Ее сдержанность превратилась в глубокую печаль. Она говорила, горестно покачивая головой.
– Я постоянно была пьяна. Николас избивал нас обоих, если мы чем-нибудь не угождали ему. Ники и я стали товарищами. Мы объединились, чтобы противостоять этому чудовищу.
– Когда мне было тридцать два года, я вылечилась от алкоголизма. Уже шестнадцать лет я не брала в рот ни капли.
Я попыталась как можно тактичнее выразить свою мысль:
– Как вы думаете, то, что вы пили, мешало вам должным образом заботиться о Нике?
Глаза Кенди наполнились слезами, и она потянулась к соседнему столику за платком.
– Я его любила, но я и сама была ребенком. Иногда у меня для него не оставалось времени, и я думала, что если бы его здесь не было, все было бы намного легче. Идеальной матерью я не была, это точно.
Моля Бога, чтобы она не оборвала меня на полуслове, я спросила:
– Как случилось, что Ник спал с вами в одной постели?
Она высморкалась.
– Николас начал работать на бензоколонке в ночные смены. Каждую ночь я оставалась одна и была очень одинока. Ники писался в кровати, и отец бил его, если утром находил мокрую постель. Мне действительно было его жаль, и я подумала, что если прижму его к себе, когда он засыпает, то он, может быть, перестанет мочиться в постель.
– Поэтому вы и взяли его к себе в постель?
– Я знала, что он побоится написать у нас в постели, поэтому я и положила его рядышком.
Как печально, подумала я. Два одиноких ребенка.
– Как часто это бывало?
– Может быть, три или четыре раза в неделю. Потом, когда он засыпал, я осторожно переносила его к нему в постель, он не просыпался. Это ему помогло. Он перестал мочиться в постель.
– Но пребывание в одной постели пробудило сексуальную активность?
Кенди кивнула и прикрыла лицо руками.
– Вы считаете, что я – отвратительный больной человек, не так ли?
– Нет, – мягко сказала я. – Я считаю, что вы были одиноки, вы выпивали, вам было грустно.
Кенди продолжала сквозь слезы, ей теперь хотелось говорить, хотелось выплеснуть свою боль.
– Вы должны понять, что я всегда была пьяна! Пьяная, одинокая и подавленная. Чаще всего мы просто лежали обнявшись, но когда он спрашивал, можно ли ему поиграть с моими сиськами, я ему разрешала. Иногда он притворялся, что он – младенец, и сосал их, а кроме того я думала, что это успокаивает его.
– Но ведь это не все, что было между вами.
– Не все, – она остановилась, чтобы собраться с духом, и расплакалась.
– Сейчас я совсем иначе смотрю на все, сейчас, когда я взрослая. И ужасно жалею, что все так случилось.
– Все мы совершаем по молодости лет глупые ошибки. Это – одна из них.
Она опять высморкалась и кивнула.
– Несколько раз случалось так, что, поиграв с моими сиськами, он засыпал, а я возбуждалась и я… я тихо рядом с ним занималась онанизмом. Но однажды он открыл глаза и спросил, что я делаю. Я кое-что ему объяснила и сказала, чтобы он засыпал. Как-то, недели через две, мы уснули рядом, и мне стало сниться, что какой-то мужчина занимается со мной любовью, так что я кончила, проснулась и обнаружила у себя между ног руку Ника. Я сильно его оттолкнула и сказала, что это безобразие, и чтобы он так никогда больше не делал. А он сказал, что делает только то, что делала я, и он это видел. Я объяснила ему, что он не должен больше так меня трогать, что он будет это делать с другими женщинами, когда подрастет. Он пообещал мне, что больше так делать не будет, но попросил меня показать, как это выглядит. Я включила свет и позволила ему посмотреть.
– Вы еще чему-нибудь научили его? Она сильно покраснела.
– Я показала ему, как доставить себе удовольствие. Он видел, как это делала я, и хотел узнать, как это подействует на него. Поэтому я показала ему. Я решила, лучше ему узнать от меня, чем во дворе. Конечно, теперь я понимаю, что я натворила.
Не удивительно, что Ник так много занимался мастурбацией. Теперь легко было понять, насколько схожи мы были с Кенди в его представлении: подобно ей, я отдала ему часть себя, но не целиком, я нанесла ему точно такую же травму, как и она, покинув его. И злоба, которую он испытывал по отношению ко мне, была отголоском той давней злобы на Кенди.
Я задала ей и другие вопросы. Оставив Николаса, она переехала в район Бея, а когда получила развод, снова вышла замуж за алкоголика. Этот брак также не был счастливым, и к тому же осложнился несколькими выкидышами. Достигнув критической точки, она сумела пересмотреть свою жизнь. Она оставила второго мужа и начала анонимно лечиться от алкоголизма. Три года она не пила, потом вернулась в Лос-Анджелес, встретила Хэрри Лейнхерста, владельца компании, занимавшейся компьютерными программами, тоже бывшего алкоголика. Этот брак был совсем другим. Теперь она, наконец, нашла взаимопонимание и ощущение безопасности. Они жили вместе уже пятнадцать лет. Пять лет назад она нашла Ника, сделала несколько попыток восстановить отношения с ним, но все напрасно.
