– говорил Йахим.
– Нет, – ответил Поль. – Мои родители делали то же самое, но я был равнодушен.
Йахим бездумно заметил:
– Это по-немецки. Традиция. Может показаться глупым, но традиции успокаивают. Из года в год еда и подарки, музыка и благоухание.
Поль тихо заметил:
– Это серьезный религиозный праздник. Ты не думаешь, что оскорбляешь верующих, превращая его в веселое развлечение?
– Мой дорогой друг, я вовсе не отношусь к этому легкомысленно. Напротив, я уважаю этот праздник. Но я считаю, что каждый может взять из него то, что хочет.
Поль промолчал. Что толку спорить?
– Я приеду следующим летом, – пообещал он.
– Помнишь, как мы бродили по Оденвальду?
Да, он помнил. Деревни с остроконечными крышами и красной геранью. Вишневые сады и горы, поросшие соснами. Он был тогда таким простодушным, когда наслаждался последними мгновениями полной свободы и одновременно предвкушая женитьбу.
– Да, как-нибудь летом, – повторил он.
– Хорошо! В следующий раз привози с собой жену, и не жди одиннадцать лет!
Последнее, что он увидел, когда тронулся поезд, был Йахим, одной рукой обнимающий жену за талию, а другой машущий ему вслед.
Как они отличаются друг от друга! И все-таки им так хорошо вместе. Вот такой должна быть семейная жизнь…
Поезд шел на северо-запад; внезапно резко похолодало, и небо стало совсем зимним. Поезд проходил через мрачные тевтонские города и поселки: красно-коричневые массивные постройки в романском стиле. Что-то зловещее и обреченное чувствовалось в этих краях. Закрыв глаза, чтобы не видеть мрачный ландшафт, Поль попытался задремать.
Единственное приятное чувство за всю эту мрачную поездку он испытал, когда на станции купил газету и узнал, что арестовали Адольфа Гитлера.
В Гамбурге Поль нанес деловые визиты, после чего отправился прогуляться. Проходя мимо Американского Экспресса, он остановился справиться о почте. Его ждало письмо от Мариан. Оно было коротким, и он быстро пробежал его.
«Дорогой Поль, весь день я думала о нас. Я знаю, что ты пережил в эти годы из-за отсутствия детей. Я наблюдала тебя с Хенком, ты был бы чудесным отцом! Но мне тяжело думать об усыновлении ребенка, я не хочу несвоего ребенка. Я понимаю, что это плохо, но было бы неправильным взять ребенка, когда по-настоящему не хочешь этого. Я продолжаю надеяться, что ты свыкнешься с жизнью без детей. Пожалуйста, пожалуйста, попытайся! Давай не будем отравлять жизнь друг другу. Мы еще молоды, и столько много можем сделать в этой жизни!..»
И все в таком духе. Он спрятал его в карман пальто и продолжил прогулку. Он стал вспоминать Йахима и Элизабет, их ребенка, их уютный дом. Он вспомнил теплое тело и нежный голос Илзе, говорящий ему: «Ты должен найти свою любовь».
Найти любовь! Как легко это сказать. Она не поняла, ее ситуация совсем не похожа на его.
И Поль опять вспомнил о Мариан. Письмо тяжелым камнем лежало у него в кармане. «Давай не будем портить наши жизни». Бедная, жаждущая душа…
О чем он размышляет? Как всякий ответственный человек, он должен вернуться к своим проблемам, от которых пытался сбежать. В любом случае куда ему еще возвращаться как не домой?
В понедельник вечером в театральном фойе теснилась разодетая публика. Обсуждали пьесу «У всех детей Божьих есть крылья». Мнения разошлись, автор пьесы вызывал самые живые толки.
Мариан предложила пригласить Бена и Ли в театр по случаю годовщины их свадьбы.
– Что еще мы можем подарить им? – спросила она, заметив, что у них есть все, а если и чего-то не хватает, то тут же приобретается.
