прозвучал приглушенно:
– О, я так устала! Ненавижу ходить по магазинам. Нам обязательно надо сегодня ехать? Опять весь этот путь в город?
– Все, что от тебя требуется, это перейти с сиденья в автомобиле на стул у стола. Это так трудно?
… Эти благотворительные обеды. Мы так много ходим на них. Донал получал удовольствие от них. Он мог терпеливо сидеть, слушая все эти скучные речи, ради того единственного момента, когда произнесут его имя, включенное в список выдающихся постоянных благодетелей, и он поднимется с легким поклоном и смущенной улыбкой, чтобы выразить признательность за принятие его пожертвований. Разумеется, он понимал, что его терпят только из-за его пожертвований, и посмеивался над этим.
– Надень бриллиантовые серьги, – сказал он, – те, что капельками.
– Они слишком роскошные. На такие обеды так не выряжаются.
– Я знаю, но мне все равно. Там будет эта ханжа Мариан, и мне хочется, чтобы она увидела серьги.
Удивленная таким не свойственным ему ребячеством, Мэг стала защищать Мариан, не столько из-за самой Мариан – которая, по правде сказать, была действительно ханжой, – сколько из-за Поля.
– Она вовсе не такая, просто она несчастная женщина.
– Из-за чего же она такая несчастная? Она живет в роскоши.
– Дело не только в этом.
– Да? Попробуй пожить в нужде и узнаешь.
Мэг молчала. Сняв чулки, она рассматривала маленький узелок тонких сине-красных вен сбоку от колена. Это появилось после близнецов.
– С другой стороны, – говорил Донал, – жить с Полем, должно быть, очень нелегко.
– С Полем? Почему? Любая женщина отдала бы все за него!
– Ты так думаешь? Я сегодня забегал к нему. О, он настоящий джентльмен, да, но не больше меня. Я тоже знаю, как вести эту игру. Он ненавидит меня до мозга костей, и мне не страшно признаться тебе, что я тоже ненавижу его.
Мэг ужаснулась:
– Вы подрались?
– Ну, до кулаков дело не дошло. Я сделал ему предложение, вполне пристойное предложение, за которое ухватился бы любой, приобретение – слишком сложно объяснять – обмен акций одной компании на акции другой, в результате которого мальчишка Ли получил бы пакет. Но он отверг мое предложение!
Донал встал и облокотился на камин.
– Чистый и святой! Не будет заниматься делом, которое способствует вооружению. Чепуха! Донал Пауэрс обойдется без Поля Вернера, чистого и святого! Что он о себе воображает?
– Мне не кажется, что он воображает.
– Ты ничего не понимаешь! Этот человек полон самонадеянности.
– Ничего подобного, – горячо возразила Мэг. – Я знаю Поля давно. Надо еще поискать такого уважаемого, такого…
– Так ты на его стороне? Ты забыла, что я твой муж?
– Я ни на чьей стороне. Я просто сказала, что его уважают.
– А меня нет?
– Я этого не говорила.
– Ты это имела в виду. Думаешь, я не понимаю, что ты думаешь? Я читаю тебя, как открытую книгу, Мэг. Хорошо, я продаю спиртное! Выпивку! Я продаю ее сливкам общества. Дамам из окружения твоей матери…
– Оставь, пожалуйста, мою мать в покое.
Она сердилась не из-за матери, и даже не из-за Поля. Просто сердилась. Донал хмыкнул:
– Мне смешно. Я видел, как они напиваются в клубах, эти праведники.
– Не вижу ничего смешного, – сухо произнесла она.
Он перестал смеяться, поднял голову и прищурил глаза, пристально глядя на нее:
– Беда, что у тебя нет чувства юмора.
– Не буду это отрицать. Это недостаток. В меня не вложили его, когда создавали. А с тобой беда в том, – и она окинула его взглядом: он все еще стоял облокотившись о камин, такой беспечный, такой самоуверенный. Он, должно быть, не сумел убедить Поля и был в ярости, что впервые у него не получилось, – что ты всегда хочешь, чтобы все было по-твоему. Все по-твоему.
Донал мигнул и открыл широко глаза, показывая свое удивление.
– Не верю своим ушам. По-моему? Назови хоть что-то, что ты хотела и не получила! Дом? Ты выбрала его. Неделя на Бермудах? Мы едем. Все, что ты хочешь, ты получаешь!
– Есть то, что я не хочу, – очень тихо произнесла она. – Но я все равно получаю это.