В заключение она рассказала мне, что, уйдя от Николаса, отправила маленькому Нику много писем и рождественский подарок, но все было возвращено нераспечатанным.
– Я воспользовалась адресом фирмы моего брата в Сан-Франциско, потому что Николас не стал бы меня искать по нему. Но вы знаете, что он сделал? Он переадресовал всю свою почту на абонентский ящик, и все мои отправления вернулись обратно. Этот негодяй хотел убедить Ники, что я его бросила. И мне пришлось оставить все как есть, иначе меня могли бы убить. Не было никакого способа сказать Ники, что я любила его. Если бы только Ник знал!
– Но разве вы не могли связаться с ним через школу?
– Потом я подумала и об этом, но я была слишком напугана.
Кенди встала, едва держась на ногах.
– Я все сохранила. Я надеялась, что когда-нибудь покажу это Ники, и он все поймет. Но он не пожелал иметь со мной дело. Он не дал мне даже пяти минут, чтобы объяснить. Просто сказал, что я для него умерла, и пусть все остается как есть.
От слез тушь на ее ресницах расплылась, и под глазами появились черные круги.
– Я вам покажу, – сказала она и, слегка пошатываясь, пошла наверх.
Пока я слушала ее, во мне крепла уверенность в том, что если бы Ник узнал то, что она рассказала мне, это изменило бы весь ход событий. Он никогда не подозревал, как глубоко любила его эта женщина.
Она вернулась с маленькой коричневой коробкой, которую поставила у моих ног.
– Вот. Посмотрите на почтовые штемпели. Двадцать пять лет назад.
Я открыла коробку и просмотрела письма. Они пахли плесенью и пожелтели от времени, на них были штемпели двадцатипятилетней давности, как она и говорила.
– А эта коробка – рождественский подарок, который я послала ему через месяц после отъезда. Я все время хранила ее, надеялась, что, может быть, когда-нибудь он выслушает меня, когда-нибудь захочет меня увидеть.
Я держала в своих руках ключ к жизни Ника – ключ к его личности, к его лечению – и внезапно ощутила такую потребность действовать, что справиться с ней оказалось мне не по силам.
– Миссис Лейнхерст… может, вы позволите мне отнести ему все это сегодня? Позвольте мне быть вашим посланником.
Она схватила свою коробку и села, положив ее на колени.
– Как вы можете! В середине процесса? И как я могу вам доверять? Это единственное имеющееся у меня доказательство. Я должна сохранить его на случай, если он когда-нибудь вернется. Я мягко сказала:
– У вас нет других детей, не так ли?
Она схватила коробку, как будто это был ребенок.
– У нас с Хэрри умерла девочка, вернее, она родилась мертвой после родов, длившихся тридцать шесть часов. Больше у меня не было беременностей. Ники – мой единственный ребенок.
– Тогда позвольте мне пойти к нему. Я знаю, что вы рискуете, отдавая мне эти вещи, но мой риск гораздо больше. Я думаю, он меня выслушает.
Я видела, как в ее глазах надежда боролась со страхом.
– Он – мой единственный ребенок. Я вылечилась от алкоголизма, у меня есть муж, но иногда ночью мне хочется выпить, выпить для того, чтобы не было пустоты, которую может заполнить только Ники.
– Тогда позвольте мне пойти к нему, – я встала и протянула руки, а она отдала мне коробку.
Когда я села в машину, голова у меня шла кругом. О чем я думала? Как я смогу это сделать? Я миновала центр Лос-Анджелеса, выехала на шоссе на Санта-Монику, меня словно несло на крыльях. Когда я доехала до пересечения с четыреста пятым шоссе, мне пришлось сделать окончательный выбор: на север к себе домой или на юг к нему.
В последний момент я повернула на юг.
63
В тот вечер все прибрежные районы окутал туман, и когда я выезжала с шоссе, видимость упала до нескольких футов. Когда я вышла из машины перед Марина-Тауэрс, влажный воздух окутал меня, словно сигаретный дым.
Я позвонила и услышала, как в квартире залаяла собака, потом раздался голос Ника: «Молчать!» Через мгновение Ник распахнул дверь, лицо его выразило крайнее удивление.
– Доктор собственной персоной?
Собака была огромная, черно-белый датский дог, она еще некоторое время продолжала рычать, заставив меня отпрянуть.
Я прижимала к себе коробку, словно щит.
– Можно войти?
Ник был босиком, в белых шортах и футболке, волосы его были взъерошены, большой палец левой ноги забинтован. Он схватил собаку за ошейник и широким взмахом руки пригласил меня пройти в гостиную.
– Добро пожаловать!
Между окнами, за которыми светились едва различимые огоньки, стояла огромная белая софа. Комната была обставлена в современном стиле, везде – полировка и хром, выделялся роскошный черный музыкальный центр. На стеклянном кофейном столике стояла открытая бутылка джина, лежал портфель и документы, связанные с процессом.