Поль не понял, было ли это замечание Мариан проявлением неодобрения или просто констатацией факта. Маленький кружок из друзей и клиентов Ли собрался вокруг нее в фойе театра. Она привлекала внимание: платье из черного шелка обнажало белые плечи и роскошную грудь; простота фасона подчеркивала великолепие серег из рубинов с бриллиантами – последний и самый дорогой подарок Бена. Серьги вспыхивали при ее малейшем движении. Больше украшений на Ли не было. «Умно», – отметил про себя Поль.
К Мариан подходили исключительно ради дела: она участвовала во всех благотворительных организациях, ее имя было первым в списках членов важных комитетов, ее уважали за это. Одеваясь сегодня для театра, она с некоторым презрением отметила, что люди, уверенные в себе, не нуждаются в демонстрации новых туалетов и не стремятся выглядеть как картинки из модных журналов.
«Старая семья, старые туалеты», – подумал Поль с неожиданным всплеском веселья.
Вдруг она потянула его в сторону:
– Посмотри! Посмотри туда! Это не та девушка, которая была у вас горничной как раз перед нашей свадьбой?..
– Что? – не понимая, спросил он.
– Посмотри туда! Видишь ту высокую рыжеволосую женщину? Клянусь, это она. Горничная, которая была у твоих родителей.
– Я не помню.
– А я помню. Она была поразительна. Рыжеволосая женщина шла перед сценой. Поль вывернул шею, но не смог разглядеть ее лица. Как она могла оказаться в этом месте? А почему бы и нет? Это такая пьеса, которая понравилась бы ей.
Занавес поднялся. На сцене двигались фигуры и звучали голоса – он ничего не видел и не слышал. Его охватила полная растерянность. А ведь он действительно успокоился за этот последний месяц, вернувшись из Европы с новым твердым решением забыть прошлое раз и навсегда.
С чувством, близким к негодованию, он вычеркнул совет Илзе о необходимости обрести любовь. Илзе была за океаном, и он никогда ее больше не увидит. Короткая идиллия – а это была идиллия! – исчезнет, если уже не исчезла. Он не чувствовал себя виноватым, так как никто не пострадал. Он вернулся домой к жене, чтобы работать и быть гостеприимным хозяином.
Поль нарочито выпрямил плечи: никаких несбыточных мечтаний! Не смотреть туда, где может быть… Анна.
Все кончено. Месяц прошел очень хорошо, Мариан была счастлива, заходили друзья; в офисе наладились дела. Его решение было твердо.
А теперь он здесь, застыв в кресле, напрягает глаза в свете рампы в надежде, что луч света покажет рыжеволосую женщину! Что ему делать, что ему сказать, если окажется, что это Анна? Сердце билось, не ведая о принятых им решениях. Оно продолжало стучать до конца спектакля. Рыжеволосая женщина исчезла в толпе.
– Как тебе понравилось? – спросила Мариан, когда пьеса окончилась.
– Хорошо. Да, очень хорошо. Она пожала плечами:
– А мне не понравилось. Слишком социологично. Все эти разговоры о побежденных. Надоело слушать об этом.
– Не знаю, – пробормотал он.
– Давай пригласим Бена и Ли выпить, – зашептала она. – Это их праздник.
Он с радостью пошел бы домой, но Бену и Ли явно понравилась идея продолжить праздник; они отправились в Сенти-Регис, где красивая молодежь танцевала под современную музыку. Поль играл роль хозяина. Новые серьги Ли сверкали у его плеча, когда они танцевали.
– Кстати, – спросила она, – Элфи тебя не просил поговорить с Мэг?
– Нет, а о чем?
– О Донале. Он и Эмили вне себя.
– Ради всего святого, что им надо от меня?
– Очевидно, им не нравится этот человек, а так как Мэг боготворит тебя…
– О, – смущенно произнес Поль.