– О!
– Да, ты понимаешь, о чем я говорю!
– Опять о предохранении. Снова об этом. Она вздернула подбородок:
– Да, снова!
Он сделал к ней шаг:
– Но я говорил тебе, когда женился, что хочу иметь большую семью. Я предупреждал об этом.
– Что значит большую? У нас четверо детей, и я обожаю их, но не хватит ли? Сколько еще тебе нужно?
– Сколько получится.
Она насмешливо улыбнулась:
– Сколько Бог пошлет?
– Если хочешь, считай так.
– Ты же не веришь в это, Донал. Ты неверующий.
– У разных людей разные веры. Принципы. И один из моих принципов – никакого контроля за рождаемостью. Кроме ритма.
– Но ты ведь не придерживаешься даже этого. Ты берешь меня, когда тебе этого захочется.
– Да, но ты тоже любишь это.
– Ты хочешь, чтобы я рожала детей, пока не упаду?
– Ты не упадешь. Ты здорова как лошадь.
Он обнял ее за плечи. Его ладони, прикоснувшиеся к ее округлившейся плоти, были горячи.
– В Фолл-Бурже тоже одеваются в такие сорочки, только они у них черные. Черные кружева, да? – И когда она не ответила, повторил: – Да?
– Я не помню. Оставь меня в покое.
– Нет, ты помнишь. Ты все помнишь. Как мы вернулись в свою комнату в отеле, как мы…
Ее голос дрожал, когда она снова повторила:
– Оставь меня в покое.
Прижатая к кровати, она теряла равновесие. Одной рукой она загородилась от него, другой пыталась ударить его в грудь.
– Сильная. Сильная. Давай, повоюй со мной. Мне это нравится.
Она была на грани слез.
– Донал, нет, я сержусь. Ты разве не видишь, что я сержусь?
Он спустил тонкие бретельки с ее плеч – мягкий шелк упал на пол. Донал слегка подтолкнул ее, и она упала на кровать, на одеяло, сложенное в ногах. Он смеялся, уткнувшись в ее плечо:
– Давай, Мэг, ты же не сердишься. Ты не можешь сердиться на меня.
Она сопротивлялась:
– Могу, могу.
Он все еще смеялся:
– Но я знаю, что делать. Я всегда знаю, правда? Глупо было бороться, все равно что пытаться сдвинуть скалу.
– Ну, пожалуйста, не сейчас.
– Нет, сейчас. – Смех смолк. – Именно сейчас. Малышка Мэг, ну же. Да, малышка Мэг.
– Тебе это понравилось, – услышала она его шепот, почувствовала шелк одеяла, которым он укрыл ее и заботливо подоткнул под ноги. – Поспи. Еще есть время. Я пойду к мальчикам.
Она не спала. Он снова доказал ей, что может делать с ней, что захочет. Черт побери, может ведь. И она нахмурилась, с усилием вспоминая, пытаясь проследить все с самого начала, с того дня в доме Ли… Тогда все суетились вокруг Дэна, сидящего в глубоком кресле, а она стояла в стороне у пианино. Донал сразу подошел к ней.
– Нас еще не познакомили, – сказал он. – Какой прелестный цвет для холодного дня. Вы похожи на рождественскую розу.
Она была такая наивная – викторианский пережиток. Слишком наивная, чтобы понять, что ей хотелось от него. Но он понял.
Он все знал про нее. Может быть, так положено. Мужчина ведет, а женщина, оберегаемая его заботой, следует за ним. Кажется, так устроен мир.
Пять лет, подумала она и снова вернулась мыслями в свою комнату в колледже, когда, мечтая у окна, видела за красками неба, деревьев, мокрых зонтов прохожих свое будущее, которое в чем-то оправдало ее ожидания, в чем-то оказалось совершенно другим. Но как можно предвидеть?
Снизу доносились голоса. Донал играл с мальчиками в детский вариант кеглей, которые он купил им.
Муж вел двойную жизнь. Он никогда не рассказывал о делах, но все равно многое просачивалось сквозь завесу тайны. Телефонные разговоры, доносящиеся из соседней комнаты. Что-то говорилось, когда приходили компаньоны. Она знала, когда случались неприятности, как в том случае с засадой на караван грузовиков. Она знала, но держала это при себе, что он открыл счет в Швейцарии, как и многие бизнесмены, занимающиеся так называемым уважаемым бизнесом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47