https://wodolei.ru/catalog/unitazy/s-polochkoj/
Я хотел сделать тебе сюрприз, – его глаза находились на уровне моих бедер. – Полагаю, ты намеревалась сделать сюрприз мне.
– Потом.
Я завернулась в полотенце, и, усевшись на унитаз, стала наблюдать за ними.
Даже не знаю, кто из них выглядел более нелепо: Франк, со своей слипшейся шерстью, красными веками и грустным оскалом, или Умберто, неуклюже рассевшийся на полу. Я хохотала до колик, глядя, как он намыливает и споласкивает пса. Он вытер его полотенцем и позволил встряхнуться так, что вся ванная покрылась мелкими каплями.
– Я больше не мог выносить запах его лап, – объяснил Умберто. – Если ты не возражаешь, я буду мыть его раз в неделю.
– Милости прошу, – во всяком случае, он перестал полностью отвергать Франка.
Я была тронута его терпением и готовностью смириться с присутствием нелюбимого животного. Я посмотрела на его промокшие шорты, покрытые собачьей шерстью, и когда Франк убежал на кухню, увлекла его в постель, уселась на него верхом и прижала его плечи к матрасу.
На выходные я взяла Умберто с собой к Линде Моррисон. Она устраивала празднество в честь пятого дня рождения Джереми. Стоял ясный мартовский день, и прежде чем начать краситься, я покрыла лицо солнцезащитной маской, потому что Линда сказала, что от солнца у меня может испортиться кожа.
Я улыбалась, думая о ней и протирая лицо лосьоном. Линда была медсестрой, но, несмотря на это, стоило ей, например, вычитать в каком-нибудь журнале, что сок георгина укрепляет ногти, она начинала бегать по всем аптекам в поисках этого препарата, а затем несколько месяцев к ряду применяла его, пока не обнаруживала в журналах что-нибудь новенькое. Для каждого недуга у нее имелось экзотическое средство: наполненные гелем стельки для больных ступней, замороженные шарики от головной боли, перцовые пасты от свищей. Я конечно подтрунивала над ней, но она уверяла, что все эти средства помогают.
Я почувствовала укол ревности, когда Линда протянула руку Умберто. Ее свежая кожа была безупречна. Умберто поцеловал ей руку, и я поняла, что он ей понравился с первого взгляда.
На дне рождения было двенадцать ребятишек. Все они были возбуждены играми и катанием на живом ослике. Мужчина в дешевой шляпе устраивал для них кукольное представление. Несколько детей помоложе заплакали, когда он показал им ведьму, читающую свои заклинания. После представления дети выстроились на лужайке, чтобы получить свою порцию молока, бобового желе и торта с розовой глазурью.
Умберто и я обсуждали с несколькими родителями цены на обучение в частной подготовительной школе и упадок, в который пришло общественное образование. Мы спели для Джереми «Счастливого дня рождения». Ребенок был так возбужден, что никак не мог сосредоточиться на разложенных перед ним подарках. Дети надевали на себя колпаки из серебряной бумаги, свистели в праздничные свистульки и совали пальцы друг другу в тарелки. Праздник был какой-то хаотичный, недорогой и полный суеты, и все же Линда была весела, смеялась, а восторги Джереми сразу же отражались на ее лице. Будет ли когда-нибудь у меня дом с разбросанными по полу игрушками и ребенком с липкими пальцами, которого надо будет укладывать в постель?
Я видела, как Умберто улыбался детским проказам. Линде он несомненно понравился. Она отвела меня в сторону и сказала:
– Держись за него, Сара. Это то, что тебе нужно. Я обняла ее и ответила:
– Думаю, ты права, – а про себя подумала, что не стоит мне ревновать его к Линде.
Выйдя от Линды, мы с Умберто брели по берегу канала Венис, держась за руки. Мимо нас проплыло семейство уток: четыре утенка и гордая мамаша.
Так мы добрели до бульвара Вашингтон. На протяжении нескольких кварталов мы разглядывали витрины, пока не подошли к Марина-Тауэрс, где жил Ник.
– Пойдем домой, – сказала я и резко развернулась. Чтобы догнать меня, Умберто пришлось перейти на бег.
31
На следующую встречу Уильям не пришел. Днем позвонила его дочь и сказала, что у него инфаркт, и теперь он находится в отделении интенсивной терапии госпиталя «Сент-Джон» в очень подавленном состоянии.