– Не скромничай, это так, и ты знаешь об этом. Они считают, что тебя она послушается. Они хотят, чтобы ты заскочил ненароком к Мэг в Бостон. Ты же достаточно часто ездишь туда, правда?
– Да, но что я буду говорить Мэг? Я ничего не знаю об этом человеке кроме того, что он сделал для Дэна.
Когда музыка закончилась, они присоединились к Мариан и Бену.
– Вы выглядели как заговорщики. Что за тайна? – полюбопытствовала Мариан.
– Ничего особенного. Мы говорили о Мэг и Донале Пауэрсе, – ответила Ли.
– Может, нам не следовало бы… – начал было Бен, но замолчал с неловким видом.
– Бога ради, мы члены одной семьи, – воскликнула Ли. – Мы можем вмешиваться. Кроме того, наверняка Поль что-то подозревает.
– Подозревает? – удивилась Мариан. – О мистере Пауэрсе?
– Ну ладно, он бутлегер, – признал Бен. – Вот из-за чего весь шум.
– О, Боже! – сказала Мариан. – Он казался таким джентльменом!
– Он и есть джентльмен, – сказал Бен. – Он честен. Платит по счетам и держит слово, а это не так уж мало в наше время. Правильно, Поль?
– Да, в каком-то смысле, – согласился Поль. Он вспомнил о трогательном письме Мэг.
– Ты что-то подозревал, Поль, правда? – спросила Ли.
– Ну, я был немного озадачен: откуда у него такое влияние? Конечно, при желании выяснить было бы нетрудно, но я не хотел, – сказал Поль.
Вдруг Бен забеспокоился. Он наклонился над столом и прошептал:
– Запомните: я ничего не говорил вам. Даете мне слово, все?
Ли сразу откликнулась:
– Конечно. Не будь чудаком.
– Я слежу за его балансом и инвестициями. Я его бухгалтер и юрист, а остальное меня не касается, – торопился объяснить Бен.
– Не понимаю, – теперь заволновалась уже Ли. – Ты ведь помогаешь ему нарушать закон?
– Это глупый закон, и он долго не продержится. Всем это известно. И я вовсе не помогаю ему, прошу это запомнить! И вообще, тут нет никаких причин для беспокойства.
И он похлопал по руке жены:
– Успокойся, дорогая. Мне не следовало говорить всего. Вот моя главная оплошность.
Он, казалось, успокоился, откинулся назад и закурил:
– Ради Бога, Донал не преступник. Мэг не пострадает от него. Она, возможно, сейчас больше развлекается, чем за всю свою жизнь.
И когда никто не откликнулся на это, Бен добавил:
– К тому же этот человек не просил ее выйти за него замуж, и я не думаю, что он собирается жениться. Пойдем потанцуем, Мариан.
Ли подвинулась ближе к Полю:
– Давай поговорим. Я ужасно люблю малышку Мэг. Почему я зову ее «малышкой», когда она не ниже меня?
– Почему мы все привыкли думать о тебе как о «маленькой Ли»? – И он бросил украдкой взгляд на ее великолепную грудь, туго натягивающую тонкий черный шелк и излучающую теплый пряный аромат.
– Я по-настоящему боюсь, что она любит этого человека.
– Она любит, – подтвердил Поль. – Она написала мне.
– О, черт! Любовь! Это ее первый опыт, и она, возможно, до смерти боится, что другого не будет. О, так воспитать девочку! – произнесла она возмущенно, почти презрительно. – В вакууме. Держа ее в этой глуши, как женщину первых переселенцев, робкую, как кролик или… как называются те маленькие животные, такие толстые, которых она любит, те, что поедают траву?
Поль не удержался от смеха:
– Лесные сурки.
– Да, и еще один с длинным носом, который висит вниз головой?
– Опоссум, – все еще смеясь, сказал Поль.