Вдруг я осознала весь идиотизм того, что я затеяла. Прийти сюда было просто безумием. Андербрук будет вне себя.
Я осторожно присела на краешек софы, Ник прошел мимо меня и плюхнулся посередине, на лице его, как обычно, было выражение триумфа.
– Вижу, вы совсем лишились рассудка.
– Почти.
– Я всегда знал, что один из нас – сумасшедший. Подошла собака и обнюхала мне колени.
– Флойд! Лежать! – Собака отошла и опустилась на белый шерстяной ковер.
– Флойд?
– От Пинк Флойд. Удачно, правда?
Я кивнула, подумав, что я действительно лишилась рассудка. Но идти на попятную было уже поздно. Я поставила рядом с собой коричневую коробку и сказала:
– Я пришла сюда, потому что все еще верю в вас. Он криво улыбнулся, я откинулась на спинку софы и хрустнула пальцами.
– Я только что провела два часа с вашей мачехой.
– Что? – Глаза его сузились от негодования, он вскочил и ткнул в меня пальцем.
– Это в вашем стиле – ворошить прошлое!
Он прошествовал на кухню, а я попыталась собраться с мыслями. Тишину нарушил шум падающего в стакан льда, через минуту он вернулся и плеснул себе джина. Казалось, он немного оправился после услышанного. Он сел, отпил немного и сказал:
– Итак, теперь вы выполняете миссию воскрешения мертвых.
– Она места себе не находит из-за того, что потеряла с вами связь. Она никогда не переставала вас любить.
Он разразился громким хохотом.
– Дерьмо. Дерьмо. Вы проиграли процесс, явившись сюда рассказать мне об этом. Вы действительно сумасшедшая!
Пытаясь не потерять остатки самообладания, я сказала:
– Она мне все рассказала. Рассказала то, что даже вы не знаете. Пожалуйста, выслушайте меня.
Он уже более спокойно встряхнул свой стакан.
– Конечно, почему бы и нет? Это будет забавно. – Он криво улыбнулся. – А после этой вашей последней выходки я не могу не выиграть процесс.
Я повторила то, что узнала от Кенди о ее жизни с его отцом – побои, одиночество, выпивки.
– Вы знали, что она была алкоголичкой?
– Она всегда держала бутылку «Джим Бима» в ящике с нижним бельем.
– Она была пьяна каждый день, и это влияло на ее поступки, в том числе и на то, чем она занималась с вами в постели.
– О, вы, докторишки, умеете раскопать много дерьма. Однажды она меня возбудила. Поэтому и я с ней поиграл. Теперь это не имеет никакого значения.
– Нет, все-таки имеет! Все эти годы она постоянно чувствует свою вину.
– Она нас бросила! Как еще вам это объяснить? И какого черта вы сюда приперлись, чтобы опять мне это талдычить?
Я не могла дать разумного ответа на этот вопрос. Я провела рукой по волосам, посмотрела ему в глаза и продолжала:
– Кенди уходила пять или шесть раз, обычно после того, как ваш отец избивал ее. Но она говорит, что не могла оставить вас там одного, поэтому она всегда возвращалась. Она сказала, что через три года она хотела вас усыновить…
– Усыновить?! – Он пристально вглядывался в меня, презрительное, надменное выражение сбежало с его лица.
Я твердо произнесла:
– Она хотела вас усыновить. Иногда драки у них возникали именно из-за этого. Но ваш отец всегда отказывал. Он знал, что если у нее будут на вас законные права, она вас у него заберет.
– Я никогда ни черта не слышал об этом.
– Разумеется. Отец не хотел вам этого говорить, но по словам Кенди, они все чаще и чаще дрались из-за усыновления, пока она наконец не поняла, что все безнадежно. Она сказала, что несколько раз вызывала полицию, когда ваш отец бил ее, он они ничего не смогли сделать. Она была уверена, что ваш отец убьет ее, если она только заикнется о разводе, поэтому единственным способом было сбежать. Она позвонила своему брату в Сан-Франциско, чтобы он приехал и забрал ее. Они встретились в кафе рядом с вашим домом и спланировали ее побег.
– Какое дерьмо! – прорычал Ник. – Она была в кафе со своим дружком! Я видел ее!
– Это был ее брат. Ее брат. Она говорит, что никогда не обманывала вашего отца.
Почувствовав ситуацию, Флойд устремился к софе и попытался на нее влезть.
– Сидеть! – Тон Ника бы настолько суров, что большая собака трусливо поджала хвост.
Я вполне представляла себе чувства собаки, но продолжала:
– Роман был у Виктории, вашей матери. А когда отец узнал об этом, она покончила с собой. Потом он чуть ли не слежку установил за Кенди. Она чудом вырвалась, чтобы встретиться с братом.
У Ника отвисла челюсть. Виктория была совершенством, ангелом, который прилетел бы спасать его на крыльях любви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46