– Не могли бы вы его навестить? – спросила она.
– Ну конечно, – ответила я. – Приду к нему вечером. Только вы его пожалуйста предупредите. – Я почувствовала себя виноватой из-за того, что снова опоздаю на мероприятие, где мы должны были быть вместе с Умберто. Но что я могла поделать? Важнее было навестить Уильяма.
На фоне белых простыней Уильям выглядел осунувшимся и серым. Он слабо улыбался.
– Я все-таки выкарабкался, правда?
В течение получаса он делился со мной своими мрачными мыслями. Теперь он навсегда попал в зависимость от своего здоровья. Он больше не сможет бегать трусцой. Жизнь его окончена, так и не начавшись.
– А что говорят врачи? – спросила я.
– Они и сами пока ничего не знают. Время покажет.
– Потом вы будете смеяться над своим пессимизмом, – мягко заметила я.
Он снова попытался изобразить улыбку.
– Возможно. Тем не менее, я почувствовал себя лучше после разговора с вами. Спасибо. И простите за беспокойство. – Ему делалось все труднее говорить.
Я пожала ему руку.
– Позвоните мне пожалуйста, когда будете готовы, чтобы я снова вас навестила. Я буду рада вас видеть.
Он кивнул головой и закрыл глаза. Я ушла, думая о том, как не похожи мои встречи с ним на встречи с Ником.
В конце недели Ник снова стал мучить меня своими мольбами. Он называл себя увядающим растением, а мое тело животворной водой. Я процитировала ему Дзен, буддийскую мудрость: нельзя поймать мяч, если смотришь на руку бросающего. Этим я хотела сказать, что он не сможет взять то, что я хочу ему дать, если все свое внимание будет сосредотачивать только на мне самой. Ник спорил по этому поводу в течение целого часа.
В начале нашего следующего сеанса, после того как я закрыла дверь и направилась к стулу, он подошел ко мне, и не успела я отойти, обнял меня и зарылся лицом в мои волосы. Дыхание его было учащенным.
Я вся напряглась, руки мои застыли вдоль бедер, и, глядя мимо него широко раскрытыми глазами, я спокойно сказала: – Отпустите меня.
Меня охватила паника, словно он приставил к моей шее пистолет с взведенным курком. Я повторила как можно более твердо:
– Отпустите меня.
Покрасневший и пристыженный, он выпустил меня из своих объятий и отступил к кушетке.
Возбуждение, которое он вызвал у меня, вызывало внезапные приступы кашля во время сеансов. Дыхание у меня становилось прерывистым, и я не могла его успокоить.
Даже в его отсутствие я стала замечать, что у меня перехватывает горло. У меня развился страх подавиться во время еды. Я стала есть маленькими кусочками, медленно.
И все же я упрямо отказывалась сдаваться и передавать его на лечение кому-нибудь другому в надежде, что мое упорство будет вознаграждено.
– В вашем сознании я разделена на множество частей, – сказала я как-то Нику. – Вы меня то любите, то ненавидите. Вы не воспринимаете меня как смесь хорошего и плохого. Себя вы тоже воспринимаете по частям. Временами вам кажется, что все хорошее, что есть в вас, находится во мне, и вы стремитесь вернуть это, для чего, как вам кажется, должны овладеть мной.
Он вытянулся на кушетке, скрестив руки на груди и ничего мне не отвечая.
Пытаясь избавиться от своего желания, Ник стал встречаться с женщиной по имени Мегги Мак Катчен, дочерью старшего совладельца его компании. Он назвал ее безупречной, не такой, какими были все его предыдущие женщины, умной и консервативной. В общем, можно было взять это описание, заменить имя на мое, и вышло бы то, что нужно.
Правда Ник никогда не упоминал своих сексуальных отношений с Мегги, а говорил только о ее уме и очаровании. Не желая лишний раз поднимать тему сексуальности, я оставляла это без внимания.
Вскоре он явился на один из сеансов злой и принялся расхаживать по кабинету взад-вперед, нервно ударяя кулаком о ладонь.
– Я не могу в это поверить! Я боюсь вас! – прошипел он. Он ходил по комнате, как пантера в клетке.