– Ну, все плохо. Странные люди Элфи и Эмили! Всех сторонятся. В деревне лишь немногие фермеры терпят Элфи из-за Эмили, а в городе он ведет дела с евреями, но сторонится еврейской общины. Бирюки, и вот что они сделали с Мэг!
Это было умное наблюдение. Ли, трезво смотревшая на вещи, привыкла высказываться прямо.
– Мы ведь не знаем Мэг, правда? – размышлял Поль. – Может быть, она в глубине души цыганка. Хотя я сомневаюсь, – добавил он.
Люди часто становятся слепы, выбирая себе пару. И любой посторонний может сказать, что выбор этот не сработает! Да, если его попросят, ему придется поговорить с Мэг. Захотел бы он, в конце концов, чтобы его дочь или сестра вышла замуж за человека, стоящего вне закона, даже если этот закон абсурден?
С другой стороны, люди всегда хотели разлучить влюбленных, когда считали их «неподходящими». И он снова вспомнил отчаянное письмо Мэг. Донал, сказали ее родители, не подходит ей. Но Анна, подумал Поль, тоже «не подходила» ему! Кто тогда может судить человеческое сердце?
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
– Это так романтично, – заметила соседка по комнате, – я имею в виду то, что твои родители ненавидят его и все такое.
В комнате, где Мэг одевалась на свидание с Дона-лом Пауэрсом, который приезжал из Нью-Йорка, собрались девушки.
– Почему он им так не нравится? – спросила одна из них.
Соседка по комнате опередила Мэг:
– Потому что он католик.
– Ну, моим бы это тоже не понравилось, – сказала одна из девушек, о дебюте которой в Копин Плаце много писали бостонские газеты. Она жила на Бикон-Хилл в доме своей прабабушки. Это был дом, в котором понравилось бы жить и матери Мэг: в нем было так много старых вещей: картин, шератонских кресел, ваз от Поля Ревери, – казалось, что за последние сто лет в нем не появилось ни одной новой вещи.
– Он очень красивый, – заметила о Донале соседка Мэг, не потому, что была такой великодушной, а потому, что сама только обручилась и чувствовала благожелательность ко всему миру.
Донал приезжал раз в середине зимы, оставался в Бостоне на ночь и провел день с Мэг – они пообедали в Локке-Обер, и он отвез ее обратно в колледж. Естественно, он привлекал к себе внимание, часть которого обращалась и на Мэг: ведь у нее теперь был собственный поклонник. Три года в Уиллсли она была в тени – положение, к которому она привыкла. Хорошая студентка, но не из тех, кто собирался стать врачами и юристами; хорошая пловчиха и игрок в теннис, но не из лучших; она не выделялась ничем особенным до появления Донала, который был старше, не мальчик из колледжа, явно богат, со светскими манерами. Его яркость высветила и ее фигуру, до того незаметную.
Когда девушки ушли, у Мэг оставался еще час. Она тщательно оделась, вертясь перед зеркалом. Мэг наконец решилась сделать перманентную завивку: было тяжелым испытанием сидеть присоединенной к машине с проводами, свисающими с потолка, и она по-настоящему испугалась, но результат стоил мучений, как и говорила ей Ли. Прекрасные волосы Мэг теперь волнами окружали лоб, а один маленький локон выбился из прически на виске. Эта вольность шла ей, и она не стала поправлять прическу.
Мэг выбрала красное платье: оно принесет счастье, будучи почти такого же оттенка, как то, в котором она познакомилась с ним. Она никогда не расстанется с тем платьем, каким бы старым оно ни стало. Мэг помнила, как покупала его вместе с Ли, как приятно скользил по телу блестящий шелк. Ли потянулась и поправила воротник.
– Стой прямо! Не горбись! – велела она Мэг. – Ты высокая, так и будь высокой.
Эмили колебалась:
– Красный ужасно бросается в глаза, вы не считаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47