– Думаю, вы будете ревновать меня за то, что я переспал с Мегги! Я чувствую себя так, словно я изменил вам.
– Вы полагаете, что то, чего я хочу от вас, – это верность?
– О, Господи! – Руки его повисли, будто я ударила его.
Он отвернулся от меня, подошел к окну и посмотрел на улицу.
– Вы не представляете, как это унизительно. Я чувствую себя полным дерьмом. Я влюблен в вас, а вы, должно быть, смеетесь надо мной про себя.
– Почему я должна смеяться? Он снова разозлился.
– Потому что это смешно! Я всего лишь пациент, и вы никогда не ответите на мою любовь! – он выскочил из кабинета и с такой силой хлопнул дверью, что картинки, висящие на стенах, перекосились.
У меня пересохло в горле, и я выпила несколько глотков воды, чтобы успокоиться.
На следующий сеанс он явился с таким видом, словно ничего не произошло. Он спокойно улегся на кушетку и сказал:
– Мы с Мегги отлично провели выходные. Ее родители уже стали относиться ко мне как к члену семьи. Ее мать – настоящая красавица, и я нравлюсь ей. В субботу мы с мистером Маком играли в гольф, а все воскресение провели на ранчо. У них огромное поместье. Гараж на пять машин, а с горы виден весь город. – Затем он добавил вполголоса: – Я кое-что украл на ранчо.
Наконец-то он признался, что что-то украл! Сначала я послушаю, что он украл на ранчо, а затем выведаю, что крал у меня.
– Я просто не смог удержаться, – продолжал он глухо. – Мы жарили мясо на лужайке возле бассейна, и миссис Мак попросила меня сходить на кухню и принести банку с маринованными овощами. Я побежал в дом, включил свет в кладовой и вошел внутрь.
Он рассказывал, то и дело запинаясь и останавливаясь.
– Не могу передать, как странно то, что я пережил. Там было огромное количество всяких стеклянных банок – консервов. Соки, груши, яблоки, варенье, небольшие луковицы – такое изобилие всего! Макароны, крупы, печенье, шоколад, соки. К стенам у них подвешены пучки всевозможных засушенных трав. Там стоял пряно-сладкий запах.
Вдруг он громко всхлипнул. Я сидела молча, чтобы дать ему возможность попытаться сдержать слезы. Он расчесал пальцами волосы, оставив взъерошенные вихры.
– Я бы все отдал, чтобы снова стать маленьким мальчиком, чтобы это была моя кладовая, и мать послала меня туда за какими-нибудь продуктами. Почему у меня никогда не было такого? Мегги выросла во всем этом. Может быть, и вы тоже! Почему меня судьба лишила этого?
Он сложил руки на поясе и повернулся сначала влево, а потом вправо. Временами его голос делался злым, но быстро смягчался.
– Я трогал руками банки, читал, что написано на этикетках, вдыхал запахи, но затем испугался, что кто-нибудь войдет и увидит меня. Я понял, что должен прихватить что-то с собой. Я не сомневаюсь, что они дали бы мне все, чего бы я ни пожелал. Но мне хотелось, чтобы они об этом не узнали. Мой выбор пал на сущую безделицу. На пакетик сушеных бобов. Они были прекрасны – бобы и фасоль самых разнообразных цветов в одном целлофановом пакетике. Он и стоит-то наверное не больше двух долларов. Но он был такой чудесный. Я взял маринованные овощи, а заодно сунул в спортивную сумку пакетик с бобами и вышел.
– А почему вас смутило то, что она может узнать о вашем желании?
– Я хочу так много, что это пугает и смущает меня. Думаю, это испугало бы любого, кто заметит во мне такое.
Он был прав. Даже меня это пугало.
– Ник, а вы когда-нибудь брали что-нибудь в моем кабинете?
– Да. Всякие мелочи. Иногда даже какой-нибудь мусор.
О, Боже! Что же я бросала в мусорное ведро? Черновики карт других пациентов? Использованную губную помаду? И почему я не использовала машину для уничтожения бумаг?
– А что вы потом делали со всем этим?
– Я хранил эти вещи, как воспоминание о вас.
Я представила себе склад у него в доме, с куклами-троллями и моей старой губной помадой.
– А вы все еще испытываете потребность делать то же самое?
– Нет, – ответил он. – Я больше не хочу ничего у вас красть. Я хочу, чтобы вы отдали мне себя.
Это было еще хуже. «Как далеко он способен зайти, чтобы добиться своего?» – подумала я.
32
Однажды Умберто вернулся домой поздно вечером с ужина, который я была вынуждена пропустить. Из-за того, что я тратила столько времени на Ника, у меня почти не оставалось времени для другой работы.
Умберто покачал головой.
– Ты все еще занята? – затем он развязал галстук, бросил пиджак на стул и плюхнулся на диван, разбросав аккуратно разложенные мной страницы различных документов.
– Осторожно! – буркнула я.
– Извини.
Я громко вздохнула и переложила бумаги на пол. Он щелкнул языком.
– Зачем ты так изводишь себя?
Я продолжала расскладывать бумаги. Разве Умберто поймет, что значит всецело отдаваться работе, как это делал мой отец, чтобы скопить достаточно денег и купить наконец магазин?
– Я хочу добиться финансовой стабильности и независимости. И я не хочу это объяснять.
– Но тебе придется объяснять это полусотне пациентов! – Он отправился в спальню, чтобы переодеться, а я осталась корпеть над своими бумагами. Через пять минут он вернулся в том же, в чем и пришел.
– Мне было бы неловко присутствовать на следующей вечеринке одному. Все говорят, что у меня роковая женщина.
– Почему я должна бросать работу ради развлечений? Ты сам ни за что так не поступил бы!
Он покачал головой.
– Разве ты сама не понимаешь?
– Объясни мне, – я начинала злиться.
– Ты не можешь работать столько, сколько ты работала, следить за домом и собакой, общаться с друзьями и при этом иметь еще время для меня. Может быть, других твоих мужчин это и устраивало, но меня нет!
После этих слов я уже не была уверена в своей правоте, не была уверена в мотивации столь усердного труда, и мне не хотелось лишаться шанса выйти замуж и обзавестись семьей. Я представила себя пожилой женщиной, которая сидит в пустом доме и готовится к лекциям. На глазах навернулись слезы.
– Я люблю тебя, и это меня пугает, – призналась я. Умберто сел рядом и поднял мне пальцем подбородок.
– Но разве ты не замечаешь, что сама вычеркиваешь меня из своей жизни?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
– Потом.
Я завернулась в полотенце, и, усевшись на унитаз, стала наблюдать за ними.
Даже не знаю, кто из них выглядел более нелепо: Франк, со своей слипшейся шерстью, красными веками и грустным оскалом, или Умберто, неуклюже рассевшийся на полу. Я хохотала до колик, глядя, как он намыливает и споласкивает пса. Он вытер его полотенцем и позволил встряхнуться так, что вся ванная покрылась мелкими каплями.
– Я больше не мог выносить запах его лап, – объяснил Умберто. – Если ты не возражаешь, я буду мыть его раз в неделю.
– Милости прошу, – во всяком случае, он перестал полностью отвергать Франка.
Я была тронута его терпением и готовностью смириться с присутствием нелюбимого животного. Я посмотрела на его промокшие шорты, покрытые собачьей шерстью, и когда Франк убежал на кухню, увлекла его в постель, уселась на него верхом и прижала его плечи к матрасу.
На выходные я взяла Умберто с собой к Линде Моррисон. Она устраивала празднество в честь пятого дня рождения Джереми. Стоял ясный мартовский день, и прежде чем начать краситься, я покрыла лицо солнцезащитной маской, потому что Линда сказала, что от солнца у меня может испортиться кожа.
Я улыбалась, думая о ней и протирая лицо лосьоном. Линда была медсестрой, но, несмотря на это, стоило ей, например, вычитать в каком-нибудь журнале, что сок георгина укрепляет ногти, она начинала бегать по всем аптекам в поисках этого препарата, а затем несколько месяцев к ряду применяла его, пока не обнаруживала в журналах что-нибудь новенькое. Для каждого недуга у нее имелось экзотическое средство: наполненные гелем стельки для больных ступней, замороженные шарики от головной боли, перцовые пасты от свищей. Я конечно подтрунивала над ней, но она уверяла, что все эти средства помогают.
Я почувствовала укол ревности, когда Линда протянула руку Умберто. Ее свежая кожа была безупречна. Умберто поцеловал ей руку, и я поняла, что он ей понравился с первого взгляда.
На дне рождения было двенадцать ребятишек. Все они были возбуждены играми и катанием на живом ослике. Мужчина в дешевой шляпе устраивал для них кукольное представление. Несколько детей помоложе заплакали, когда он показал им ведьму, читающую свои заклинания. После представления дети выстроились на лужайке, чтобы получить свою порцию молока, бобового желе и торта с розовой глазурью.
Умберто и я обсуждали с несколькими родителями цены на обучение в частной подготовительной школе и упадок, в который пришло общественное образование. Мы спели для Джереми «Счастливого дня рождения». Ребенок был так возбужден, что никак не мог сосредоточиться на разложенных перед ним подарках. Дети надевали на себя колпаки из серебряной бумаги, свистели в праздничные свистульки и совали пальцы друг другу в тарелки. Праздник был какой-то хаотичный, недорогой и полный суеты, и все же Линда была весела, смеялась, а восторги Джереми сразу же отражались на ее лице. Будет ли когда-нибудь у меня дом с разбросанными по полу игрушками и ребенком с липкими пальцами, которого надо будет укладывать в постель?
Я видела, как Умберто улыбался детским проказам. Линде он несомненно понравился. Она отвела меня в сторону и сказала:
– Держись за него, Сара. Это то, что тебе нужно. Я обняла ее и ответила:
– Думаю, ты права, – а про себя подумала, что не стоит мне ревновать его к Линде.
Выйдя от Линды, мы с Умберто брели по берегу канала Венис, держась за руки. Мимо нас проплыло семейство уток: четыре утенка и гордая мамаша.
Так мы добрели до бульвара Вашингтон. На протяжении нескольких кварталов мы разглядывали витрины, пока не подошли к Марина-Тауэрс, где жил Ник.
– Пойдем домой, – сказала я и резко развернулась. Чтобы догнать меня, Умберто пришлось перейти на бег.
31
На следующую встречу Уильям не пришел. Днем позвонила его дочь и сказала, что у него инфаркт, и теперь он находится в отделении интенсивной терапии госпиталя «Сент-Джон» в очень подавленном состоянии.
– Не могли бы вы его навестить? – спросила она.
– Ну конечно, – ответила я. – Приду к нему вечером. Только вы его пожалуйста предупредите. – Я почувствовала себя виноватой из-за того, что снова опоздаю на мероприятие, где мы должны были быть вместе с Умберто. Но что я могла поделать? Важнее было навестить Уильяма.
На фоне белых простыней Уильям выглядел осунувшимся и серым. Он слабо улыбался.
– Я все-таки выкарабкался, правда?
В течение получаса он делился со мной своими мрачными мыслями. Теперь он навсегда попал в зависимость от своего здоровья. Он больше не сможет бегать трусцой. Жизнь его окончена, так и не начавшись.
– А что говорят врачи? – спросила я.
– Они и сами пока ничего не знают. Время покажет.
– Потом вы будете смеяться над своим пессимизмом, – мягко заметила я.
Он снова попытался изобразить улыбку.
– Возможно. Тем не менее, я почувствовал себя лучше после разговора с вами. Спасибо. И простите за беспокойство. – Ему делалось все труднее говорить.
Я пожала ему руку.
– Позвоните мне пожалуйста, когда будете готовы, чтобы я снова вас навестила. Я буду рада вас видеть.
Он кивнул головой и закрыл глаза. Я ушла, думая о том, как не похожи мои встречи с ним на встречи с Ником.
В конце недели Ник снова стал мучить меня своими мольбами. Он называл себя увядающим растением, а мое тело животворной водой. Я процитировала ему Дзен, буддийскую мудрость: нельзя поймать мяч, если смотришь на руку бросающего. Этим я хотела сказать, что он не сможет взять то, что я хочу ему дать, если все свое внимание будет сосредотачивать только на мне самой. Ник спорил по этому поводу в течение целого часа.
В начале нашего следующего сеанса, после того как я закрыла дверь и направилась к стулу, он подошел ко мне, и не успела я отойти, обнял меня и зарылся лицом в мои волосы. Дыхание его было учащенным.
Я вся напряглась, руки мои застыли вдоль бедер, и, глядя мимо него широко раскрытыми глазами, я спокойно сказала: – Отпустите меня.
Меня охватила паника, словно он приставил к моей шее пистолет с взведенным курком. Я повторила как можно более твердо:
– Отпустите меня.
Покрасневший и пристыженный, он выпустил меня из своих объятий и отступил к кушетке.
Возбуждение, которое он вызвал у меня, вызывало внезапные приступы кашля во время сеансов. Дыхание у меня становилось прерывистым, и я не могла его успокоить.
Даже в его отсутствие я стала замечать, что у меня перехватывает горло. У меня развился страх подавиться во время еды. Я стала есть маленькими кусочками, медленно.
И все же я упрямо отказывалась сдаваться и передавать его на лечение кому-нибудь другому в надежде, что мое упорство будет вознаграждено.
– В вашем сознании я разделена на множество частей, – сказала я как-то Нику. – Вы меня то любите, то ненавидите. Вы не воспринимаете меня как смесь хорошего и плохого. Себя вы тоже воспринимаете по частям. Временами вам кажется, что все хорошее, что есть в вас, находится во мне, и вы стремитесь вернуть это, для чего, как вам кажется, должны овладеть мной.
Он вытянулся на кушетке, скрестив руки на груди и ничего мне не отвечая.
Пытаясь избавиться от своего желания, Ник стал встречаться с женщиной по имени Мегги Мак Катчен, дочерью старшего совладельца его компании. Он назвал ее безупречной, не такой, какими были все его предыдущие женщины, умной и консервативной. В общем, можно было взять это описание, заменить имя на мое, и вышло бы то, что нужно.
Правда Ник никогда не упоминал своих сексуальных отношений с Мегги, а говорил только о ее уме и очаровании. Не желая лишний раз поднимать тему сексуальности, я оставляла это без внимания.
Вскоре он явился на один из сеансов злой и принялся расхаживать по кабинету взад-вперед, нервно ударяя кулаком о ладонь.
– Я не могу в это поверить! Я боюсь вас! – прошипел он. Он ходил по комнате, как пантера в клетке.
– Думаю, вы будете ревновать меня за то, что я переспал с Мегги! Я чувствую себя так, словно я изменил вам.
– Вы полагаете, что то, чего я хочу от вас, – это верность?
– О, Господи! – Руки его повисли, будто я ударила его.
Он отвернулся от меня, подошел к окну и посмотрел на улицу.
– Вы не представляете, как это унизительно. Я чувствую себя полным дерьмом. Я влюблен в вас, а вы, должно быть, смеетесь надо мной про себя.
– Почему я должна смеяться? Он снова разозлился.
– Потому что это смешно! Я всего лишь пациент, и вы никогда не ответите на мою любовь! – он выскочил из кабинета и с такой силой хлопнул дверью, что картинки, висящие на стенах, перекосились.
У меня пересохло в горле, и я выпила несколько глотков воды, чтобы успокоиться.
На следующий сеанс он явился с таким видом, словно ничего не произошло. Он спокойно улегся на кушетку и сказал:
– Мы с Мегги отлично провели выходные. Ее родители уже стали относиться ко мне как к члену семьи. Ее мать – настоящая красавица, и я нравлюсь ей. В субботу мы с мистером Маком играли в гольф, а все воскресение провели на ранчо. У них огромное поместье. Гараж на пять машин, а с горы виден весь город. – Затем он добавил вполголоса: – Я кое-что украл на ранчо.
Наконец-то он признался, что что-то украл! Сначала я послушаю, что он украл на ранчо, а затем выведаю, что крал у меня.
– Я просто не смог удержаться, – продолжал он глухо. – Мы жарили мясо на лужайке возле бассейна, и миссис Мак попросила меня сходить на кухню и принести банку с маринованными овощами. Я побежал в дом, включил свет в кладовой и вошел внутрь.
Он рассказывал, то и дело запинаясь и останавливаясь.
– Не могу передать, как странно то, что я пережил. Там было огромное количество всяких стеклянных банок – консервов. Соки, груши, яблоки, варенье, небольшие луковицы – такое изобилие всего! Макароны, крупы, печенье, шоколад, соки. К стенам у них подвешены пучки всевозможных засушенных трав. Там стоял пряно-сладкий запах.
Вдруг он громко всхлипнул. Я сидела молча, чтобы дать ему возможность попытаться сдержать слезы. Он расчесал пальцами волосы, оставив взъерошенные вихры.
– Я бы все отдал, чтобы снова стать маленьким мальчиком, чтобы это была моя кладовая, и мать послала меня туда за какими-нибудь продуктами. Почему у меня никогда не было такого? Мегги выросла во всем этом. Может быть, и вы тоже! Почему меня судьба лишила этого?
Он сложил руки на поясе и повернулся сначала влево, а потом вправо. Временами его голос делался злым, но быстро смягчался.
– Я трогал руками банки, читал, что написано на этикетках, вдыхал запахи, но затем испугался, что кто-нибудь войдет и увидит меня. Я понял, что должен прихватить что-то с собой. Я не сомневаюсь, что они дали бы мне все, чего бы я ни пожелал. Но мне хотелось, чтобы они об этом не узнали. Мой выбор пал на сущую безделицу. На пакетик сушеных бобов. Они были прекрасны – бобы и фасоль самых разнообразных цветов в одном целлофановом пакетике. Он и стоит-то наверное не больше двух долларов. Но он был такой чудесный. Я взял маринованные овощи, а заодно сунул в спортивную сумку пакетик с бобами и вышел.
– А почему вас смутило то, что она может узнать о вашем желании?
– Я хочу так много, что это пугает и смущает меня. Думаю, это испугало бы любого, кто заметит во мне такое.
Он был прав. Даже меня это пугало.
– Ник, а вы когда-нибудь брали что-нибудь в моем кабинете?
– Да. Всякие мелочи. Иногда даже какой-нибудь мусор.
О, Боже! Что же я бросала в мусорное ведро? Черновики карт других пациентов? Использованную губную помаду? И почему я не использовала машину для уничтожения бумаг?
– А что вы потом делали со всем этим?
– Я хранил эти вещи, как воспоминание о вас.
Я представила себе склад у него в доме, с куклами-троллями и моей старой губной помадой.
– А вы все еще испытываете потребность делать то же самое?
– Нет, – ответил он. – Я больше не хочу ничего у вас красть. Я хочу, чтобы вы отдали мне себя.
Это было еще хуже. «Как далеко он способен зайти, чтобы добиться своего?» – подумала я.
32
Однажды Умберто вернулся домой поздно вечером с ужина, который я была вынуждена пропустить. Из-за того, что я тратила столько времени на Ника, у меня почти не оставалось времени для другой работы.
Умберто покачал головой.
– Ты все еще занята? – затем он развязал галстук, бросил пиджак на стул и плюхнулся на диван, разбросав аккуратно разложенные мной страницы различных документов.
– Осторожно! – буркнула я.
– Извини.
Я громко вздохнула и переложила бумаги на пол. Он щелкнул языком.
– Зачем ты так изводишь себя?
Я продолжала расскладывать бумаги. Разве Умберто поймет, что значит всецело отдаваться работе, как это делал мой отец, чтобы скопить достаточно денег и купить наконец магазин?
– Я хочу добиться финансовой стабильности и независимости. И я не хочу это объяснять.
– Но тебе придется объяснять это полусотне пациентов! – Он отправился в спальню, чтобы переодеться, а я осталась корпеть над своими бумагами. Через пять минут он вернулся в том же, в чем и пришел.
– Мне было бы неловко присутствовать на следующей вечеринке одному. Все говорят, что у меня роковая женщина.
– Почему я должна бросать работу ради развлечений? Ты сам ни за что так не поступил бы!
Он покачал головой.
– Разве ты сама не понимаешь?
– Объясни мне, – я начинала злиться.
– Ты не можешь работать столько, сколько ты работала, следить за домом и собакой, общаться с друзьями и при этом иметь еще время для меня. Может быть, других твоих мужчин это и устраивало, но меня нет!
После этих слов я уже не была уверена в своей правоте, не была уверена в мотивации столь усердного труда, и мне не хотелось лишаться шанса выйти замуж и обзавестись семьей. Я представила себя пожилой женщиной, которая сидит в пустом доме и готовится к лекциям. На глазах навернулись слезы.
– Я люблю тебя, и это меня пугает, – призналась я. Умберто сел рядом и поднял мне пальцем подбородок.
– Но разве ты не замечаешь, что сама вычеркиваешь меня из своей жизни?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46